Большой словарь мата. Том 1 - Алексей Плуцер-Сарно

Таким образом, из этого краткого обзора видно, что славянская "бранная" лексикография еще не выработала единых принципов описания и представления материала. Она находится в стадии развития. Здесь еще много проблем, связанных, например, с разграничением лексических парадигм (т. е. отграничением жаргонизмов от "непристойных" слов и т. д.), с разработкой структуры статей и. т. д. Объект "бранного" словаря некоторыми составителями непомерно расширяется – до включения безобидных жаргонных словечек. Тем самым объект лексикографической обработки носит зачастую весьма нечеткий характер.

3. "Самое сильное слово"

Объектом словаря Алексея Плуцера-Сарно является одно слово – по выражению некоторых авторов, "самое сильное слово" языка, обозначающееся по-латински membrum virile, а по-гречески – phattos. Мы будем употреблять слово X, но без его корневых – у(й).

Уместно было бы бросить взгляд в историю и проследить, какова судьба имени, наименования этой части мужского тела в русском и других славянских языках. Сразу же нужно указать на то, что в праславянском языке название Хя было вторичным значением древнего корня, первоначально обращенным к живому существу, а именно к птице – петуху. Речь идет о корне *кигь / коигь, вероятно, звукоподражательного происхождения, и выражавшего вначале значение "петух" (см., например, ЭССЯ 13, 1987, 129-130). Наличие у петуха двух сережек, подвижность этого животного и одно из функциональных предназначений – оперативно оплодотворять кур послужили, вероятно, основанием в далекие праславянские времена для сравнения этого животного с частью мужского тела – Хем и обнаружения в нем аналогичных признаков. В конечном счете это и явилось основой метафорического переноса древнего названия петуха на мужской половой орган. (Заметим, что перенос наименований животных на половые органы человека был известен еще с индоевропейской эпохи.) О том, что это действительно так, свидетельствует материал многих славянских языков. Так, в болгарском языке кур – это и "петух", и "X", в македонских диалектах кур имеет значение "X". В праславя некую эпоху произошло расширение корня за счет суффикса – ьсь и образования тем самым слова *кигьсь со значением "X", что до настоящего времени особенно хорошо сохраняется в южнославянских языках, срав. с.-хорв. ките, словен. ките, болг. курче, курчо, макед. курец – все со значением только "X". Остатки суффиксального оформления "петушиного" корня для обозначения Хя сохранились в некоторых польских говорах – kurzec и kurzak. Более того, народное польское kus и kuska "X", как предполагают, происходит от того же корня kur, а вернее от уменьшительной основы kur + – us] kurus, а отсюда с выпадением – г(и) – – kus и далее kuska.

В восточнославянских языках следы "петушиного" корня со значением "X" наблюдались еще в недавнее время. Н. И. Толстой приводит пример из "Северных сказок" Н. Е. Ончукова (1908), в котором есть такая фраза: "Павел и матюгнулся: 'Кой кур идет, не откликаится?'" Нет никаких сомнений в том, что здесь слово кур подразумевает "X". Кроме того, Н. И. Толстой обращается и к дополнительному материалу, подтверждающему вышесказанное, – речь идет о сев.-рус. слове курок "ручка косовища", "шкворень повозки", олонецк. ку-рушка"сосновая и еловая шишка", ярославск.курьян"импотент", архангельск. и олонецк. Курт "палка с толстым концом, род деревянного молота", "полено с утолщением на конце", курйк "деревянный молот", "род кувалды: березовая чурка, насаженная на рукоятку", "клин из полена для колки дров, цилиндрический кусок дерева, прикрепленного к рыболовной снасти, чтобы она не увязала в иле" (Толстой 1985, 434). Более того, альтернационные варианты корня кур – в виде чур – и цур – сохранились у восточных славян лучше, хотя и выражают уже иное – "граница, предел" и т. д. ( Толстой 1985, 431-437; см. также Дуличенко 1994, 125-127). Тем не менее и в них есть бледное отражение первичного состояния, срав. рус. чур и чурбан, чересчур, возникшее из через + чур (срав., в свою очередь, с образным X через плечо), укр. цурпалок и цурупалок "обрубок, обломок палки", т. е. цур-[kur – + метафорический перенос, связанный со словом палка в том же значении "X". Срав. также пример из Н. С. Лескова (Собрание сочинений, т. I, Москва, 1956, С. 307):

– …Ребят-то вот прокорми!

– А цур им, ребята!

– Цур им.

Лесковское цур в данном контексте явно отражает значение "X".

