Белая крепость - Орхан Памук

Поиском «идей», которые я сейчас по большей части уже забыл, он обычно занимался по ночам, через несколько часов после нашего скромного ужина, когда в квартале давно уже не горело ни огонька и улицы накрывала тишина. По утрам он ходил преподавать в начальную школу при мечети через два квартала, а два раза в неделю – в муваккитхане[11] при другой мечети, в дальнем квартале, где я ни разу не бывал. Все оставшееся время мы либо готовились к ночному поиску идей, либо развивали уже найденные. В то время я еще не терял надежды и верил, что в скором времени смогу вернуться на родину. Мне казалось, что, если я буду опровергать идеи Ходжи, не вызывавшие у меня особого интереса, это может задержать мое возвращение, так что я никогда ему не перечил.

Итак, первый год мы провели, с головой погрузившись в астрономию, дабы найти доказательства того, что воображаемая звезда существует или же ее нет вовсе. Работая с телескопами, стекла для которых за большие деньги были выписаны из Фландрии, с астрономическими приборами и таблицами, Ходжа вскоре забыл о воображаемой звезде; он сказал, что его ум занимает теперь более важная задача: он собирается оспорить систему Батламиуса. До споров, впрочем, у нас не доходило: он говорил, а я слушал. Ходжа называл нелепицей представление о прозрачных сферах, к коим прикреплены звезды: вероятно, их удерживает в небесах что-то другое, например какая-то невидимая сила, может быть сила притяжения; потом он предположил, что Земля – да и Солнце – вращаются вокруг какого-то другого тела, не исключено, что и все звезды вращаются вокруг некоего неведомого нам центра. Далее он заявил, что собирается создать космографическую систему более совершенную, чем у Батламиуса; что он исследовал огромное количество звезд и выдвинет новые теории: возможно, Луна вращается вокруг Земли, а Земля – вокруг Солнца; возможно, центр мироздания – Венера. Однако и это все ему вскоре надоело. Он провозгласил, что сейчас самое важное – не выдвигать новые идеи, а познакомить людей со звездами и их движением, и начнет он с паши. Но тут мы узнали, что Садык-пашу сослали в Эрзурум. Говорили, что он был замешан в неудавшемся заговоре.

Возвращения паши из изгнания мы ждали несколько лет; в это время Ходжа вознамерился написать трактат о природе босфорских течений, и мы месяц за месяцем бродили вдоль пролива, наблюдая течения со склонов холмов под пронизывающим до костей ветром или же спускаясь в долины, где оценивали теплоту и скорость впадающих в Босфор речек.

Выполняя одно поручение паши, мы на три месяца отправились в Гебзе. Там, обратив внимание на то, что в разных мечетях в разное время призывают правоверных к молитве, Ходжа замыслил новое дело: нужно создать часы, которые определяли бы время намаза с безупречной точностью. Тогда же я рассказал ему, что такое стол. Когда этот сколоченный плотником по моим указаниям предмет обстановки принесли в дом Ходжи, стол поначалу ему не понравился; он решил, что стол, неприятно поразивший его своим сходством с плитой, на которую кладут покойника во время погребального намаза, принесет в дом несчастье; но потом Ходжа привык и к столу, и к стульям и даже говорил, что за столом ему лучше думается и пишется. Когда мы возвращались в Стамбул, чтобы изготовить для наших часов эллиптическую систему зубчатых колесиков, соответствующую солнечной орбите, стол следовал за нами на спине осла.

В те первые месяцы наших ученых трудов, когда мы сидели за столом друг против друга, Ходжа пытался сообразить, как лучше определять часы намаза и поста в холодных странах, где по причине круглой формы Земли продолжительность дня и ночи совершенно иная. Другой занимавший его вопрос заключался в том, существует ли еще такое место, кроме Мекки, где правоверный, как бы он ни встал на молитву, всегда обращает свое лицо в сторону Каабы. Замечая, что я в глубине души считаю эти вопросы совершенно неважными, Ходжа бросал на меня презрительный взгляд, но я в такие моменты утешал себя мыслью, что он ощущает мое превосходство; а он, наверное, злился, понимая, что я догадываюсь об этом, и пускался в рассуждения о разуме, пространностью не уступавшие его рассуждениям о науке. По возвращении паши в Стамбул Ходжа собирался произвести на него впечатление своими замыслами, новыми часами и новой космографической теорией, которую намеревался усовершенствовать и сделать понятной с помощью механической модели Вселенной; так он посеет в Стамбуле семена Возрождения и заразит всех своей любознательностью. Итак, мы оба пребывали в ожидании.

3

В те дни Ходжа размышлял о том, как создать еще более крупный механизм, который позволил бы заводить и отлаживать часы не раз в неделю, а по меньшей мере раз в месяц; впоследствии он надеялся усовершенствовать этот механизм так, чтобы часы для определения времени намаза достаточно было отлаживать всего раз в год, и выход видел в том, чтобы найти силу, позволяющую приводить в движение механизм, который становился бы все больше и тяжелее по мере увеличения промежутков между заводом часов. Тут он узнал от своих друзей из муваккитхане, что паша вернулся из Эрзурума.

На следующее утро Ходжа отправился к паше с поздравлениями. Тот заметил его в толпе гостей, проявил интерес к его изобретениям и даже спросил обо мне. Ночью мы разобрали часы и собрали их заново, добавили кое-что в модель Вселенной, раскрасили звезды. Ходжа прочитал мне на память отрывки из выученной им речи о логике движения небесных тел, которую усыпал пышными поэтическими оборотами, чтобы произвести впечатление на слушателей. Под утро, пытаясь справиться с волнением, он отбарабанил эту речь еще и задом наперед, затем погрузил в нанятую телегу наши механизмы и отправился в дом паши. Я удивился, увидев, какими маленькими кажутся в одноконной повозке часы и модель Вселенной, составные части которых несколько месяцев загромождали наш дом. Вернулся Ходжа очень поздно.

Когда механизмы выгрузили из телеги и принесли в сад, паша осмотрел эти странные предметы с неприятной холодностью старика, не расположенного смеяться над шутками. Ходжа тут же произнес свою вытверженную наизусть речь, а паша вспомнил обо мне и изрек слова, которые через несколько лет скажет султан: «Это он тебя всему научил?» – и только. «Кто?» – ответил Ходжа, чем сильно удивил пашу, но тут же сообразил, что речь идет обо мне. Паша назвал меня ученым дураком. Пересказывая все это, Ходжа думал не обо мне – мыслями он был еще в доме паши. Он упрямо повторил, что все это его собственные открытия, но паша ему не поверил; паше словно бы хотелось изобличить преступника, и он никак не желал согласиться с тем, что преступник – его любимец Ходжа.