Собака, которая спустилась с холма. Незабываемая история Лу, лучшего друга и героя - Стив Дьюно

— Можно и чем-то другим, что он любит. Главное, поменять плохое поведение на хорошее поведение. Хвали его, когда он грызет пластмассовую косточку или веревку.

— Из пластмассы он ест только пульт от телевизора.

— А ты его больше хвали.

Все игрушки, что я покупал для Лу, он расценивал как дурацкие обманки. Я читал это в его глазах, когда приносил домой очередное сокровище, делал вид, что сам его грызу, а потом отдавал ему с видимой неохотой. Он взирал на меня с жалостью и снисхождением, как бы говоря: «Я что, похож на лабрадора, балбес?» Уже в семь месяцев у него были весьма утонченные вкусы.

Чандра скормила Лу добрый фунт индейки и наконец поднялась с места.

— Видишь, как он на меня смотрит. — Ей удалось усадить Лу рядом. Она была похожа на баскетболиста в детском саду. — Тебе даже поводок не понадобится, главное, всегда держи мясо наготове.

Чандра. Поклонница здорового образа жизни и индюшатины. Странно, что она не вегетарианка, с таким-то подходом к воспитанию – я бы не удивился. Впрочем, с ее габаритами, вероятно, без мяса было не обойтись.

— То есть надо купить индейку и повсюду носить с собой?

— Да.

— А ночью он может спать в клетке?

— Господи, нет, конечно. Это же наказание. Подумай про косаток!

— Да, верно. Косатку в клетку не посадишь.

— Лу должен спать с тобой. Так принято у волков, ты же помнишь?

Я уже понял, что оправдать можно было все, что угодно, если так делают или не делают волки. Убийство, инцест, нудизм в общественных местах, тиранию – главное, щедро сдобрить индейкой, и все в порядке.

— В постели?

— Все мои собаки спят со мной.

— И сколько их у тебя?

— Шестеро, они все из приюта.

Мамочки.

— В одной постели?

— Сталь, Арвен и Клинок всегда спят со мной. Лилит и Мистерия – по очереди, а Шафран больше любит диван.

Да, и Шафран, конечно. Я представил себе Чандру с ее языческими дворнягами на грязном вонючем диване, и меня затошнило.

— Все ясно. — Я протянул ей руку, чувствуя себя как космонавт из старого мультика, в окружении огромных, очень голодных инопланетян. Чандра вытерла жирные пальцы об мою ладонь.

Лу фыркнул и запрыгнул на кухонный стол, чтобы посмотреть, что там делают соседские дети.

— И пусть побольше резвится, — наставительно сказала она.

— Спасибо, Чандра. Я позвоню.

— Пока, Лу.

Я протянул ей чек на сорок баксов, и она двинулась к выходу. В дверях обернулась в последний раз:

— А еще тебе надо починить дверь.

У дрессировщиков собак нет никаких обязательных к соблюдению правил. Все делается по наитию, и невозможно предсказать, что подойдет клиенту, а что нет. Кроме того, какие тут возможны рекомендации? Любой вчерашний зек может напечатать себе визитку – и вот он уже авторитетный собаковод. Авантюристы из бывшего СССР, необъятные поклонницы ненасилия, истерички, ксенофобы всех мастей, социофобы – кого я только не навидался за все эти годы.

Мне нравится воображать, как однажды на конференции собачников, в сумасшедшем доме или в тюремной камере Юрий и Чандра встретятся, полюбят друг друга и отправятся в Вегас, чтобы растить там питбулей-буддистов. Но, по меньшей мере, мне они оказали одну ценную услугу: теперь я как огня боялся любой помощи со стороны и был полон решимости справляться самостоятельно. И именно это, вероятно, в итоге помогло Лу вырасти таким замечательным псом.

Я послушал советов Дина, купил клетку, стал читать книги и брать Лу с собой, куда только мог. Мы стали неразлучны и учились всему на собственных ошибках. И даже когда я порой делал глупости, мне это сходило с рук, потому что Лу исправлял их сам. Такой уж это был замечательный пес. И дом теперь был в полной безопасности, и мы с Лу нормально высыпались по ночам. Дела наши шли на лад.

Мы часто ездили на пляж. Там Лу мог носиться, сколько пожелает, и проявлять свое ненасытное любопытство, а я не боялся, что он куда-нибудь убежит. Действительно, куда он мог оттуда деться? в Каталину? С одной стороны был Тихий океан, с другой – Санта-Моника, а между ними люди, собаки, песок и велосипеды.

У нас имелся мяч. Почти каждый день я учил его апортировке. И Чандра – благослови Господь ее языческую душу – оказалась права в одном: за кусочек индейки Лу был готов на любые подвиги. Как бы далеко он ни забегал и как бы ни заигрывался с другими собаками, стоило мне дунуть в свисток, и он мчался ко мне сломя голову за очередным лакомым кусочком.

