Два сфинкса - Вера Крыжановская

Три недели, оставшиеся до свадьбы, были полны празднествами и всевозможными развлечениями. Галл, все более и более привязывавшийся к своей робкой и очаровательной невесте, хотел познакомить ее с Римом, тем более, что тотчас после свадьбы молодые должны были ехать в Египет.

Наконец, настал день свадьбы. С самого утра молодые девушки, – частью знакомые жениха, другие – новые знакомые Валерии по Риму, – роем слетелись в дом Валерия одевать невесту. Выросшая и воспитанная в одиночестве, Валерия чувствовала себя счастливой среди своих сверстниц. Шумно и весело облачали они Валерию в белую, гладкую, спускавшуюся до земли тунику, обули в желтой кожи полусапожки, закутав ее стан и голову, как подобало новобрачной, «паллой» красного цвета, напоминавшей головное убранство весталок и служившей символом чистоты и невинности. Брачный наряд был кончен и невеста, перецеловав подруг, пожелала им поскорей отпраздновать такой же счастливый день. Затем, в сопровождении благородной матроны, заменявшей ей покойную мать, молодая девушка направилась в базилику, где уже собрались все приглашенные.

В ожидании верховного жреца и Фламин–Диола, которые должны были благословить брак, не успели гости окружить невесту и осыпать поздравлениями и пожеланиями счастья, как раздался стук в дверь, возвещавший прибытие жрецов.

С почтительным вниманием Валерий и сенатор проводили обоих жрецов в саквариум дома; новобрачные, кое–кто из ближайших родственников и десять требуемых законом свидетелей последовали за ними; но Валерий приказал открыть перистиль, и остальные приглашенные собрались под портиками, откуда могли видеть всю церемонию.

Галл и Валерия сели на стул, покрытый шкурой овцы, принесенной в жертву, а Фламин–Диол стал перед ними, соединил их правые руки и торжественно произнес священные слова, соединявшие брачующихся.

Затем Юноне – покровительнице брака – была принесена жертва, совершено было возлияние вина, молока и меда, и благословлен принесенный Валерией пшеничный хлеб, именуемый «фаром». Приношение хлеба давало иной характер церемонии, которая, в этом виде, носила название «конферреации», предоставляла жене самые широкие права и отличалась от практиковавшегося в Риме заключения брака посредством «купли». (Следует заметить, что римский брачный союз, заключаемый под видом «купли» (coemptio), лишал жену права почитать «пенат» своего мужа. Такая супруга не носила, подобно женщине, соединенной браком (conferreatio), титула «матроны», а именовалась лишь «матерью семьи» и положение ее в доме, по закону, было близкое к положению рабыни.)

По окончании церемонии, всеми свидетелями подписан был брачный акт, который надлежало затем отослать в общественный «табулариум», а копию с него хранить в домашнем архиве. В тот же вечер, в час, когда на небе вспыхивает Веспер (Венера), Валерию с большой помпой отвели в дом ее супруга. Когда шумный поезд новобрачной, при свете факелов, прибыл к дому Галла, убранному гирляндами зелени и цветов и освещенному плошками, молодой супруг стоял у входа и спросил, обращаясь к Валерии:

– Кто ты такая?

– Там, где ты – Кай, я буду – Кайя, – ответила молодая женщина.

Этот знаменательный для нее ответ, устанавливавший равенство между ней и мужем, и дававший ей право принимать участие в религиозных отправлениях, присущих роду ее супруга, был произнесен так скромно, так робко, что это вполне доказывало, что Валерия будет покорной женой. После этого заявления своих прав, Валерия приняла от одного из «патримов» (молодой мальчик из патрицианской семьи), сопровождавших ее, горящий факел и воду, в которой омочила руку, показывая этим, что очищается и что с этой минуты будет делить с мужем огонь и воду, другими словами – жизнь. Затем она привязала к дверям белые шерстяные ленты, показывая этим, что будет рачительной хозяйкой и, для отвращения колдовства, обмазала их свиным и волчьим жиром. Потом, дабы новобрачная не коснулась порога ногой, подруги ее подняли и внесли в дом.

Как только Валерия вошла, Галл появился на пороге и бросил сопровождавшим брачный поезд детям несколько горстей орехов, символически заявляя этим, что он отказывается от пустой, рассеянной жизни холостяка, чтобы отдаться великому долгу отца семейства.

В то время, в скептическом и развращенном Риме, заполоненном чужеземцами, эти древние, некогда чтимые обряды большей частью были уже в забвении и практиковались очень редко; но ненависть Валерия к христианам побудила его окружить брак своей дочери всеми религиозными и гражданскими, установленными предками, церемониями.

В атриуме Валерии подали ключ – символ власти в хозяйстве, а муж подал на подносе несколько золотых монет, после чего все прошли в триклиниум, где ожидал их великолепный ужин.

Глава II

Переезд и прибытие в Александрию живо интересовали Валерию. Воспитанная отшельницей, в глухом имении отца, она не знала жизни, и теперь ее все занимало и забавляло. Когда, стоя рядом с мужем на палубе триремы, она увидела древнюю землю Египта, непонятное, смутное чувство чего–то счастливого и тревожного охватило Валерию.

Устройство на новом месте послужило молодым супругам источником новых развлечений. Дом, который занимал легат, был великолепным зданием, построенным во времена Клеопатры, со всей утонченностью греческого искусства, и обставлен с восточной роскошью. Так как Галл с женой навезли из Рима множество дорогих вещей и многочисленный штат рабов, то порядок был восстановлен: муж и жена блаженствовали и ни одно облачко не омрачало их супружеской жизни в роскошном жилище. Галл все более и более привязывался к кроткой и нежной подруге своей жизни. Валерия же, хотя и не питала страсти, но чувствовала к мужу глубокую, спокойную привязанность и была благодарна за постоянное внимание и доброту, которыми он окружал ее.

Так мирно протекло несколько месяцев. Галл уже составил себе круг знакомых и друзей, среди которых были: один философ, грек, по имени Филатос, да жрец храма Исиды, старый, бронзовый египтянин, считавшийся потомком древней царской династии; суровой внешностью он напоминал базальтовую статую.

Валерия любила беседовать с Филатосом и брала у него уроки греческого языка, который знала довольно плохо; старого же Пентаура она боялась и трепетала, когда черные глаза египтянина пристально глядели на нее. Галл же полюбил жреца и часто зазывал к себе, по целым часам беседуя о прошлом Египта; удивительная страсть к древней земле фараонов пробудилась в душе его, и он с необыкновенным вниманием и интересом посещал и исследовал развалины ее прошлого величия.