Солнце красно поутру... - Леонид Фомин

Вскоре вся «гоп-компания» погрузилась на «казанку». Взвыл мотор, и сквозь его рев мы услышали прощальные слова Дачника:

— Ну так до скорой встречи на новых берегах! Ры-бач-ки-и…

СОЛНЦЕ КРАСНО ПОУТРУ…

Северная повесть

Пассажирский теплоход «Патрис Лумумба» отходил от городского причала торжественно. Из бортовых динамиков гремела музыка, на мачтах реяли бело-голубые флаги, плескались кумачовые транспаранты, веселые пассажиры, заполнившие все палубы и мостики, неслаженно пели, что-то кричали, прощально махали провожающим.

Впрочем, провожающих как таковых не было — теплоход этот выполнял туристический рейс из Омска, и жизнерадостные туристы пели и прощально махали руками просто от хорошего настроения, в унисон торжественности момента. К тому же не было никаких причин сразу расходиться по каютам: стояли редкие для Заполярья теплые, безветренные дни, мошка еще не донимала, а на причале продавали бочковое пиво. За полсуток стоянки в порту туристы применительно к местным условиям по дешевке накупили первосортной свежей рыбы. Так что был повод радоваться и штилевой погоде, и малосольным муксунчикам, до поры томящимся в банках, ведрах, бидоньях и прочей возможной таре.

На причале — а им служил старый, обвешанный по бортам истертыми до пролысин автомобильными покрышками дебаркадер — тоже не чувствовалось уныния. День был воскресный, и жители городка скорей уже по привычке стекались сюда — на самом причале и недалеких его окрестностях работали магазин (тот самый, где продавали рыбу), промтоварные ларьки, столовая, на высоком берегу из распахнутых дверей кафе доносился зазывный хрип уставшего магнитофона. На причал, как в парк, приходили компаниями, семьями, парами. У колясок-качалок на дощатом настиле в теплых комбинезончиках, как пингвинята, топтались малолетние дети; продав цветы, молча курили черноусые залетные южане; вездесущие мальчишки прямо с пирса на примитивные удочки-донки таскали пучеглазых колючих (со скалку величиной) ершей. Среди мальчишек крутилась бойкая конопатая девчушка с быстрыми зелеными глазами.

Еще на причале стоял высокий прямой старик в форменном флотском кителе и чунях на босу ногу. Задубелое, будто выструганное из смолевой плахи лицо его было неподвижно и задумчиво. Казалось, только его одного не радовал этот погожий денек, такой же редкий здесь, как завозное пиво, не интересовали ни ларьки, ни кафе и вообще все остальное, чему были рады пришедшие на причал люди. Положив большие жилистые руки на перила дебаркадера, он неотрывно смотрел на белый ликующий теплоход, теперь медленно разворачивающийся на внешнем рейде.

А там все еще играла музыка, развевались флаги, и крикуньи-чайки уже качались на узких крыльях за пенной кормой, провожая судно в обратный путь.

Конопатая девчушка, оказавшаяся рядом, вдруг ойкнула, быстро-быстро заперебирала руками, выбирая из воды узловатую леску. На крючке упруго сопротивлялась какая-то проворная рыбина.

— Катька, табань на перегон! На мель табань! — азартно заорал стриженный наголо мальчуган, до глаз измазанный рыбьей слизью. Не выпуская свою леску, намотанную на палец, он юркнул под боковую распорку перил помочь Катьке, но она оттолкнула его:

— Брысь отсюдова!

А рыбина никак не хотела сдаваться, ходила кругами, сверкающим самородком с брызгами выбрасывалась из воды, шумно падала, и Катька, выпучив глаза, широко расставив ноги, «водила» ее, ждала, пока не утихомирится, не обмякнет, не станет послушной.

Азарт передался и мне:

— Давай помогу!

— Да идите вы все! — дерзко огрызнулась девчонка. — Вишь чо крутит!

Минуты три, не меньше, «прогуливала» Катька на крючке строптивую рыбину, потом, что-то почувствовав, уловив нужный момент, напропалую потянула леску. При этом глаза она вытаращила еще пуще, они сделались совсем круглыми, как у возбужденной кошки, и как кошка же ощерилась щербатым ртом — у нее не хватало верхнего переднего зуба. Теперь уже ничего не было видно на воде, только где-то под нами, в сваях, тяжко взбулькивало, и оттуда расходились пузырчатые круги. Стриженый мальчишка не выдержал, подбежал к Катьке, выхватил у нее леску. «Копуша!» — успел обозвать он, и тотчас к нашим ногам плюхнулась длинная серебристая рыбина. Ребята упали на колени, давай ловить ее, невпопад хапали руками то там, то здесь, сшибались лбами, снова ловили, а она, резвая, увертливая, подпрыгивала, кувыркалась и никак не давалась им. Наконец чей-то тяжелый сапог придавил ее к полу…

— Не надо так! — заверещала Катька. — Кто вас просит?

Перед ней столбом стоял небритый худой мужик и глупо ухмылялся.

— Это кто, чебак, что ли, такой большой? — тоже не шибко умно спросил я.

— Еще один нашелся! — показала на меня Катька пальцем. — Во дают дяди! Этот рыбы сроду не видал, тот ее ногами…

Но быстро сменила гнев на милость, принялась объяснять:

— Щокур это. Видите, нос у него остренький, карандашиком? А у муксуна — у того тупой, как обрубленный. Вот такой! — и она изобразила, какой у муксуна нос, смешливо приплюснув пальцем свой, веснушчатый и грязный, а заодно и показала небритому мужику язык. — Щокур, говорю. Третий сегодня…

Я помаленьку начал заводиться. Нет, не то чтобы я был уж очень заядлым рыбаком, просто дома у меня имелось немало всяких рыбацких снастей, и я изредка — бывало, летом, бывало, зимой — выезжал с приятелями на пригородные водоемы. Случалось, и ловил — когда окунишек на ушку, когда пару щучек, ну, а если уж здорово повезет, вытаскивал и подлещиков. Но при всех самых оптимальных вариантах улов редко превышал вместимости рыбацкого котелка или полиэтиленового мешочка…

«Уж не съездить ли в «Спорттовары», не купить ли удочку? Ведь у меня еще несколько вечеров впереди».

И только я так подумал, Катька предложила:

— Берите, дядя, если охота, вон ту удочку, а то мне все равно некогда к ней бегать. С одной замаялась. А червяки в банке. — И Катька показала на привязанную к перилам еще одну леску, толстенную, всю в петлях и узлах.

Не успел я приняться за дело, как почувствовал на плече чью-то руку.

— Брось, земеля, разве это рыба? Хочешь, я тебя с головой завалю не такой?

Сзади стоял тот самый небритый мужик с изжеванной папиросой в зубах.

— Давай познакомимся, вижу, что приезжий, а я здешний, из местных, в общем. — Он протянул сухую, но крепкую руку: — Гоша. Из Пензы.

— Так местный или из Пензы? — не понял я.

— Ну, в некотором роде местный, третий год здесь, а сам из Пензы, — туманно объяснил Гоша и повертел растопыренной пятерней перед своим лицом, дескать, тут все не просто, долго рассказывать.