Впрочем, имеются и исторические свидетельства того, что у русских первоначально в значении "X" выступал корень кур-. Это отражено, например, в рукописном немецко-русском разговорнике 1607 г., составленном купцом Т. Фенне, происходившем из прибалтийских немцев. В списке слов и выражений, которых здесь насчитывается около 4 тысяч, есть такое: Гуи : Кур : kur Mahns gemechte (цит. по: Фаловский 1993, 321). Таким образом, еще в начале XVII в. в состоянии некоторой конкуренции выступали два слова для обозначения Хя – уже лидирующее X (в записи – Гуи) и стоящее на втором месте – Кур

У словаков и чехов в основе слова, выражающего значение "X", также просматривается "петушиный" корень, однако не kur-, a – kokot-, что также значит "петух".

Итак, "самое сильное слово"языка возникло как вторичное наименование от корня, имевшего иное значение, и сохранилось только у части славян.

В вышеприведенном примере из разговорника 1607 г. форма Гуи, т. е. X, является если не первой, то одной из первых документальных фиксаций русского "самого сильного слова", кстати, тоже вторичного по своему происхождению! Одна из этимологии слова X сформулированная еще в начале XX в. (в 1908 г.) X. Педерсеном и поддерживаемая ныне О. Н. Трубачевым, связывает его со словом хвоя, претерпевшим соответствующие фонетические изменения, срав. кашубское диалектное chujka "сосновое, еловое дерево" (сообщение Т. А. фон Пеховского 13.X. 2000) и семантическую параллель олонецк. курушка "сосновая и еловая шишка" (основа переноса: подобие формы и некоторых элементов внешнего вида). Кроме русскогоДдля названия мужского полового органа употребляется в том же виде в украинском, белорусском, болгарском и польском (chuj) языках; в словацком, например, оно тоже известно – chuj с тем же значением, однако более распространенным, общепринятым является все же kokot Польский этимолог Ф. Славский считает, например, что слово chuj в значении "X" было известно уже в XV в. и являлось не народным, а чисто городским изобретением (см. Lewinson 1999, 21).

Как бы то ни было, но примечателен следующий факт: основанием для слов со значением "X" послужили слова, обозначавшие живые предметы – животное и растение.

"Самое сильное слово", таким образом, не удерживает раз и навсегда своей "одежды", т. е. фонетической формы! Скажем более того: некоторые группы славян, особенно те, которые проживают в иноэтническом и иноязыковом окружении, вообще утратили "петушиный" корень для обозначения Хя. Так, у словенцев северо-восточной Италии, живущих в долине Резья (отсюда их название резьяне, резьяне-словенцы) в окружении итальянцев и фриульцев, для обозначения Хя начинают уже использоваться другие слова – kikac, kikec и даже cv'ak и wt'ac (сообщение X. Стеэнвейка 11.Х.1989; слова переданы в упрощенной форме написания). Между тем еще в конце Х1Х-начале XX в. исследователь резьянского диалекта И. А. Бодуэн де Куртенэ фиксировал здесь "петушиный" корень в значении "X" – сия(слово отражено в подготовленном Н. И. Толстым, М. Матичетовым и нами к печати "Резьянском словаре" И. А. Бодуэна де Куртенэ), который Н. И. Толстой связывает с альтернационным корнем сиr – (из kur-) (Толстой 1985, 431-437). Молизские славяне средне-южной Италии, предки которых бежали от турок с Балканского полуострова многие века назад, вообще называют / словом … brat! Совершенно необычный метафорический перенос, приравнивающий главное мужское достоинство к мужской особи, состоящей в кровном родстве…

В современной жизни наблюдаются и парадоксы иного рода, связанные с попытками замены народного слова со значением "X" искусственными неологизмами. Дробление в 90-е гг. XX в. сербско-хорватского (resp. хорватско-сербского) языка на сербский, хорватский, а также боснийский вызвало на почве национализма пуристическую волну, стремление отойти друг от друга как можно дальше созданием новых слов, особенно терминов, взамен тех, что служили сотни лет. Взгляд некоторых рьяных пуристов, если верить печати, был брошен и нах! Й. Чирилов в предисловии к своему "Сербско-хорватскому словарю вариантов" сообщает, что, по свидетельству газеты "Slobodna Dalmacija", выходящей в хорватском городе Сплит, в субтитрах новых иностранных фильмов, а также в видеокассетах вместо слова ките "X" используют искусственное слово njeznik в том же значении ("прочитать" же это слово можно как "нежный (предмет)"!) (Cirilov 1994, 9). Но и это не все. Недавно австрийская газета "Hrvatske novine", выходящая в Айзенштадте на гради-щанско-хорватском литературном микроязыке, поведала о том, что в Хорватии предложен еще один эквивалент традиционному слову ките – mitoktiz, что можно было бы "перевести", как "приятно скользящий" (см. Tiran 1999, 2). "Самое сильное слово" оказывается "разменной монетой" в желании отгородиться от своих исторических братьев – сербов, черногорцев, боснийцев. Трудно было бы даже представить, что для возведения стены между родственными народами потребуется слово, обозначающее мужской половой орган…