Время винограда - Иван Рядченко

«Олени вновь отзимовали…»

Олени вновь отзимовали.Как сабли, скрещены рога.А я стою на перевале,там все еще лежат снега.

Нет, не снега — напоминанье,что я взошел на перевал,а спуск с него уже в тумане —туман тропу облюбовал.

Но солнце здесь — бери руками!Но здесь, где благостная тишь,над облакамии векамитак зачарованно стоишь.

И размышляешь о явленьяхи о потерях всех времен.И только звон рогов оленьихневольным эхом повторен.

Ветер в Ялте

Опять на город устремился холод,и ветер с гор обрушился опять.Скрипит наш дом, как судовой рангоут,и, кажется, вздымается кровать.

Бросает ветер всей природе вызов,всю ночь гудит, не жалуя жилья.Нахохленные стрелы кипарисовкачаются, как мачты корабля.

Шумите, ветви! Здания, скрипите!Из гула выплывают сквозь годаАвстралия,таинственный Таити,портов японских дымная страда.

И чудится, что в сказочном биноклея различаю рядом, не вдали,новозеландский небоскребный Окленд,акулью отмель у чужой земли.

Мелькает за столицею столица,вновь лезет в душу странствий вечный бес.Но явственней всего я вижу лицамехаников, матросов, стюардесс.

Мои скитанья… Дело не в лазурях,не в призрачной экзотике реклам.Спасибо всем, кто был со мною в буряхи разделял все ветры пополам.

Гудит ветрище, просто нет спасенья.Несутся тучи, как девятый вал.О, как порой нам нужно потрясенье,чтоб вспомнить всех, кто с нами штормовал!

«На берег катится прибой…»

На берег катится прибой,свивает гребни в кольца,соединив порыв слепойи труд молотобойца.

Стоят у моря целый часдонецкие шахтеры,чабан, который первый разсвои оставил горы.

Ты потрудись для них, прибой!Среди песка и мидийобдай их пылью голубойстремлений и открытий.

Их ждут поля? Прокатный стан?Ничто им не помеха.Пусть в них проснется океан,как в раковине — эхо.

Морской волны шипучий басдостоин уваженья,чтоб, словно пена, пела в насромантика движенья.

Пыльца сверкает. Пахнет йод.И мой прибой вихрастыйподкову берега куеткому-нибудь на счастье.

Купают матери детей

Купают матери детей.У голых ног играет пена.Жемчужный блеск ее сетейв песок уходит постепенно.

Прибой, как тысячи шутих.У мам восторженность во взоре.Им невдомек, что в этот мигих сыновей уводит море.

Оно как женские глаза,вдруг облучившие случайно —в нем обещанье, и гроза,и неизведанная тайна.

Немного жалко добрых мам.У голых ног играет пена.Она уйдет.Но сыновьямуже не вырваться из плена!

Чайки

Вослед за парусами Магелланалетела белоснежная их рать.Мне чудится ночами, как ни странно,что чайки не умеют умирать.

Когда они кладут крыло на ветер,я думаю, испытывая страх;как много нужно штормов и столетий,чтоб стать белее пены на морях!

Не зная тесных улиц, пыльных комнат,в себя вдыхая небо, а не чад,они невероятно много помнят —и потому так жалобно кричат.

Учан-Су - летящая вода

На вершинах гор еще зпма,но зима уже сошла с ума.Испарились ледяные сныот прикосновения весны.И гремит летящая вода,словно по земле бегут стада.Будит землю пенный водопад —•может быть, еще растенья спят?— Просыпайтесь! — просит Учан-Су.—Я живую воду вам несу.—Это не каприз календаря,—вспомнила зима, что есть моря,и, как птица, головою внизпрыгает с карнизана карниз!..