Как-то утром в субботу я заехал за Нэнси, и мы отправились на пляж все втроем. Там были и другие собаки с хозяевами и несколько бегунов. Лу взметал фонтанчики песка и загонял чаек в набегающую волну. Соленую воду он рискнул отведать всего один раз, на прошлой неделе, и потом его долго рвало. Теперь он только нюхал ее, тряс головой и отходил подальше.

К Лу устремился щенок овчарки, еще совсем маленький, но размерами уже почти с моего пса. у него были уши торчком и сверкающие белые зубы. Черный со светлыми подпалинами, он отлично смотрелся на фоне песка.

Лу принял игривую позу, прижался к земле и замер. Когда новый друг хотел на него наскочить, он взвился в воздух, как из засады, развернулся в полете и приземлился позади оторопевшего щенка.

— С ума сойти, какой он ловкий, — заметил я, глядя, как собаки несутся по пляжу наперегонки.

— Он же дикарь из диких прерий! — заулыбалась Нэнси.

Я посвистел, и, как по волшебству, Лу затормозил, а затем галопом понесся обратно к нам. Щенок овчарки безнадежно отстал.

— Ну и скорость! — Я отщипнул кусочек мяса.

— Просто ураган, — согласилась Нэнси и отступила, когда Лу налетел на нас в клубах песка и пыли.

Действительно, он был очень быстрым, особенно в юности. Лу уступал только гончим, это все же была совсем другая лига. Но никакая другая собака, будь то колли, далматинец, доберман или хаски, не могла его обогнать. Как-то раз на пустой дороге у моря я прокатился рядом с ним на машине. Четверть мили на скорости почти тридцать пять миль в час – вот как он бегал!

Лу описал круг и уселся передо мной в ожидании награды, и я дал ему кусочек индейки. Наконец подбежал и щенок овчарки, в полном недоумении, что же тут такое творится.

— Ох, и носится же ваш пес, — заметил хозяин щенка, подошедший следом. Лу со щенком дружески обнюхали молодого человека, и тот взял своего пса на поводок. — Что это за порода?

— Помесь ротвейлера с овчаркой, — ответил я.

— Он дикий, — с гордостью добавила Нэнси. Ей это нравилось.

— В смысле, совсем?

— Мы его нашли месяц назад в лесу.

— Удивительно, такой дружелюбный… — Щенок по-прежнему тянулся к Лу, который то и дело толкал его носом, словно предлагая поиграть в догонялки.

— Да отпустите его, — предложил я парню.

Он отцепил поводок, и собаки вновь начали носиться по пляжу. Лу играл со щенком, крутился рядом, перепрыгивал через него, поднимался на задние лапы. Я впервые по-настоящему оценил, насколько же он изящный и стремительный. Он двигался как мастер боевых искусств, на которого пытается нападать пьяный.

— Вам надо его отвести на аджилити, — заявил молодой человек. — Он у вас как цирковой акробат.

Через два года я вел занятия по аджилити, и Лу поставил неофициальный рекорд, проходя трассу быстрее любой другой собаки, независимо от размера.

К клетке он привык быстро и без проблем. Днем мы занимались чем-нибудь интересным. Ночи проходили мирно. Дом был спасен.

Мы с Лу стали как братья. Он ездил со мной на работу. Мы играли в гляделки и в «сумасшедшего пса», бегали по пляжу, узнавали друг друга все лучше и лучше, учились понимать язык тела и намерения. Мы изучали детали, интонации и тональность. Мы могли определить, о чем другой сейчас думает, по позе, взгляду, малейшим звукам. Нередко я замечал, как он глядит на меня: не так, как обычно смотрят собаки, когда им что-то нужно, а вдумчиво, изучающе, как если бы он пытался решить, стоят ли того все приносимые им жертвы.

Я любил его, но не так, как родитель любит ребенка. В этом не было неуемной приторной слащавости, которой люди зачастую окружают своих питомцев и нещадно их этим портят. Я ощущал себя скорее старшим братом Лу, который должен научить его основным правилам жизни среди людей.

Это стало моей основной задачей. Я был как музыкант-любитель, которому случайно подвернулась на чердаке пыльная скрипка Страдивари. Лу был моим духом-хранителем, он связывал меня с дикой природой, и мне это нравилось. Я любил его за то, что с ним вместе мы росли над собой, и с каждым днем он становился все лучше и лучше. Я завидовал его дару завоевывать сердца и тому, как он умел смотреть в пустоту, тоскуя по утраченной семье… так мог бы печалиться иммигрант, знавший, что уже никогда не вернется обратно.

4

Лy учится новому