Подробности войны - Максим Коробейников

Из лесу, из кустарников, появились наши бойцы. Они сначала длинной цепью залегли за рекой. Защитная одежда их сливалась с цветом травы и кустарников. Потом дружно поднялись, разнеслось "урр-рра-а!". Мне нечем было дышать, я глотал воздух сухим ртом, хотел тоже крикнуть "ура!", но вместо этого услышал собственный крик, похожий на рыдание:

- Товарищ капитан! Товарищ капитан!

Немцы били по нашим из артиллерии и минометов. Наши бежали вверх, приближаясь к нам, и вместе с ними подбирались к нам взрывы снарядов и мин. Пулеметы врага стреляли трассирующими нулями. Наши ответили огнем. Теперь уже спереди, сзади, с боков плясали, прыгали, мельтешили огни. Кругом рвались мины. Наша артиллерия перенесла огонь на обратные скаты высоты. В этом аду невозможна было ничего понять - кругом все горело, стучало, гремело, визжало и охало. "С ума сойти можно", - подумал я.

Капитан поднялся.

- Господи! - только и проговорил он.

Бризантный снаряд разорвался, будто лопнул, прямо над нами, и капитан сполз вниз, а потом рухнул на дно.

- Все, - сказал он со вздохом.

Его гимнастерка была в пятнах крови. Он приподнялся, удобнее лег на спину, схватил меня за ворот гимнастерки, притянул к себе и с хрипом, задыхаясь, произнес:

- Помнишь, лейтенант? Победа будет за нами...

Я не знал, что делать, и с ужасом смотрел на него, я впервые сошелся со смертью один на один. Капитан покрылся крупными каплями пота и посинел. На лице его замерло жестокое страдание, глаза остановились и глядели вверх. Пальцами правой руки он перебирал рубашку под сердцем, будто стараясь снять с себя груз и тихо сказал:

- Горит.

Капитан вздрогнул и успокоился. Пульса не было. Грудь, лицо, руки его были покрыты холодной влагой. Я попытался было поднять его, но он был настолько тяжел, что даже оторвать его от земли не хватало сил.

Я вылез из окопа, взял на ремень автомат и пошел за нашими. Из землянки, где мы ночевали с капитаном, вышел майор. Увидев меня, он крикнул:

- Ты что, лейтенант, отстал? Где твои люди? Я остановился, пожал плечами.

- Марш вперед! - приказал майор, и я побежал догонять цепь, которая уже перевалила за высоту.

Когда кончился бой, меня привели на допрос в штаб батальона. Старший политрук, высокий, лысый, лет сорока, видимо, из запаса, расспрашивал меня долго и с интересом.

- Ну, с тобой все ясно, - сказал он, завершая разговор, - а этот, что погиб, кто он?

- Он капитан-артиллерист, кадровый.

- Знаю без тебя, что капитан-артиллерист. Но документов при нем не нашли. Ты знаешь, как его звать? Что он о себе рассказывал?

- Ничего.

- Так ничего и не говорил?

- Ничего.

- И фамилию свою не называл?

- Нет.

- Вот человек, - воскликнул старший политрук. - Не человек, а железо.

В это время я со страхом почувствовал, что куда-то падаю и вцепился руками в скамейку, чтобы не потерять сознание. Старший политрук с тревогой и жалостью посмотрел на меня и сказал:

- Ничего, дорогой, все будет хорошо!

ПО ОДНОМУ НА БРАТА

И снова мне пришлось выходить из окружения: на сей раз вдвоем со старшим политруком Егоровым, комиссаром батальона. Тем самым, который допрашивал, когда я вышел к своим. Егорову было приказано помочь роте, оказавшейся в окружении. Он взял меня с собой.

Когда мы вышли ночью в район, где должна была держать круговую оборону рота, там никого не оказалось. Рота пропала. Наутро немецкие войска двинулись в наступление, наши отошли, и мы остались с комиссаром вдвоем в глубоком тылу немцев. Старший политрук был опытный и осторожный человек. Когда я предложил переночевать в стоге сена, он категорически воспротивился.

- Ты что, хочешь, чтобы нас живьем захватили? - объяснил он. - Не знаешь, что значит попасть в плен? Ты - средний командир, я комиссар. Не-е-ет, брат. Давай где-нибудь хорошо и незаметно укроемся.

Он выбрал пихту с густой хвоей, нависающей над землей.

- А ну-ка посмотри, - сказал он мне и, приподняв ветки снизу, подлез к стволу.

- Ну как, видишь меня?

- Ничего не видно.

Комиссар вылез из-под дерева. Вскоре мы наломали лапника, оборудовали постель и устроились на ночлег.

- Вот ты думаешь, сколько народу вот так же, как мы, сейчас прячется? спросил комиссар.

- Много, наверное, - ответил я.

- Да, много, и все бедствуют. С одной бабкой я разговорился, так ты знаешь, что она мне сказала? Тут комиссар немного выждал, а потом произнес:

- Понапущено, говорит, войны кругом земли. Это, говорит, ей сказала мать еще в ту войну.

Вскоре мы уснули.

Утром поднялся туман с реки, было холодно. Хотелось есть.

- Эх, сейчас бы теплого молока с белым хлебом! - мечтал комиссар. Ничего так не люблю, как молоко. Жена млекопитающим называла.

Потом встали, пососали сухарей, и комиссар - на правах начальника распорядился:

- Пойдем к реке, умоемся,- переплывем на свой берег и уйдем в лес. Там можно, по-моему, и днем идти. Говорят, немцы в лес заходить боятся. Вот и проскочим.

Сначала было прохладно, потом, в движении, разогрелись, а когда вышли к реке, стало совсем тепло. Солнце ярко светило, отдавая несчастной земле свой последний жар в этом году. Слишком много нас бродило по лесам, болотам и полям. И все нуждались в его обогреве, чтобы выжить и вернуться домой. Огромное поле неубранной пшеницы золотилось и колыхалось, как море.

- Сколько зерна упадет на землю и погибнет! - говорил комиссар. - Ты посмотри, какая беда!

По крутому берегу мы спустились к реке, разделись, связали белье в узлы. Ногами попробовали ледяную воду. Я вздрогнул. Комиссар сказал:

- Надо, брат! Ничего не поделаешь! Надо! А ты думай, что надо, и легче будет.

Река насквозь пронзила меня острыми иглами, отчего остановилось дыхание и замерло сердце, будто вошел в кипяток. Но делать было нечего: комиссар уже плыл, время от времени покашливая, и я тоже энергично и отчаянно принялся грести руками.

Комиссар между тем кричал мне:

- Не отставай! Там согреемся!

Течение отнесло нас далеко в сторону. Противоположный, восточный желанный берег встретил нас мелкой водой. Обнаружив дно под ногами, мы уже не плыли, а быстро побежали, пока не ступили на сушу.

Мы оделись, легли животами на горячий песок, долго не могли отдышаться. Потом отогрелись, успокоились, и комиссар, привстав так, чтобы лучше видеть вокруг, сказал:

- Ты посмотри, какая карусель получается... Наш-то берег какой!

Низкий, пологий берег, на котором мы лежали, переходил в луга, покрытые густой зеленой некошеной травой, и глазу не за что было зацепиться: ни одного бугорка или ямки, ни одного дерева или куста.

- А погляди, какой их берег, - продолжал комиссар. - Соображаешь? Сдать просто, а взять тяжело. Вот ведь как получается... Как назло! Гляди, обрывы какие. Обратно нашему брату нелегко придется забираться на такой-то берег, да еще под огнем. Война к нам, товарищ лейтенант, с той стороны пришла, так туда и уйдет. А?