Жажда

Какая синь!Кружится головаот высоты,чайкибескрайности и света.У всех в глазах дымится синева.Не нагляжусь!..Откуда жажда эта?Не оттого ль, что миллион красототпущено земле и небосводу?Сосна корнямисок земной сосет,Медведь-горауткнула мордув воду.Готов я от восторга зареветь —вот истинная жажда душу гложет:сто тысяч летпьет синеву Медведь —и оторваться от неене может!

Южный базар

Базар, базар, воскресная страда!Струится с неба краска голубая.На узких стойках, доски прогибая,лежит вся щедрость поля и труда.

От гор картошки ломятся столы.Над сладкой дыней — музыка пчелы.Пылает солнце, как стыдливый автор.А вот шары капусты тяжелы,как бремя славы первых космонавтов!

Вопросы женщин. Клятвы продавцов.И все оттенки в гуле разговоров:от мирных красок сонных огурцовдо раскаленных ядер помидоров.

Початков ряд — так выглядели в знойзенитные снаряды в обороне…

Звучите, краски!Я не постороннийна сабантуе щедрости земной.

Люблю арбуза сладостную кровь,весомой тыквы желтую планету!..Но продавщица жадно хмурит бровьи рот кривит, торгуясь за монету.

Она вошла в купеческий азарт,в копейку оценив свои удачи.О, как бы заорать на весь базар:— Возьмите солнце — и не надо сдачи!..

Кубань

Кубани быстрой шум и плеск,волна, незнающая плена,земля отцовская, Черкесск,позволь мне преклонить колено!

Кавказских гор седая грань,дымки, селенья человека…Кубань, прости меня, Кубань,за то, что шел к тебе полвека.

Что в этих дедовских местахне побывав, чтоб поклониться,сначала двинул на рейхстаги колесил по заграницам.

Но в зной, прохладу дав губам,там, в чужедалье откровенном,ты сквозь меня текла, Кубань,как наша кровь течет по венам.

И это ты во мне в тот год,когда дыханья не хватало,давала легким кислороди животворно клокотала.

К тебе, прорвавшись сквозь грозу,я наконец припал губами.Мою счастливую слезуприми, пожалуйста, на память.

Джигит

Он влит в седло.Назад папаха сбита.Вот гикнул он,вот шпоры дал коню,припал к луке —я этого джигитауже на всем скакуне догоню!

Эльбрус, ты слышишь,как гремят копыта?Грязь из-под них —как стая воронья.Нет, не догнатьмне этого джигита,который простомолодость моя.

Плеть ни при чем.Не надо шпор досадных.Скачи, джигит!Пусть только свист в ушах.А мы устали вместе —конь и всадник.Пора обоимперейти на шаг.

Но ты, джигит,не стань седым и хмурым,гони коняво всю лихую прыть —чтоб молодостьнеслась навстречу бурям,чтоб нам ееза робостьне корить!

Собака

Снег падал на склоны Домбая.Мы шли к подвесной не спеша.Казалось, у всех голубая,как ясное небо, душа.

А горы вздымались громадой.Легонько поскрипывал трос.Попался навстречу лохматый,заметно хромающий пес.

Не лез к нам и зубы не скалил.На счастье, нашлась колбаса,и мы на ходу приласкалитого беспризорного пса.

Вершина в тумане исчезла,но мы, отрешась от земли,вскочили в бегущие кресла,и кресла нас ввысь понесли.

Мы мчались в пристанище бога.По вдруг я забыл про мороз:под нами по снегу отрогабежал верноподданый пес.

Бежал он, из сил выбиваясь,упрямо, по брюхо в снегу.Я понял, что черную завистьв себе подавить не могу.

На горном отроге Домбаяон падал и несся опять.О, как он боялся, хромая,с любовью своей опоздать!

Не верил, что миг будет кратким,не верил в случайность дорог,он с нами до верхней площадкидобрался — и медленно лег.

Вздымались бока то и дело.С надеждой глядел он на всех.И таял под ним ошалелонедавно постеленный снег.

Светлели небесные краски,а мы опускали глаза.И молча жалели о ласке,предавшей хорошего пса.

Нарзанная галерея