Королева мрака. Книга 1 - Раймонд Фейст

Ру слегка приоткрыл полу своего потрепанного плаща, под которым, впрочем, был новенький, с иголочки, камзол, и Эрик увидел бутылку зеленого стекла с длинным горлышком. В глаза ему бросился отчетливый оттиск баронского герба.

Эрик закатил глаза.

— Хочешь, чтобы тебе отрубили руку? — сердитым шепотом спросил он.

— Я помогал папаше разгружать повозку.

— Что это?

— Отборное ягодное вино, — ответил Ру. Эрик нахмурился. Даркмур был центром виноградарства и виноделия Островного Королевства, и жизнь практически всех подданных баронии закручивалась вокруг вина. На севере лесорубы рубили дубы, из коих бондари изготавливали бродильные чаны, бочки для выдержки вин и пробки, на юге стеклодувы выдували бутылки, а центральная часть Даркмура представляла собой сплошные виноградники.

Хотя на западе, в Вольных Городах провинций Наталь и Джайбон, тоже делались неплохие вина, ни одно из них по букету, тонкости и выдержке не могло сравниться с винами, произведенными во владениях барона фон Даркмура. Даже виноград сорта «Пино Нуар», ранее ввозимый из Бас-Тайры, потому что его было очень трудно выращивать, прижился в Даркмуре, как ни в одном другом месте Королевства. Пьянящие красные, бодрящие белые, игристые для торжеств, винные изделия Даркмура высоко ценились повсюду, начиная от северных границ и кончая дальним югом, сердцем Империи Великого Кеша. И среди них особенно ценным было густо-сладкое десертное вино, именуемое ягодным.

Сделанное из ягод, сморщенных таинственной сладкой гнилью, которая изредка поражала виноград, оно было редким и баснословно дорогим; цена бутылки, которую Ру прятал под плащом, равнялась полугодовому заработку фермера. А герб на ней означал, что эта бутылка — из личных погребов барона и прислана сюда вместе с другими из резиденции барона в Даркмуре, специально к его визиту в собрание гильдии виноделов Равенсбурга. Конечно, ворам давно уже не отрубали руки, но если бы Ру поймали с этой бутылкой, он заплатил бы за нее пятью годами каторги.

Снова пропели трубы, и показались первые всадники эскорта; знамена шелестели под полуденным бризом, подковы высекали искры из булыжников мостовой. Эрик машинально опустил взгляд на конские копыта, ища признаки хромоты, но таковых не увидел. Как бы ни судачили о том, что барон неважно управляет своими владениями, его кавалеристы держали лошадей в прекрасном состоянии.

Всадники въехали на площадь и, развернувшись у маленького фонтана в две шеренги, начали медленно оттеснять обывателей. Через несколько минут перед Собранием Виноградарей и Виноделов было освобождено достаточно места, чтобы карета барона могла спокойно проехать.

Кавалеристов сменил отряд солдат в серых накидках с гербом Даркмура: на алом поле — черный ворон, сжимающий в клюве ветвь падуба. Чуть повыше герба у каждого солдата был нашит золотой кружок: знак его принадлежности к личной гвардии барона.

Наконец на площадь вкатилась карета, и Эрик поймал себя на том, что невольно затаил дыхание. Проклиная мать с ее навязчивой идеей, он осторожно сделал глубокий вдох и приказал себе успокоиться.

По толпе пробежал шепоток, и Эрик прислушался. Уже больше года по баронии ходили слухи о плохом здоровье барона, и то обстоятельство, что сейчас он сидел в карете рядом с супругой, а не гарцевал на лихом коне во главе эскорта, указывало на то, что барон фон Даркмур действительно серьезно болен.

Потом внимание Эрика привлекли двое молодых людей на одинаковых гнедых лошадях; каждый — в сопровождении знаменосца с баронским штандартом. Судя по эмблемам на знаменах, слева был Манфред фон Даркмур, младший отпрыск барона, а справа — Стефан, его старший сын. Юноши, похожие как близнецы, несмотря на год разницы в возрасте, управляли лошадьми с легкостью, свойственной опытным наездникам, и Эрик невольно залюбовался ими.

Манфред окинул взглядом толпу и, заметив Эрика, нахмурился. Стефан, увидев, куда смотрит брат, наклонился к нему и что-то сказал. Оба юноши были одеты одинаково: высокие сапоги для верховой езды, тугие бриджи, белые шелковые сорочки под безрукавками из тонкой кожи и черные фетровые береты, украшенные золотыми эмблемами и орлиными перьями. На боку у каждого висела рапира, и, несмотря на молодость, сыновья барона считались неплохими фехтовальщиками.

Указав подбородком на Стефана, Фрейда шепнула:

— Твое место, Эрик.

Голос у нее был жесткий. Эрик почувствовал смятение, хотя знал, что самое неприятное еще впереди. Карета остановилась; грумы распахнули двери, а двое бюргеров выступили вперед, чтобы приветствовать барона. Первой из кареты вышла надменная женщина; она была красива, но выражение высокомерного презрения, казалось, навеки застывшее на лице, портило ее красоту. Одного взгляда на нее и на двух юношей, уже спрыгнувших с лошадей, было достаточно, чтобы понять, что это их мать. Все трое были темноволосыми, стройными и высокими. Оба юноши подошли к матери, поклонились и встали по бокам. Баронесса оглядела горожан, и, когда она увидела возвышающегося над толпой Эрика, лицо ее потемнело.

— Его светлость Отто, барон Даркмурский, лорд Равенсбургский! — провозгласил герольд.

Толпа разразилась почтительными, если не сказать радостными, возгласами. Не то чтобы подданные уж очень любили своего барона, но, без сомнения, они его уважали. Правда, налоги могли бы быть и поменьше — впрочем, налоги всегда высоки, — а в защите от бандитов, которую должны были обеспечивать горожанам солдаты барона, здесь никто не нуждался. Барония находилась в глубине королевства, дикие земли Западного Княжества были отсюда далеко, так что мошенники и злодеи почти не беспокоили честных путников в окрестностях Даркмура. В ближайших горах никогда не видели ни гоблинов, ни троллей, поэтому горожане придерживались мысли, что нет проку содержать солдат, которые только и делают, что эскортируют своего господина, без конца чистят оружие и жрут. Но виноград хорошо уродился, еды было вдоволь всем, и за это полагалось воздать благодарность барону.

Когда приветствия стихли и мужчина, вышедший из кареты, направился к городским нотаблям, над толпой пронесся вздох. Раньше барон не уступил бы Эрику статью, а теперь он сгорбился и выглядел лет на тридцать старше своих сорока пяти. От природы худощавый, сейчас он казался просто изможденным, а по-прежнему широкие плечи только усиливали это впечатление. Его золотистые кудри распрямились и поседели, лицо приобрело пепельный оттенок, а щеки стали впалыми и такими бледными, словно их обтянули отбеленным пергаментом. Квадратная челюсть и высокий лоб придавали ему еще более нездоровый вид. Младший сын помогал отцу, крепко поддерживая его под левую руку. Движения барона были судорожными, и Эрик испугался, что он вот-вот упадет. Кто-то рядом с Эриком пробормотал: