Учеба - Синтия Озик

— Погоди, — говорит Мэри, — не здесь. Ты забираешь у Кристины кислород, так продолжаться не может.

— Ой, — Юна падает на диван.

Блям, лязгает сломанная пружина. Мэри — беременность ничуть не испортила ее фигуры — повредила пружину, делая упражнения для женского военно-воздушного корпуса Королевских сил Канады. Она выполняет их ежевечерне, неукоснительно и прилежно, пунктуально следуя инструкции.

— И не надо ни о чем жалеть, это было бы ошибкой, ей-ей, я серьезно. Я с тобой откровенен. Суть в том, что ты уже не та, что прежде, верно я говорю, зайка?

— У нее были такие косные взгляды, помнишь? По правде говоря, Юна, ты была еще хуже Розали. Ну не то чтобы хуже, но ты вела себя точь-в-точь как Розали в начале нашего знакомства. Не отходила от нас ни на шаг, подлизывалась. От нее нас с души воротило. Я что хочу сказать: она была не личность. Отвергала само это понятие.

— А когда мы сказали ей об этом — в глаза, напрямик, она совсем распоясалась. Юна, сокровище мое, не расстраивайся: ты же совсем не такая. Ее невозможно было ничему научить. А ты, Юна, стала гораздо лучше, потому что ты учишься. Шаг-другой, и ты зрелый человек, ты могла бы найти себя, найти дело по себе не сегодня так завтра, — словом, если тебе нужен образец, равняйся на Мэри, но ты вмиг откатишься назад, стоит явиться такому типу, как Органский, и задурить тебе голову, внушить, что ты должна стать одной из этих домашних мышек.

— Ничего такого он не внушал, — Юна еле языком ворочает. Ей зевать и то трудно. Она устала донельзя. — Чуть не забыла. Вот. — Юна протягивает Чаймсам пакетик. — Витамины в каплях для Кристины. Борис сказал, если покупать их в аптеке, они дорогие. Он сказал, что вспомнил, где можно достать бесплатно пробные образцы для врачей, только когда ушел, а как достал, побежал прямиком к «Вулворту». Вот почему он меня встретил. Чтобы передать витамины. Я так устала, что, пожалуй, лягу не раздеваясь. Выключите, пожалуйста, свет.

Блям, лязгает пружина, но Юна уже этого не слышит.

После чего Борис заводит привычку каждый вечер встречать Юну у «Вулворта». Поначалу, увидев его, она удивляется: прислонившись к витрине, он читает медицинские книги, ждет, когда она выйдет, но он появляется регулярно, и через две недели она уже высматривает его, почти не сомневаясь, что он тут. Другие продавщицы посмеиваются над Органским, минуя его, окликают, дразнят «Тотемным столбом», «Табачным индейцем»[32], спрашивают: не думает ли он, что «Вулворт» рухнет, если его не подпереть, и Борис всегда уморительно, но сердечно кланяется самым толстым из них. А кланяется он им, говорит Борис, в назидание Юне, потому что внимания достойны только толстушки. Его цель, объясняет он, раскормить ее и лишь потом сделать своей любовницей.

Они неизменно ходят в одну и ту же бутербродную, и Борис неизменно покупает ей два большущих бутерброда.

— Ешь, не болтай, — говорит он и, пока она не управится с бутербродами, не отрывает глаз от анатомических рисунков. — Нет-нет, это я не называю съесть, — выговаривает он ей, если она оставляет корки, после чего заказывает для нее шоколадно-молочный напиток с солодом, а иногда просит вбить туда еще и яйцо.

Сам он тем временем изучает анатомию, а про кофе вспоминает, только когда оно уже совсем остынет, и пить его не пьет. Домой он ее раньше полуночи не отводит, но по пути — они идут пешком даже в самые непогожие вечера — он, с лихвой наверстывая два часа, что промолчал в бутербродной, без передыха подтрунивает над ней.

— Так вот, попрошу завтра же дать мне отчет, сколько ты весишь. И пожалуйста, без обуви, нагишом, на проверенных весах, лучше всего на аптечных. У меня была такая же любовница, как ты, — кожа да кости, и, я надеюсь, ничего подобного в моей жизни больше не будет. Она продырявила локтями мои лучшие простыни. Вид у них тот еще. Со временем дырки стали размером с миску, но тебе не будет дозволено подивиться на них, пока я не удостоверюсь, что ты прибавила по меньшей мере пять килограммов в ключичной области. Ключицам не положено так торчать. Скелет человека допустимо выставлять на всеобщее обозрение лишь в медицинской лаборатории. А моя спальня, детка, если и лаборатория, то не медицинская, — к этому времени они уже останавливаются перед дверью Чаймсов.

— Что мне им сказать? — шепчет как-то Юна, дожевав до половины первый бутерброд.

— Ешь и не болтай, — говорит Борис.

— Борис!

— Еще пять минут. Детка, помолчи, пока я не пройду желчный пузырь и печень. И корки, корки доешь, вот так, детка.

