Листобой (Рассказы) - Юрий Коваль

А вокруг, за глухими заборами, кипела настоящая дачная жизнь: цвели сады, дымились летние кухни, поскрипывали гамаки.

Аким Ильич часто наезжал ко мне в гости и всегда привозил картошки, которая к весне обрастала белыми усами.

- Яблоки, а не картошка! - расхваливал он свой подарок. - Антоновка!

Мы варили картошку, разводили самовар и подолгу сидели на брёвнах, глядя, как между ёлками вырастает новое сизое и кудрявое дерево - самоварный дым.

- Надо тебе собаку завести, - говорил Аким Ильич. - Одному скучно жить, а собака, Юра, это друг человека. Хочешь, привезу тебе Тузика? Вот это собака! Зубы - во! Башка - во!

- Что за имя - Тузик? Вялое какое-то. Надо было назвать покрепче.

- Тузик хорошее имя, - спорил Аким Ильич. - Всё равно как Пётр или Иван. А то назовут собаку Джана или Жеря. Что за Жеря - не пойму.

С Тузиком я встретился в июле.

Стояли тёплые ночи, и я приноровился спать на траве, в мешке. Не в спальном мешке, а в обычном, из-под картошки. Он был сшит из прочного ноздреватого холста для самой, наверно, лучшей картошки сорта "лорх". Почему-то на мешке написано было "Пичугин". Мешок я, конечно, выстирал, прежде чем в нём спать, но надпись отстирать не удалось.

И вот я спал однажды под ёлками в мешке "Пичугин".

Уже наступило утро, солнце поднялось над садами и дачами, а я не просыпался, и снился мне нелепый сон. Будто какой-то парикмахер намыливает мои щёки, чтоб побрить. Дело своё парикмахер делал слишком упорно, поэтому я и открыл глаза.

Страшного увидел я "парикмахера".

Надо мной висела чёрная и лохматая собачья рожа с жёлтыми глазами и разинутой пастью, в которой видны были сахарные клыки. Высунув язык, пёс этот облизывал моё лицо.

Я закричал, вскочил было на ноги, но тут же упал, запутавшись в мешке, а на меня прыгал "парикмахер" и ласково бил в грудь чугунными лапами.

- Это тебе подарок! - кричал откуда-то сбоку Аким Ильич. - Тузик звать!

Никогда я так не плевался, как в то утро, и никогда не умывался так яростно. И пока я умывался, подарок - Тузик - наскакивал на меня и выбил в конце концов мыло из рук. Он так радовался встрече, как будто мы и прежде были знакомы.

- Посмотри-ка, - сказал Аким Ильич и таинственно, как фокусник, достал из кармана сырую картофелину.

Он подбросил картофелину, а Тузик ловко поймал её на лету и слопал прямо в кожуре. Крахмальный картофельный сок струился по его кавалерийским усам.

Тузик был велик и чёрен. Усат, броваст, бородат. В этих зарослях горели два жёлтых неугасимых глаза и зияла вечно разинутая мокрая, клыкастая пасть.

Наводить ужас на людей - вот было главное его занятие.

Наевшись картошки, Тузик ложился у калитки, подстерегая случайных прохожих. Издали заприметив прохожего, он таился в одуванчиках и в нужный момент выскакивал с чудовищным рёвом. Когда же член дачного кооператива впадал в столбняк, Тузик радостно валился на землю и смеялся до слёз, катаясь на спине.

Чтоб предостеречь прохожих, я решил приколотить к забору надпись: "Осторожно - злая собака". Но подумал, что это слабо сказано, и так написал:

ОСТОРОЖНО!

КАРТОФЕЛЬНАЯ СОБАКА!

Эти странные, таинственные слова настраивали на испуганный лад. Картофельная собака - вот ужас-то!

В дачном посёлке скоро прошёл слух, что картофельная собака - штука опасная.

- Дядь! - кричали издали ребятишки, когда я прогуливался с Тузиком. - А почему она картофельная?

В ответ я доставал из кармана картофелину и кидал Тузику. Он ловко, как жонглёр, ловил её на лету и мигом разгрызал. Крахмальный сок струился по его кавалерийским усам.

Не прошло и недели, как начались у нас приключения.

Как-то вечером мы прогуливались по дачному шоссе. На всякий случай я держал Тузика на поводке.

Шоссе было пустынно, только одна фигурка двигалась навстречу. Это была старушка-бабушка в платочке, расписанном огурцами, с хозяйственной сумкой в руке.

Когда она поравнялась с нами, Тузик вдруг клацнул зубами и вцепился в хозяйственную сумку. Я испуганно дёрнул поводок - Тузик отскочил, и мы пошли было дальше, как вдруг за спиной послышался тихий крик:

- Колбаса!

Я глянул на Тузика. Из пасти его торчал огромный батон колбасы. Не коляска, а именно батон толстой варёной колбасы, похожий на дирижабль.

Я выхватил колбасу, ударил ею Тузика по голове, а потом издали поклонился старушке и положил колбасный батон на шоссе, подстелив носовой платок.

