Не бойся глубины - Наталья Солнцева

«Надеюсь, я смогу понять убийцу, – думал Пономарев. – Иначе мне его не вычислить!»

Сегодня, едва забрезжил рассвет, Артем отправился в Театр музыкальной комедии поговорить с уборщицами и прочими незаметными людьми, которые в таких многоликих и сложных коллективах, как театр, знают обо всем и обо всех. Они охотно делятся своими наблюдениями и выводами, если найти к ним подход.

Артем провел в пустом, гулком театре, пахнущем мокрыми полами, канифолью и гримом, около двух часов. Гремя ведрами и таская за собой швабры и веники, пожилые и молодые женщины в мятых мышиных халатах рассказывали ему о том, кто чем дышит, кто с кем спит и кто кого ненавидит.

– Вероника Кирилловна, царствие ей небесное, взбалмошная была женщина. О покойных плохо не говорят…

– Это в интересах следствия, – строго заметил Артем.

– Так ведь уже приходили из милиции, всех расспрашивали. Нашли убийцу-то?

– Ищем…

– Эдак век искать можно!

– Как получается.

Пономарев не реагировал на провокационные выпады – давно привык к ним. Работу органов критиковали все кому не лень. А что толку?

– У Вероники Лебедевой были… недоброжелатели? Люди, которые ее не любили или злились на нее?

– Таких, почитай, весь театр! – отвечала худосочная старушка в очках, с забранными в жидкий хвост седыми волосами.

– Почему же?

– Красивая она была… и талантливая. Кому это понравится?

«Странная логика», – подумал Артем, а вслух сказал:

– Непонятно. Должно быть наоборот!

– Где это наоборот бывает? – удивилась старушка. – Ты чего, милок, вчера на свет народился? Вероника была незамужняя, молодая… а пела как! Соловей от зависти поперхнется, не то что наши солистки! И собой хороша была: волосики пышные, фигурка, глазки – все при ней. Главный режиссер за Лебедевой ухаживал, лучшие роли давал. А его жена в спектаклях вынуждена была играть то мамаш, то кухарок, то просто в массовке топтаться. Уж как она Веронику невзлюбила!

– Как складывались отношения Лебедевой с мужской частью труппы, с музыкантами?

– Она многим нравилась. Но ухаживать не решались. Из оркестра только один скрипач иногда провожал Веронику домой. Она жила тут, неподалеку. А женщины ее сильно не любили. Она на себя внимание обращала, а ежели в одном месте прибывает, то в другом обязательно убывает. Зрители, опять же, ходили не просто на спектакль, а – на Веронику Лебедеву! Цветы, подарки…

– Как насчет постоянных поклонников? Были?

– Один был. – Бабка задумалась и перестала возить по паркету шваброй. – Представительный мужчина, лет пятидесяти. Он и за кулисы к ней ходил, и в гримерную. Больше ничего не могу сказать…

Гардеробщицы, буфетчицы, костюмерши, гримерши и прочий второстепенный театральный люд сходился в одном мнении: Веронику Лебедеву могли убить из зависти или из ревности. Денег у нее много не было – все, что зарабатывала, тратила на наряды, поездки, хорошие косметические салоны и брала уроки вокала у лучших педагогов.

Разговор со скрипачом оказался более содержательным.

– Вероника? Она была замечательная женщина! Легкая и кружащая голову, как вино. Она мечтала о вольной и насыщенной жизни, в которой не было места семье, как мы ее понимаем.

– Что вы имеете в виду? – уточнил Артем.

– То, что Ника отдавала приоритет своей карьере певицы, артистки. Но, конечно, ей хотелось любви, поклонения и заботы. В этом она была похожа на многих женщин. А домашние дела… стирка, кухня… это не для нее. Да и дети не способствовали бы творческому росту Ники. Как сочетать воспитание детей и бесконечные репетиции, гастроли, выступления? Сценическая слава ревнива, она не признает соперников.

– Значит, Лебедева замуж не собиралась. Так?

– Пожалуй, – согласился скрипач после некоторого раздумья. – Впрочем, у нее был один человек…

– Кто?

– Касимов, кажется. Ника казалась очень общительной, имела много приятелей, знакомых, но… это была только видимость, часть ее имиджа, что ли. А на самом деле свои истинные чувства и намерения она хранила глубоко внутри и никого туда не допускала.

– Она родилась в Петербурге?

– Нет, – скрипач покачал головой. – Ника приехала из провинции на прослушивание. Ее голос понравился, и она осталась учиться; жила в общаге, считала каждую копейку. А мама у нее живет в Саратове.

– Человек, о котором вы говорили… Касимов…

– А! Павел Васильевич – чиновник приличного ранга. Он серьезно относился к Нике, хотел на ней жениться. И знаете, он был бы подходящим мужем для такой шикарной женщины. На детей не претендовал, на Нику в качестве домработницы тоже. Он восхищался ею, ее талантом, боготворил. Наверное, любил. Вот только возраст… Он был старше Ники лет на двадцать. Должности его, извините, не знаю. Вы у главного режиссера спросите. По-моему, они знакомы.

Артему хотелось узнать, какой интерес к Веронике Лебедевой был у самого скрипача.

– Мы с Никой друзья еще со студенческих лет, – сказал музыкант, облегчая сыщику задачу. – Она моя первая любовь! Такое не забывается…

– Вы встречались?

– Нет. Ника сразу призналась, что никаких чувств, кроме дружеских, ко мне не испытывает. И я смирился. Такая женщина не для меня – ни морально, ни материально я бы не потянул. – Скрипач усмехнулся. – Да! Я догадывался, что она далеко пойдет. Она родилась звездой! Понимаете?

– Обиду не затаили?

– Что вы! Мы поддерживали очень хорошие, теплые отношения. Любили беседовать. Иногда я провожал Нику домой.

– У нее были враги?

– Враги? Странное слово… Я бы так не сказал. Многие ее недолюбливали. У нас в оркестре тромбонист есть, Егор Фаворин, – он просто терпеть не мог Нику. Впрочем, он вообще женщин не жалует. Но с Никой у него пару раз были стычки.

– По какому поводу?

Музыкант задумался.

– Точно не помню. Кажется, из-за котов…

– Простите?

– Фаворин разводит и продает персидских котят, – объяснил скрипач. – Он несколько раз предлагал Нике, но она не любила животных. Шерсть, запах… Она очень заботилась о своем голосе, а на кошачью шерсть у нее была аллергия. Ну, и они повздорили. Ника страшно возмутилась, когда Егор принес котенка к ней в гримерную.

– Как вы думаете, Фаворин мог…

– Убить Нику? Да вы что? Из-за какой-то мелкой ссоры?

– А кто, по-вашему, был способен это сделать?

Скрипач пожал плечами. Его лицо исказилось гримасой боли.

– Знаете, я до сих пор не могу поверить, что Ники больше нет… Жутко вспоминать, как она лежала тут, в театральном фойе, в гробу, усыпанном цветами, причесанная, накрашенная, как кукла. Ужас!

– Лебедева не говорила вам, что кто-то ее преследует? Может, были какие-то телефонные звонки?