Оберег Святого Лазаря - Ольга Тарасевич

– Идет! Он идет! Расположился возле Вифании, я видел, как ученики Его уже разбили шатер, чтобы мог Он отдохнуть от долгого пути и палящего солнца.

Слабо улыбнувшись, Марфа потрепала подростка по темноволосой голове.

Все-таки Иисус пришел!

Значит, не зря она не теряла надежды; не зря отправила соседского парнишку наблюдать за дорогой на Иерихон.

Она собиралась сказать радостную весть Марии, поискала знакомую фигуру глазами и огорченно вздохнула: сестры нет в покое. Но и искать, ждать ее возвращения невмоготу.

«Пойду, скорее встречу Иисуса, – Марфа выбегает из дома и несется вперед, поднимая облачка пыли с раскаленной дороги. – Вот сестра удивится, когда вернусь я назад с Учителем!»

Его еще не видно.

Взгляд Марфы скользит по привычному пейзажу – невысокие серые каменные дома, сохнущее на веревках белье, галдящие ребятишки, коричневые изгибы скал.

Все выглядит совсем обычным – но вместе с тем и необычным. Кажется, сам воздух наполнен невероятной любовью, покоем и светом. И с каждым вдохом душа исцеляется. Так всегда происходит, когда Иисус находится рядом.

Вот и Он сам!

Должно быть, понял, почувствовал, что к Нему спешат, и тоже вышел навстречу.

В простом светлом эфоде[9], с наброшенным на плечи талитом[10], Иисус выглядит, как небогатый иудей. Но стоит только увидеть Его карие глаза и добрую улыбку – всем сердцем сразу чувствуешь: то непростой человек, в нем – благодать Божья.

Добежав до Иисуса, Марфа упала на колени и, роняя слезы на запылившиеся сандалии Учителя, простонала:

– Господи, если бы Ты только был здесь – мой брат Лазарь не умер бы. Но я и сейчас верую, что Отец Твой даст Тебе все, о чем Ты его попросишь.

Помогая Марфе подняться, Иисус тихо сказал:

– Лазарь не умер, он воскреснет.

Девушка, шмыгнув носом, быстро кивнула:

– Я знаю, в последний день.

– Я есть воскресение и жизнь. Верующий в меня, если и умрет, оживет. И всякий живущий и верующий в меня не умрет вовек. Веришь ли ты в это?

Перед глазами Марфы возникло бледное, залитое потом лицо Лазаря.

Прилипли ко лбу темные влажные кудри, запеклись губы. Длинное худенькое тело сотрясает озноб.

Невероятно сильна была вера брата. Даже в беспамятстве он шептал: «Господи, верую, верую!» Руки Лазаря все касались оберега, трех маленьких мраморных рыбок, прикрепленных к нитке простого ожерелья из мелких кусочков мрамора. От этих при косновений братику становилось легче. Но потом горячка возвращалась вновь. И вот со смерти его пошел уже четвертый день. А это значит – надежды больше не осталось, не осталось совсем никакой надежды…[11]

Если рассуждать трезво, то тут только одно можно сказать: не помогла Лазарю его горячая вера. Тот, кого называли другом Иисуса, мертв.

Однако же…

Есть то, что невозможно постичь рассудком. Есть то, что выше разума…

– Верую, Господи, верую, – горячо зашептала Марфа, заглядывая в наполненные страданием глаза Иисуса. – Воистину Ты есть воскресение и жизнь!

Она произнесла эти слова и вздрогнула.

Так небо очищается от облаков. Так утреннее солнце ласково согревает озябшую землю.

Так вмиг исцелилась от боли и душа ее.

– А где Мария? – спросил Иисус, отворачиваясь от ветра, растрепавшего Его длинные волосы. – Мне надо и ее увидеть. Ты приведи сюда сестру свою.

– Конечно, сейчас схожу за ней, – и Марфа вновь побежала в селение.

«Он знает, Он всегда все про всех знает, – стучало в ее висках. – Наш дом всегда был и Его домом, мы всегда рады принять Учителя и учеников Его. Но сейчас у нас много чужих и не совсем добрых людей. Поэтому Он и не пошел прямо к нам, остановился у входа в Вифанию. Велик, всемогущ… Он точно Мессия!»

Отыскав сестру, Марфа наклонилась к ней и тихонько сказала:

– Учитель пришел. Он ждет тебя на краю селения. Поспеши же!

Слабо улыбнувшись, Мария направилась к двери. Но люди, сидевшие рядом с ней, вдруг тоже поднялись и пошли следом.

– Должно быть, отправилась она к склепу плакать по Лазарю.

– Надо и нам пойти туда, быть рядом, поддержать девочку.

– Не оставим же ее! Как убиваются сестры, бедняжки. Сначала схоронили отца и мать, потом – и брата. Лазарь все называл себя другом Христа. И что, помог ему его друг?

