Газета Завтра 481 (6 2003) - Газета Завтра Газета

А.П. Чеченское сопротивление связывают с международным терроризмом, и даже американцы в последнее время обнаруживают в ваших рядах следы "Аль-Кайды". Присутствие в вашем сопротивлении иорданца Хаттаба, арабских ваххабитов не является ли фактом того, что чеченская проблема интернационализирована? Устранение Хаттаба, его загадочная смерть не являются ли делом рук самих чеченцев, чтобы снять подозрение в международном спонсировании? Чтобы очистить чеченский военный процесс от иностранцев?

А.З. Вы знаете, Путин — чекист, и он не очень далеко ушел от методов Сталина. Тот в свое время решил депортировать всех поголовно чеченцев, связав нас с нацистами. Как раз в тот период, когда весь мир объявил войну Гитлеру и пытался от него защититься. В глазах мирового общественного мнения это сработало. Раньше, еще при Ермолове, нас называли абреками, вешали ярлыки за чрезмерное свободолюбие и за это уничтожали. Сегодня же, в путинскую эпоху, геноцид чеченского народа тоже было необходимо как-то оформить. И самым подходящим жупелом стал международный терроризм. Особенно после 11 сентября, когда весь мир заклинило на этом. Возник подходящий случай, чтобы решить "чеченский вопрос", и для этого связать нас с международным терроризмом. В будущем, когда Россия надумает нас в очередной раз уничтожить, найдут нашу связь с марсианами, конечно, если у человечества к тому времени возникнут проблемы с марсианами. Сотрудничество чеченского сопротивления с "Аль-Кайдой" — это из области сотрудничества с марсианами. Никогда, ни на каком этапе, ни после "первой войны", ни потом, мы не были связаны с этой организацией. Об "Аль-Кайде" мы узнали после 11 сентября. О бен Ладене знали, что сначала он был американским, потом советским. Теперь он стал почему-то исламским, и за него должны отвечать мусульмане. Я считаю, что Усама бен Ладен делает больше зла исламскому миру, чем христианам. Теперь относительно Хаттаба и его связей. Вы знаете, в первую войну все почему-то считали, что если Дудаева не станет, то вопрос войны и мира будет решен. Считали, что Дудаев — абсолютное зло, его надо ликвидировать, и война закончится. Это из области пропаганды, когда хотят персонифицировать сложнейший конфликт. Обязательно находят человека, на которого пытаются списать политическую проблему и зашифровать сам конфликт. Хаттаб был в основном надуманной фигурой, вокруг него сложилось столько мифов. Я лично был знаком с Хаттабом. Он был одним из четырехсот командиров. Просто привыкли сегодня к таким именам, как Басаев, Галаев, Хаттаб. Но уже давно эту войну ведут не они. Эту войну ведут совершенно другие люди. У них другие фамилии, другие имена. Хаттаб был одним из многих руководителей группы численностью не более 150 человек. А таких групп в Чечне десятка два, причем превосходящих эту по значимости и эффективности. В свое время пугали россиян Радуевым. Нашли пугало в лице Радуева, хотя, правда, он и сам немало этому способствовал. Если даже трехлитровый баллон упадет с балкона в Москве, он говорил, что это войсковая операция под его руководством. Что касается Хаттаба, могу точно сказать, что его уничтожили не российские спецслужбы. Не знаю кто, но не российские.

А.П. Видимо, он подскользнулся на банановой корке.

А.З. Нет, не на банановой корке. Россия очень долго обдумывала: озвучивать ли смерть Хаттаба после того, как ей подсунули кассету с мертвым Хаттабом. Продали, скажем так. Взяли кассету, две недели держали, а потом заявили об успешной спецоперации.

А.П. Есть версия, что его уничтожили чеченцы. Не в результате каких-то клановых или финансовых противоречий, а чтобы снять претензии России в международном терроризме.

А.З. Я так не думаю.

А.П. Вы упомянули Радуева. Среди вас есть полевые командиры, которые почти неведомые, и есть знаковые имена. Радуева знают в России не только потому, что он актер. У него были операции, рейды, победы, уничтоженные заложники. Для российского сознания он — демон. Когда я узнал о его смерти в тюрьме, я думал о вас. Вас собираются передать в руки российского правосудия. Мне кажется, что в тюрьме вы можете унаследовать долю Радуева. Как вам кажется, от чего он умер?

