Конь бледный - В. Ропшин

– Откуда вы знаете? – быстро оборачивается он ко мне.

– Что знаю? Я ничего не знаю. И ничего знать не хочу.

– Вы, Жорж, все смеётесь.

– Я не смеюсь.

Вот и парк. С мокрых сучьев на нас летят разноцветные брызги. Кое-где уже юная зелень травы.

– Жорж.

– Ну?

– Жорж, ведь при изготовлении снарядов бывают иногда взрывы?

– Бывают.

– Значит, Эрну может взорвать?

– Может.

– Жорж.

– Ну?

– Почему вы поручаете ей?

– Её специальность.

– Специальность?

– Да.

– А кому-нибудь другому нельзя?

– Нельзя… Да вы чего беспокоитесь?

– Нет… Я так… Ничего… К слову пришлось.

Он поворачивает обратно к Москве. На полдороге опять окликает меня:

– Жорж.

– Ну?

– А скоро?

– Думаю, скоро.

– Как скоро?

– Недели две-три ещё.

– А выписать вместо Эрны нельзя никого?

– Нет.

Он ёжится в своём синем халате, но молчит.

– Прощайте, Генрих. Бодритесь.

– Бодрюсь.

– И право, не думайте ни о ком. Знаю. Не говорите. Прощайте.

Он медленно отъезжает. На этот раз я долго смотрю ему вслед.

16 апреля.

Я спрашиваю себя: неужели я всё ещё люблю Елену? Или я люблю только тень, – мою прежнюю к ней любовь? Может быть, Ваня прав и я не люблю никого, не могу и не умею любить. Может быть, и не стоит любить?

Генрих любит Эрну и будет любить только её, и всю жизнь. Но любовь для него источник не радости, а муки. А моя любовь, – радость?

Я опять в своей комнате, в скучном номере скучной гостиницы. Сотни людей живут под одной крышей со мною. Я им чужой. Я чужой в этом каменном городе, может быть, в целом мире. Эрна отдаёт мне себя, всю себя, без оглядки. А я не хочу её и отвечаю, – чем? Дружбой? Не ложью ли? Глупо думать об Елене. Глупо целовать Эрну. Но я думаю о первой и целую вторую. Да и не всё ли равно?

18 апреля.

Генерал-губернатор переехал из Нескучного в Кремлёвский дворец. Наши планы опять разбиты. Нужно начать наблюдение сначала. Это труднее в Кремле. Кругом дворца бессменная цепь часовых. На площади и в воротах шпионы. Каждый прохожий у них на примете. Каждый извозчик на подозрении.

Полиция, конечно, не знает, где мы и кто мы. Но по Москве уже ходит молва. Повесят нас, за нами придут другие. Генерал-губернатор во всяком случае будет убит.

Вчера в трактире я услышал такой разговор. Разговаривали двое: один, по виду, приказчик, другой, должно быть, его подручный, мальчишка, лет восемнадцати.

– Это уж, как от Бога кому, – наставительно говорит приказчик, – одному, значит, пуля, другому – бомба. Приходит, слышь, во дворец барышня, при прошении. Допустили. Стал он прошение читать. Покуда читал, она револьвер вынула и давай в него пули садить. Четыре пули ему всадила.

Мальчишка всплескивает руками.

– Ах ты… Что ж, помер?

– Какой… Живучи они, собаки.

– Ну?

– Повесили её, значит. По времени приходит другая. Опять при прошении.

– Неужто же допустили?

– Она, было, то-сё, десятое, пятое. Однако обыскали в прихожей. Глядят, в косе у неё револьвер. Это, значит, Бог спас.

– Ну?

– Повесили, значит, её. Только что же ты думаешь? – рассказчик изумлённо разводит руками, – по времени, гуляет он у себя в саду, по дорожке. Стража при нём. Вдруг, откуда бы ни возьмись, выстрел. Прямо в сердце пуля пронзила. Ахнуть едва успел. Что же впоследствии обнаружилось? Из-за куста солдат в него стрельнул. Свой же солдат, с караула.

