Трава, пробившая асфальт - Тамара Черемнова

 В то далекое советское время — вторую половину пятидесятых, шесть счастливых лет с моего рождения до отправки в детдом были самым светлым отрезком моей жизни. Но этот отрезок закончился, благодаря трем буквам ДЦП, гвоздями вколоченным в мою биографию и расшифровывающимся как «детский церебральный паралич».

 В моей карте был написан безысходный диагноз «поражение ЦНС». Теперь я знаю, что «поражение ЦНС» — очень расплывчатый диагноз, не уточняющий, что именно поражено в центральной нервной системе. Однако его оказалось достаточно, чтобы навеки изолировать ребенка от большого мира и упечь в специализированное закрытое учреждение.

 За какую провинность мне был уготован этот крест? Только спустя полвека я ответила себе на этот вопрос. Ничто не дается человеку просто так, в каждом отдельном жизненном случае есть свое определение, свое предназначение и своя логика.

Поросенок Борька

 Итак, отец вернулся в дом, оставив меня во дворе, и я облегчено вздохнула — сломанные георгины снова сошли с рук. И развернула ходунки, еще не зная, что бы такое предпринять.

 Во дворе было пусто, только за воротами весело визжали девчонки, играя на обочине дороги, где лужи еще не высохли после дождя. Я с завистью смотрела на них, мне тоже хотелось измазать ноги грязью по самые коленки и пробежаться по мокрой тропе, громко хлюпая подошвами сандалий. В такие минуты я ощущала пустоту внутри, но, конечно, не понимала, что мне никогда не придется вот так же пробежаться ногами по тропе и пошлепать пятками по грязи. Я даже не задавалась вопросом, почему не могу ходить без ходунков, как все? Позавидовав девчонкам, я развернула ходунки и уныло поплелась к дверям дома. Но возле лавочки остановилась, увидев лежащий прут. Потянулась за ним, еще не очень соображая, зачем он мне нужен и нужен ли вообще.

 В это время в закутке визгнул поросенок Борька. Я подождала, не выйдет ли бабушка на этот визг, и, взяв прут в зубы, направилась к Борьке. Поросенок услышал, что к его дверце подошли, радостно хрюкнул и высунул пятачок в прорезь дверцы. Но поняв, что это не те, кто его кормит, имея в виду бабу или мою мать, спрятался обратно. Мне хотелось, чтоб Борька высунулся, и я стала дразнить его прутом.

 Сначала он не обращал внимания, но потом не выдержал и стал хватать прут зубами. Я так увлеклась, что даже не слышала, как ко мне присоединился мой двоюродный брат Серега.

— Том, а Том… Я тоже хочу с Борькой поиграть, — заканючил он.

— Найди себе свой прут и играй, — важно посоветовала я.

 Серега нашел подходящий прут и присоединился ко мне. Мы до того раззадорили поросенка, что он вставал на задние ноги и доверчиво высовывал к нам пятачок.

 Но потом у Борьки кончилось терпение, он, изловчившись, выхватил у Сереги прут и утащил к себе.

 Серега обиженно засопел.

 И тогда я предложила:

— Давай накормим Борьку, вот баба похвалит нас.

— А чем мы его накормим? — уставился на меня Серега.

— Я сегодня видела, как баба Борьке готовила пойло, она крошила туда капустные листья. Листья еще остались — лежат в сенях. Беги и принеси, я же не могу.

 Серега сбегал в сени и принес два огромных капустных листа. Мы спустили их поросенку через прорезь в двери и стояли, слушая, как он сладко чавкает за дверцей. Сожрав листья, Борька снова высунул свой пятачок в надежде получить добавку.

 Серега принес еще два капустных листа, а потом еще и еще, и так, пока во двор не вышла баба. Мы даже не слышали, как она вышла. И оглянулись, только когда она заплакала.

— Ну что за детки? Одно наказание! Что же вы наделали, окаянные? Креста на вас, что ли, нет? — причитала баба.

— Ты чего, Клава? — спросил дед, выходя из сеней.

— Да вот детки Борьку, наверно, убили, — заголосила баба.

— Ты чего плетешь? Как убили? — не понял дед.

— Да они ему все листья с капусты скормили, что лежали в сенях!

 Дед подошел, открыл дверцу. Борька лежал возле порога, дед тронул его носком ботинка, Борька лениво открыл глаза, посмотрел на деда в надежде на добавку и лениво хрюкнул.

— Да нет, ничего страшного, просто малость объелся, — сделал заключение дед и закрыл дверцу.

 Баба не была скупой женщиной, просто поросенок в те годы был дороже золота для простых людей, бежавших из разваливающихся деревень на стройки века, каких много было в Кузбассе, и где их с радостью брали как дешевую рабочую силу. Особенно охотно брали деревенскую молодежь, она создавала семьи и застраивала избами окраины будущего индустриального города. Из таких изб, как наша, вырастали целые улицы и складывался стихийный полугородской-полудеревенский «город-сад» вместо спланированного в тридцатые годы.

 В этом «городе-саде» познакомились и мои дед с бабой, и мои отец с матерью, происходившие из деревень Новосибирской области. С горькой иронией я думаю о писателях, которые взахлеб писали книги о стройке века, но умалчивали о деталях.

 Например, что женщин нагружали кирпичами, как выносливых верблюдиц. Для этого использовали специальное приспособление для носки — деревянная доска с лямками, которая одевалась на спину, как рюкзак, а на нее накладывали кирпичи от пояса до самого затылка.

 Это была норма, женщина несла тяжесть до места назначения, а в советской литературе это преподносилось как геройство. И где же сейчас писатели, разжиревшие на своих ныне полузабытых книгах? Не грызет ли их совесть за то, что не замечали у себя под ногами втаптываемые в землю человеческие судьбы?

 Самое возмутительное, что женщины работали в таком режиме и с такой нагрузкой во время беременности. На ранних стадиях, когда еще не знали про свою беременность, и на более поздних, когда знали, но не хотели переходить на более легкую, но менее оплачиваемую работу, и даже скрывали свою беременность, чтобы не упускать заработка.

 Допускаю, что такое поведение во время беременности является одной из причин ДЦП. Переносимая тяжесть может вызвать внутриутробную асфиксию плода — на секунду перекрыли доступ кислорода к головному мозгу. Этого достаточно для ДЦП, даже если дальше беременность протекает без осложнений.

 Но вернемся к поросенку. Дед закрыл Борьку в закутке, положил на наши головы свои ладони и усмехнулся. На наших детских лицах была, наверное, недетская растерянность. Я никогда не видела, чтобы баба так плакала, захотелось подойти и пожалеть ее. Но не успела, появился отец, сурово вытащил меня из ходунков и посадил в коляску. Это означало, что на сегодня мои дневные приключения закончены.