Я все еще здесь - Клели Авит

Сегодня утром, как всегда, пришла санитарка, которая за мной ухаживает. Она меня помыла, почти целиком. Привела в порядок волосы, то есть я надеюсь, что привела, а не сотворила из них какую-нибудь кошмарную мочалку. Вообще-то они у меня послушные, но управляться с неподвижным телом не так-то легко. Я слышала, как она их расчесывает, а что было дальше, уже не могла определить. Мне не всегда удается понять, чем занимаются окружающие. Для сравнения нужны какие-то отправные точки. Поскольку я не помню, как меня причесывала мать, мне трудно представить себе, что делает со мной санитарка. Зато я точно знаю, что она забыла смазать мне губы бальзамом, иначе я бы уловила звук, с каким вязкая масса размазывается по губам. Пропустить сутки – это, конечно, не трагедия, мне не с кем разговаривать, но вообще-то я дорожу своими губами.

На работе у меня меньше чем за месяц уходил целый тюбик. Некоторые люди на улице хватаются за мобильник, как за спасательный круг, а я в горах каждый час хваталась за бальзам для губ. Губы у меня быстро пересыхают и становятся как картон, а это довольно неприятно.

Возможно, вы спросите, ради чего все это. Ради меня самой. Не ради мужчин, которых я целовала, а скорее из-за того, что я их целовала. Встреча двух пар губ – это подлинное чудо. Ужасно люблю целоваться, ничего не могу с собой поделать. Зато никогда не пользуюсь помадой, даже по самым торжественным поводам. Не те ощущения.

А сегодня санитарка забыла про бальзам. Наверное, кто-то ее позвал из коридора. Она поспешила закончить процедуру и быстренько сбежала. После этого я слышала только обычную дневную суету больницы. По субботам здесь куча посетителей. Приходят ко всем, кроме меня.

Хотя нет. Прошу прощения, это я глупость сморозила. До меня донесся скрип двери. Узнала походку матери и грузные шаги отца. Оба разговаривали шепотом. Мне это не понравилось. Как будто в морг пришли. Мне хотелось крикнуть, что я все еще здесь, рядом, живая, но они продолжали переговариваться вполголоса, словно не хотели, чтобы я услышала.

– …возникает вопрос. Ведь уже пять месяцев, Анри.

– Да как ты смеешь?

Даже в шепоте отца прорывалось возмущение.

– Я просто ставлю себя на ее место, – ответила мать. – Что бы я думала обо всем этом? Неужели продолжала бы упорствовать?

– Как ты вообще можешь себе представить, что значит быть на ее месте?

– Я пытаюсь! И хватит уже спорить, ты нарочно меня нервируешь!

– Нет, я просто взвешиваю все за и против. Речь идет об отключении нашей дочери от аппаратуры жизнеобеспечения, а не о цвете нового ковра!

Если бы я могла чувствовать, как в моих жилах течет кровь, сейчас я ощутила бы, как она заледенела. Уже потому, что отец в некотором роде вступился за меня. И потому, что родители сейчас размышляли, не пора ли отключить приборы, поддерживающие мою жизнь.

– А если она сможет дышать самостоятельно? – предположила мать.

– И через два часа опять начнет задыхаться.

– А если она вообще больше не хочет бороться за жизнь?

– Прекрати решать за нее, – отрезал отец. – Ты ничего не знаешь.

– Анри!

– Что «Анри»?

– Подумай как следует!

Повисла долгая пауза. Возможно, отец ответил каким-то жестом или просто промолчал.

– Хорошо, подумаю, – наконец произнес он. – Но не сегодня.

Я сознательно отключилась от их разговора. Меня здесь нет. Я погрузилась в грезы, чуть ли не в бред, и осталась наедине со своими мыслями. Когда все время говоришь сама с собой, недолго и свихнуться. Правда, когда слушаешь других, иногда ощущаешь еще больший хаос. Я осознала, что родители еще здесь, когда они уже собирались уходить. Не дело это, вот так отключаться. Они приходят повидать меня, поговорить со мной. Может, надеются, что я их слышу. Сестра, по крайней мере, надеется. А я уделяю им всего-навсего пять минут внимания – четыре в начале, одну в конце. Хотя, честно говоря, мне наплевать. Им-то откуда это знать?

Родители вышли из палаты. Мне не досталось даже поцелуя, или он был таким легким, что я его не услышала.

Я приготовилась снова остаться наедине с собой, как вдруг дверь скрипнула снова. Наверное, мать забыла пальто или шарфик. Хотя нет, походка не ее. И не отца. Более легкая и при этом нерешительная. Это точно не моя сестрица, она бы сразу заявила о себе. Наверное, санитарка вернулась закончить мой утренний туалет. Может, вспомнила, что не смазала мне губы бальзамом.

– Привет, Эльза.

Шепот долетел до меня, как легкий бриз. Зато имя ворвалось в память целым ураганом. Тибо. Он вернулся. Не знаю зачем. Хотелось верить, что он этого просто захотел. Впрочем, какая разница – он здесь, а значит, будет что-то новое, даже если он пришел только поспать.

– Все так же пахнет жасмином. Это кто же тебя так надушил?

Мне хотелось ответить, что это санитарка, которой моя мать дала флакон эфирного масла. Наверное, она слегка перестаралась.

– Ну и ладно, очень приятно пахнет, – продолжал он.

Я услышала, как он снимает куртку и даже расшнуровывает ботинки. Видимо, намерен расположиться со всеми удобствами, а это означает, что он здесь надолго. Я бы запрыгала от радости – если бы могла прыгать.

Он поставил ботинки куда-то в угол, а куртку положил на тумбочку за кроватью. Туда же отправился пуловер или свитер. Наверное, в палате жарко. Через пару секунд я получила подтверждение:

– Ну и жарища тут у тебя! Я посижу в майке, если ты не против. Не волнуйся, больше я ничего с себя не сниму, надо все же оставаться в рамках приличий.

Я слушала жадно, хотя совершенно не понимала, что он здесь делает, зачем пришел и почему так себя ведет. Зачем он вернулся?

– Тебе, наверное, интересно, зачем я вернулся? Дело в том, что я привез в больницу мать, навестить моего брата. Он лежит в пятьдесят пятой палате, не знаю, помнишь ты это или нет. С другой стороны, с какой стати тебе вообще о чем-то помнить? Ты, наверное, меня и не слышишь… Готов спорить, если я возьму тебя за руку, ты ничего не почувствуешь. Господи помилуй, я уже сам с собой разговариваю… Что со мной творится?!

Я прекрасно понимала его растерянность, но меня прямо раздирало от желания влепить ему оплеуху, чтобы привести в чувство и заставить говорить дальше. Он что, не в курсе, что с людьми в коме полагается разговаривать?

– Я ничего не знаю про кому, – внезапно сказал он. – Никогда не видел человека в коме и предпочел бы и дальше не видеть. Вроде бы я от кого-то слышал, что с ними нужно говорить, вот я и разговариваю. Но даже не надеюсь, что ты меня слышишь. Может, это и неплохо… Что-то вроде бесплатного сеанса психотерапии, плюс гарантия, что никто не узнает, о чем я говорю. Но сначала я открою окно, потому что хоть я и мерзляк, но уже сварился. Разрешения у тебя не спрашиваю – все равно ты мне его не дашь, потому что не можешь.

Конец ознакомительного фрагмента.