– Язви те… Вот так раз.

– Да-а… Солдата, значит, повесили, а он всё-таки помер. Так уж положено ему было. Судьба.

Он низко наклоняется через стол и шепчет:

– А нашего, Сенька, слышь, бомбой. Каждый день на столе прокламация: жди, мол, для себя бомбы, скоро рвать будем. И помяни моё слово: не иначе, как разорвут его. Да. Я тоже думаю так.

20 апреля.

Вчера, наконец, я встретил Елену. Я не думал о ней, я почти забыл, что она здесь, в Москве. Я шёл по Петровке и вдруг услыхал чей-то зов. Я обернулся. Передо мной была Елена. Я увидел её громадные серые глаза, пряди её чёрных волос. Я иду с нею рядом. Она с улыбкой говорит:

– Вы забыли меня.

Нам в лицо бьёт сноп яркого вечернего солнца. В его лучах тонет улица, золотом горит мостовая. Я краснею, как мак. Я говорю:

– Нет. Я не забыл.

Она берёт меня под руку и говорит тихо:

– Вы надолго?

– Не знаю.

– Что вы здесь делаете?

– Не знаю.

– Не знаете?

– Нет.

Она вспыхивает густым румянцем.

– А я знаю. Я вам скажу.

– Скажите.

– Вы охотитесь? Да?

– Может быть.

– И вас наверное повесят.

– Может быть.

Вечерний луч догорел. На улице прохладно и серо. Я хочу ей много сказать. Но я забыл все слова. Я говорю только:

– Почему вы в Москве?

– Муж служит.

– Муж?

Я вспоминаю вдруг про этого мужа. Я ведь встретил его. Да, конечно, у ней есть муж.

– Прощайте, – говорю я, неловко протягивая ей руку.

– Вы спешите?

– Да, я спешу.

– Останьтесь.

Я смотрю ей в глаза. Они сияют любовью. Но я опять вспоминаю: муж.

– До свиданья.

Ночью темно и пусто в Москве. Я иду в Тиволи. Гремит оркестр, бесстыдно смеются женщины. Я один.

25 апреля. Петербург.

Генерал-губернатор уехал в Петербург. Я поехал за ним: быть может, здесь его легче убить. Я радостно встречаю Неву, сияющий купол Исаакия. Весна хороша в Петербурге. Она целомудренно-ясная. Как девушка шестнадцати лет. Генерал-губернатор едет к царю, в Петергоф. Я в том же поезде, в вагоне первого класса. Входит нарядно одетая дама. Она роняет платок. Я подаю его ей.

– Вы едете в Петергоф? – говорит она по-французски.

– Да, в Петергоф.

– Вы не русский? – всматривается она в меня.

– Я англичанин.

– Англичанин? Как ваше имя? Я знаю, как ваше имя. Я колеблюсь минуту. Потом вынимаю карточку. Джордж О'Бриен, инженер, Лондон-Москва.

– Инженер… Как я рада… приезжайте ко мне. Я буду вас ждать.

В Петергофе я снова встречаю её. На вокзале в буфете она пьёт чай с каким-то евреем. Он очень похож на шпиона. Я подхожу к ней. Я говорю:

– Я счастлив встретиться снова.

Она смеётся. Мы гуляем с ней по платформе. Платформа разделена надвое рядами жандармов. Я спрашиваю:

– Зачем здесь так много жандармов?

– Вы не знаете? Готовится покушение на московского генерал-губернатора. Он теперь в Петергофе, поедет с этим же поездом. О, эти негодные анархисты…

– Покушение? На генерал-губернатора?

– Ха-ха-ха… Он не знает… Не играйте комедии…

В вагоне кондуктор отбирает билеты. Она подаёт ему серый конверт. Я читаю внизу печатным курсивом: Петергофское Жандармское Управление.