— Борис, я наврала Клементу и Мэри, это же ужасно. Я сказала, что заведующий секцией продлил мой рабочий день на час.

Борис поднимает глаза от книги и почесывает ухо. Не свое, Юнино.

— И вот отчего я соврала: они бесятся потому, что я каждый день поздно возвращаюсь. Не могла же я им сказать, что прихожу поздно черт знает из-за чего. Вот и пришлось соврать.

— Ага, — говорит Борис. — Спасибо большое. Премного благодарен. Мистер Органский для мисс Мейер — черт знает что.

— Борис! Послушай же! Сперва я им сказала, что работаю на час больше, а они спросили: где сверхурочные? Надо же мне было что-то ответить, вот я и сказала, что этот час не оплачивается. Они мне не поверили. И теперь хотят знать, куда это я хожу после работы. Борис, я не возьму в толк, что им сказать.

— Они, разумеется, знать не знают, что ты встречаешься с Органским? Разумеется. «Я встречаюсь черт знает с кем» — звучит не слишком убедительно.

— Борис, это все потому, что я поздно возвращаюсь. А мы не могли бы уйти пораньше? Скажем, сейчас?

— Прежде чем ты выпьешь свое укрепляющее снадобье? Ни в жизнь.

— Но из-за этого все идет наперекосяк. Я просыпаю. Прошлую неделю я практически каждое утро просыпала, и все оставались без завтрака, даже Кристина, я ее потом несколько часов не могла унять, и Клемент бесился и не мог работать, и Мэри сказала, что в библиотеке ее весь день мутило. Ее, если она не поест, мутит. А все потому, Борис, что я поздно возвращаюсь.

— Хорошо, — говорит Борис. — Уйдем прямо сейчас. Немедленно. Ты этого хочешь? Моими занятиями, что и говорить, придется пожертвовать, но раз ты хочешь пожертвовать моими занятиями, что ж, пошли. Карьера Органского может пойти прахом, но желание Юны Мейер — закон. Миссис и мистер Чаймс открыли мне, что такой эгоистки, как ты, свет Б-жий не видывал, так что жаловаться не на что — меня предупредили. А ну, вставай! Пошли. И корки попрошу оставить, нам некогда. Сегодня никаких напитков, мадам, — кричит он официантке.

— Борис, ну подожди же, — канючит Юна. — Я не знаю, что делать, право, не знаю.

— Кончай врать. Скажи Клементу и Мэри, что встречаешься с любовником. Прошу прощения. С будущим любовником — тебе надо прибавить, как минимум, пять килограммов, детка, прежде чем это станет явью. Если ты откроешь им глаза на нашу связь, возможно, до них дойдет, что у тебя есть некое туманное, призрачное подобие собственной жизни.

— Борис, не в этом суть. — Юна даже улыбку не может из себя выдавить.

— Ага. Фразочка Клемента. Ты, детка, говоришь тютелька в тютельку, как он. То же самое и таким же тоном он сказал мне сегодня вечером.

— Ты видел Клемента? — Юна поражена.

— Нечаянно. Я намеревался осмотреть Кристину, а он случился дома. Ел яблоко, читал комиксы в свое удовольствие. Так вот, он сказал, что не в комиксах суть. Я тем временем взял у девочки мокроту на анализ.

— А. Значит, ей хуже, — говорит Юна.

— Доктор Чичестер посмотрит ее утром, он — хороший человек, признал дарования Органского и поставил ему высший балл. Но это в прошлом семестре. А в этом Юна Мейер не дает Органскому учиться. Нет-нет, он не потребует гонорара, не пугайся ты так. Кстати, теперь я к тебе присмотрелся и вижу: у тебя какие-то неполадки с глазами.

— Что? — пугается Юна.

— Они закрываются. И вот что я тебе скажу. Начиная с завтрашнего дня я буду откармливать тебя не здесь, а приватно, в своей квартире. Там есть кухонька. И ты убедишься, что резать колбасу в ней вполне удобно. Я буду учиться, ты тем временем будешь спать. Условие одно: постарайся не продырявить ненароком моих простынь — вон как у тебя кости торчат. После чего я провожаю тебя домой.

— Это ничего не решает. — Юна мрачнеет.

— Неблагодарная девчонка. Подумай только: Чаймсам придется обходиться без завтрака! Выспаться — твой прямой долг, разве нет?

— Но что я скажу Клементу и Мэри?

— Ты скажешь правду, — Борис невозмутим, — и только правду. Скажешь, что безгрешно соснула в постели своего любовника.

Насчет простынь Борис не соврал. Простыни у него — дыра на дыре. Квартира — хуже некуда. Она год за годом переходила от поколения к поколению студентов, и притом что каждый студент что-то после себя оставлял, ни один ничего с собой не забирал. Обе комнаты заставлены ненужными вещами, плита заросла грязью в палец толщиной. Имеется тут и неработающий телевизор, и пылесос, также не работающий, а посреди кухоньки — секретер, битком набитый старым исподним.