С трудом сдерживаясь, чтобы не закричать, Марфа с тревогой прислушивалась к разговорам направившихся за Марией людей.

Они ничего не понимают! Они вроде бы хотят выразить сочувствие – а их сердца полны злобы. Только бы они не набросились на Иисуса с камнями! Ярость и глупость некоторых людей настолько велики… А ведь и таких недалеких мужчин и женщин надобно любить. Грех в них не любить, а душу любить – так учит Иисус. Но как же сложно иногда следовать Его учению!

– Что-то поздновато поспешил Он на помощь! – раздался в толпе чей-то голос после того, как Мария приблизилась к Иисусу.

Марфа вышла вперед, готовая каждое мгновение защитить Учителя.

Однако, похоже, даже яростные враги Его решили удержаться от драки в такой печальный день.

– Господи, если бы Ты только был здесь – мой брат бы не умер, – в точности, как и Марфа, все повторяла Мария. По лицу ее текли слезы.

Глаза Иисуса тоже вдруг стали влажными, и вот уже из них льются тонкие хрустальные ручейки.

– Как Он любил Лазаря! Велика скорбь Его! – зазвучало в толпе.

– Где вы положили Моего друга? – хриплым голосом поинтересовался Иисус.

Мария указала рукой вперед:

– Пойдем, Господи!

«Как хорошо, что придет Он на могилу Лазаря, – думала Марфа, следуя за сестрой и Учителем к склепу. – Брат был бы доволен. Тот, кого он так любил, пришел и оплакивает его, и…»

– Отодвиньте камень, – Иисус кивнул на бежево-песочную скалу и обернулся к ученикам, сопровождавшим Его в некотором отдалении, а теперь приблизившимся. – Отодвиньте камень от склепа.

Марфа с Марией недоуменно переглянулись.

– Господи, но… – Марфа запнулась, пытаясь подобрать слова, которые не обидели бы Иисуса отказом выполнить Его просьбу. – Мой брат покоится там уже четвертый день. Сейчас жарко. Тело стало разлагаться, и… запах…

– Не я ли сказал тебе: если будешь веровать, увидишь славу Божию, – Иисус мягко улыбнулся и вновь указал рукой на склеп. – Камень уберите.

Когда ученики послушно выполнили, что требовал Учитель, удушливая сладковатая волна смрада от разлагающегося тела покатилась вперед.

«Бедный Лазарь», – Марфа заплакала, видя, как люди невольно начинают закрывать носы рукавами своих одежд.

– Отче! Благодарю Тебя, что Ты услышал Меня; я и знал, что Ты всегда услышишь Меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня[12].

Иисус опустился на колени совсем близко от Марфы, поэтому она могла различить каждое слово его молитвы.

Пока Иисус молился, с небом произошло что-то странное. Ясное, безоблачное, вдруг все покрылось оно тяжелыми свинцовыми тучами.

– Сейчас будет гроза, – стали переговариваться люди.

Однако как только закончил Иисус молиться и поднялся с колен, через темную синь пробились лучи солнца – такие яркие, что глазам сделалось больно.

– Лазарь, встань! – произнес Иисус, вглядываясь в мрак склепа. – Встань и иди!

– Ага, сейчас! Разве может мертвец встать?! Да этот человек не в себе, – кто-то хихикнул в толпе.

Сердце Марфы тревожно сжалось.

Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы над Иисусом не смеялись. Люди такие жестокие, и…

Мысли оборвались.

Марфа вдруг почувствовала, что не может вымолвить даже единственного словечка, только беззвучно шевелит ртом.

И вокруг не раздавалось ни звука.

Почти не раздавалось.

Из склепа вдруг вышел Лазарь. Руки и ноги его были связаны, как и полагается перед погребением, а лицо закрывала пелена.

Он шел маленькими неуверенными шажками.

В воцарившейся тишине эти шажки казались оглушительными раскатами грома.

– Развяжите его, пусть идет, – Иисус улыбнулся и подтолкнул учеников, стоявших рядом с Ним, как изваяния. – Эй, кто-нибудь! Уберите же шнуры с рук и ног Лазаря и платок с лица его! Он сейчас споткнется и упадет! А этого не надо ему, он довольно уже настрадался!

Я совершенно точно никогда раньше не видела мертвую сейчас женщину. Слишком яркая и безвкусно одетая – таким даже не надо прилагать никаких усилий, чтобы вонзиться в память досадной занозой. Ее лицо темно от автозагара, волосы выкрашены в радикально-черный цвет, помада цвета густой крови подчеркивает паутинку глубоких морщин. Рядом с телом свернулось клубочком розовое боа – и это при том, что покойница объята пламенем алого платья, расшитого пайетками. Зеленые босоножки дамочки вонзили бы последний гвоздь в гроб человека, хотя бы мало-мальски чувствующего сочетаемость цветов.