По натуре своей Тузик был гуляка и барахольщик. Дома он сидеть не любил и целыми днями бегал где придётся. Набегавшись, он всегда приносил что-нибудь домой: детский ботинок, рукава от телогрейки, бабу тряпичную на чайник. Всё это он складывал к моим ногам, желая меня порадовать. Честно сказать, я не хотел его огорчать и всегда говорил:

- Ну молодец! Ай запасливый хозяин!

Но вот как-то раз Тузик принёс домой курицу. Это была белая курица, абсолютно мёртвая.

В ужасе метался я по участку и не знал, что делать с курицей. Каждую секунду, замирая, глядел я на калитку: вот войдёт разгневанный хозяин.

Время шло, а хозяина курицы не было. Зато появился Аким Ильич.

Сердечно улыбаясь, шёл он от калитки с мешком картошки за плечами. Таким я помню его всю жизнь: улыбающимся, с мешком картошки за плечами.

Аким Ильич скинул мешок и взял в руки курицу.

- Жирная, - сказал он и тут же грянул курицей Тузика по ушам.

Удар получился слабенький, но Тузик-обманщик заныл и застонал, пал на траву, заплакал поддельными собачьими слезами.

- Будешь или нет?!

Тузик жалобно поднял вверх лапы и скорчил точно такую горестную рожу, какая бывает у клоуна в цирке, когда его нарочно хлопнут по носу. Но под мохнатыми бровями светился весёлый и нахальный глаз, готовый каждую секунду подмигнуть.

- Понял или нет?! - сердито говорил Аким Ильич, тыча курицу ему в нос.

Тузик отворачивался от курицы, а потом отбежал два шага и закопал голову в опилки, горкой насыпанные под верстаком.

- Что делать-то с нею? - спросил я.

Аким Ильич подвесил курицу под крышу сарая и сказал:

- Подождём, пока придёт хозяин.

Тузик скоро понял, что гроза прошла. Фыркая опилками, он кинулся к Акиму Ильичу целоваться, а потом вихрем помчался по участку и несколько раз падал от восторга на землю и катался на спине.

Аким Ильич приладил на верстак доску и стал обстругивать её фуганком. Он работал легко и красиво - фуганок скользил по доске, как длинный корабль с кривою трубой.

Солнце пригревало крепко, и курица под крышей задыхалась. Аким Ильич глядел тревожно на солнце, клонящееся к обеду, и говорил многозначительно:

- Курица тухнет!

Громила Тузик прилёг под верстаком, лениво вывалив язык. Сочные стружки падали на него, повисали на ушах и на бороде.

- Курица тухнет!

- Так что ж делать?

- Надо курицу ощипать, - сказал Аким Ильич и подмигнул мне.

И Тузик дружелюбно подмигнул из-под верстака.

- Заводи-ка, брат, костёр. Вот тебе и стружка на растопку.

Пока я возился с костром, Аким Ильич ощипал курицу, и скоро забурлил в котелке суп. Я помешивал его длинной ложкой и старался разбудить свою совесть, но она дремала в глубине души.

- Пообедаем, как люди, - сказал Аким Ильич, присаживаясь к котелку.

Чудно было сидеть у костра на нашем отгороженном участке. Вокруг цвели сады, поскрипывали гамаки, а у нас - лесной костёр, свободная трава.

Отобедав, Аким Ильич подвесил над костром чайник и запел:

Что стоишь, качаясь,

Тонкая рябина...

Тузик лежал у его ног и задумчиво слушал, шуршал ушами, будто боялся пропустить хоть слово. А когда Аким Ильич добрался до слов "но нельзя рябине к дубу перебраться", на глаза Тузика набежала слеза.

- Эй, товарищи! - послышалось вдруг.

У калитки стоял какой-то человек в соломенной шляпе.

- Эй, товарищи! - кричал он. - Кто тут хозяин?

Разомлевший было Тузик спохватился и с проклятьями кинулся к забору.

- В чём дело, земляк? - крикнул Аким Ильич.

- В том, что эта скотина, - тут гражданин ткнул в Тузика пальцем, утащила у меня курицу.

- Заходи, земляк, - сказал Аким Ильич, цыкнув на Тузика, - чего через забор попусту кричать.

- Нечего мне у вас делать, - раздражённо сказал хозяин курицы, но в калитку вошёл, опасливо поглядывая на Тузика.

- Сядем потолкуем, - говорил Аким Ильич. - Сколько же вы кур держите? Наверно, десять?

- "Десять"!.. - презрительно хмыкнул владелец. - Двадцать две было, а теперь вот двадцать одна.

- Очко! - восхищённо сказал Аким Ильич. - Куриный завод! Может быть, и нам кур завести? А?.. Нет, - продолжал Аким Ильич, подумав, - мы лучше сад насадим. Как думаешь, земляк, можно на таком участке сад насадить?

- Не знаю, - недовольно ответил земляк, ни на секунду не отвлекаясь от курицы.

- Но почвы здесь глинистые. На таких почвах и картошка бывает мелкая, как горох.

- Я с этой картошкой совсем измучился, - сказал хозяин курицы. - Такая мелкая, что сам не кушаю. Курям варю. А сам всё макароны, макароны...