А.З. Это политическое убийство. Вы знаете Атгериева? Он тоже был убит. Хаджиев, председатель парламента. Приехали к нему домой, забрали и увезли. Он пропал без вести. Мой замминистра культуры, всего лишь драматург, поэт Сабдулаев. Был задержан на блокпосту просто как заместитель Закаева. Он никогда никакого отношения к вооруженным структурам не имел — чисто работник культуры. Забрали — и пропал без вести. Хажаев — начальник департамента. Приехали к нему домой и просто расстреляли. Есть политическая установка. Такие фигуры, как Хаттаб, Басаев, Радуев, в сознании российского населения являются носителями зла. Открытый суд над ними, победа над ними преподносится, как большое достижение Российской армии и спецслужб. Поэтому и устраивается пышное шоу с осуждением Радуева. Участвует генеральный прокурор. Радуева торжественно приговаривают к пожизненному заключению, а потом убивают в тюрьме. Есть категория людей, которые подлежат физическому уничтожению без суда и следствия. Это политическое крыло в правительстве Масхадова, включая самого Масхадова, меня. Меня, например, судить невыгодно, шоу из этого не сделаешь. Я начну говорить на суде. Можно меня мучить, терзать, пытать. В сознании и без сознания я могу подписывать какие-то бумаги, но на суде я начну говорить. Я бы с удовольствием предстал перед судом. Я же не пытаюсь уйти от правосудия. Наоборот, взываю к правосудию. Последние полтора года, которые я работаю в Европе, я пытаюсь добиться международного расследования по всем фактам военных преступлений, совершенных в Чечне. Именно этот момент больше всего раздражает Россию. Почему вдруг возникла моя фамилия наравне с фамилией Усамы бен Ладена? Нас сравнивали Ястржембский, генеральный прокурор Устинов, спикеры Селезнев и Миронов. "Европа опекает международного террориста". Больше всего раздражают мои призывы к миру, заявления о готовности Масхадова отказаться от методов вооруженной борьбы, перейти к политическому диалогу.

А.П. А к своим партнерам вы тоже взывали?

А.З. Безусловно. Мои готовы к этому. По поручению Масхадова я заявил, что в любой момент мы готовы остановить войну и начать диалог. Это идет вразрез с вашей официальной пропагандой, которая прикрывает убийство народа. "Не с кем разговаривать. Ничего, кроме войны, эти люди не хотят. Ничего, кроме как убивать, они не умеют". И тут появляюсь я и говорю совершенно другое. Меня слышат на Западе, меня начали слышать в России. У меня начались контакты с действующими независимыми политиками России, которые осознают пагубность продолжения войны. Понимают, что из этого положения необходимо выкручиваться, надо останавливать бойню. Вот это и послужило тому, что ваше высшее политическое руководство поставило меня на один уровень с бен Ладеном. Масхадов им недоступен, он не может приехать в Москву. Я — могу, как представитель Масхадова.

А.П. То есть вы сознательно отдаете себя на заклание?

А.З. Я это делаю не в первый раз. Я знаю, какие сделаны ставки, чтобы меня уничтожить, дабы другим неповадно было.

А.П. А что вами движет? Личное мессианство? Национальное подвижничество? Или это распределение ролей внутри вашей элиты: одни воюют, другие занимаются идеологией, третьи — внешней политикой? А вы — эмблема для внешнего мира? Статуя на носу корабля?

А.З. У нас никто ничего не выбирает. Так получилось, что "первую войну" я прошел без особых ранений. А в эту войну получил сильнейшую травму, был парализован. На окраине Грозного, в предгорье, стояла российская техника. Я находился в Черноречье. Днем практически ездить было нельзя. Ночью, чтобы проскочить под обстрелом участок, нужно было пройти его без освещения, ибо при включенных фарах тебя накроют прямой наводкой. Там шла постоянная тревожащая стрельба, я ехал в штаб. Навстречу без огней мчалась другая наша машина. Столкнулись, пришел в себя уже в госпитале. Вы можете себе представить обстановку в осажденном Грозном? Находиться на позициях было более безопасно, чем передвигаться. Шальная наводка, авиация, ты становишься мишенью. При обороне Грозного я был командиром. Город был разделен на пять секторов, я был командующим третьего сектора.

А.П. А приказ на уход из города — это результат того, что вы потеряли оборонный потенциал, или это было изменение стратегии и тактики?

А.З. Нам было невыгодно оставаться. Контактных боев практически не было, а были удары артиллерии и авиации. Нас пытались сломить огневой мощью. Когда я лежал в госпитале, мне доложили, что принято решение оставить город. Мы держали коридор на случай выхода. Было принято решение 27 января. Всех из госпиталя переправили заранее, и только меня тащили на санках в боевых порядках отступавших колонн.