«Если», 1995 № 07 - Сергей Казменко

Человек вопроса свидетельствует, что можно жить, не зная ответов. Чем же он живет? Каждый раз находимой заново связью с миром, людьми и Высшим началом, и той радостью, которой сопровождается эта встреча. Человек вопроса на шаг впереди куль-туры. Люди культа — на шаг сзади.

«…мы выбираем следующий мир в согласии с тем, чему мы научились в этом. Если мы не научились ничему, следующий мир окажется таким же, как этот, и нам придется снова преодолевать те же преграды с теми же свинцовыми гирями на лапах».

Герберт Уэллс

СТАДО ОСЛОВ

Предлагаемый вниманию читателей рассказ Г. Уэллса в советское время не публиковался. Почему цензура не допускала его к печати, остается загадкой. Может быть, потому, что усматривала в нем некие аллюзии из нашей политической действительности? Но иронические наблюдения мастера, естественно, шире любых сиюминутных реалий, в том числе и продиктованных его временем. По мнению исследователей творчества Уэллса, данное произведение относится к лучшим сатирическим страницам обширного литературного наследия автора. По просьбе редакции рассказ перевел известный литературовед, автор вышедшего в издательстве «Книга» труда «Герберт Уэллс» Ю. Кагарлицкий.

Жил-был на свете писатель, вкушавший славу и довольство на своей вилле на южном побережье Англии. Он писал рассказы, которые всем нравились, старался никого не обидеть и всем угодить, и уважение к нему росло день ото дня. И в брак он вступил отнюдь не случайно, женой его стала девушка, писавшая от случая к случаю очень грамотные стихи, причем он ухаживал за ней должный срок и с должной галантностью. У него была маленькая дочка, чьи смешные словечки он всем повторял, и это только прибавляло ему популярности, так что самые заметные люди. приглашали его отобедать с ними. Он был депутатом парламента, ждал, что за свои литературные заслуги вот-вот получит рыцарское звание и начнет именоваться «сэром», а там, глядишь, и Нобелевская премия, приобщающая к бессмертию. И все же, несмотря на такое преуспеяние, он, как подобает истинному англичанину, оставался человеком скромным. Он не забывал, что писателю надлежит быть мужественным и простым. Курил трубку, а не дорогие сигары, которые были ему вполне по карману. С людьми, которые меньше преуспели и не заняли подобного положения в обществе, держался запросто. Любил поговорить, например, со своим садовником. Ездил всегда третьим классом, что давало возможность узнавать людей, которые потом возникали на страницах его романов. Во время далеких прогулок, останавливаясь в гостиницах, он тоже встречал самых разных людей. Много работая, он заботился и о своем физическом состоянии, тем более, что ему грозила полнота. Особенно явной она была в одном очень заметном месте, так что «экватор» у писателя превышал все допустимые размеры. Но это было единственное, что его беспокоило. Он мечтал вернуть стройность, играл в теннис и в любую погоду, даже в дождь, предпринимал прогулку на час, а то и больше.

И вот этот представитель эдвардианской литературы, — а следует заметить, что наша история начинается в дни правления доброго короля Эдуарда, — этот самый человек, чьим успехам в жизни можно было только позавидовать, пал жертвой невообразимых обстоятельств и кончил куда как плохо.

Я ведь еще не все рассказал. Порой, чаще всего по утрам, во время бритья, ему приходила в голову неприятная мысль, что жить, как живет он, в полном довольстве, на прекрасной вилле, в окружении славы, и писать хорошим стилем книги, полные добродушия, никому не обидные, но привлекающие всеобщее внимание, оказывается довольно утомительно, что человеку с бессмертной душой требуется кое-что еще. Наверное, так давала о себе знать его печень, которой, как прочими внутренними органами, писателя снабдил Господь Бог.

Зима на морском берегу укрепляет здоровье, но радости от нее куда меньше, чем от летних месяцев, и бывали дни, когда наш писатель, отправляясь на привычную, необходимую ему самому прогулку, буквально заставлял себя выйти из дому. Юго-западный ветер обдувал его виллу, завывал в трубах, потоки дождя хлестали по окнам, и автору грозило, едва он ступит за порог, вымокнуть с ног до головы. А из окна он наблюдал серые волны, которые под напором ветра одна за другой накатывали на берег, превращая его в полосу мыльной пены. Но он, как подобает мужчине, превозмогая себя, надевал калоши, непромокаемую шляпу, брал в руки самую свою большую вересковую трубку и погружался во всю эту сырость, зная, что еще лучше он будет писать после чая.

Да, в такой именно день он вышел на улицу. Он решительно двинулся вперед вдоль прибрежных россыпей гравия, зарослей тамариска и бирючины, поставив себе целью миновать порт, подняться на восточную скалу и только потом повернуть назад, где его ждут домашний уют, тепло, жена, чай и тосты с маслом.

По Дороге, примерно в полумиле от дома, он увидел странного человека, который все старался с ним поравняться. Человек был грязен, выглядел несчастным, одет он был в засаленный темно-синий костюм, какие носили кочегары-индийцы судов европейской компании, вдобавок он заметно прихрамывал.

Когда они поравнялись, у писателя мелькнула мысль, как он далек от мира, из которого пришел этот человек, и что это дрожащее от холода существо таит в себе немало «местного колорита», который пригодился бы для одного из его популярных романов. Почему бы не отведать при случае из этого источника? Киплинг, к примеру, оттуда черпал многое и весьма успешно. Писатель заметил, что незнакомец ускорил шаг, намереваясь, видимо, его обогнать, и зашагал помедленнее.

Тот попросил не огонька, а протянул руку за целой коробкой спичек. Говорил он на очень хорошем английском.

Писатель окинул взглядом своего случайного спутника и похлопал себя по карманам. Ему никогда еще не приходилось видеть лицо, выражавшее столько отчаяния. В лице не было ничего располагающего: крючковатый нос, нависшие брови, глубокие глазницы, темные, близко посаженные, налитые кровью глаза, узкий рот, небритый подбородок. И все же что-то в нем вызывало жалость, как при виде загнанного животного. У писателя мелькнула мысль: а если вместо того чтобы продолжить свой путь по этой дурной погоде и думать о чем попало, взять и пригласить этого человека к себе домой, в теплый сухой кабинет, угостить его выпивкой, покурить с ним и хорошенько его тем временем «выпотрошить»?

— Чертовски холодная погода! — крикнул он, придав тону сердечность.