Смех, да и только!.. - Владимир Константинович Константинов

О нездоровом интересе

Ко всяким «рок», ко всяким «поп»

Уже не раз писалось в прессе

И между строк, и прямо в лоб.

С огромным творческим накалом

И композитор, и поэт

Писали целые «подвалы»,

Вели дискуссии в журналах…

«Подвалы» есть, а сдвигов нет.

И спекулянт у магазина

«Христом» торгует неспроста.

…Пиши музыку, композитор,

Не жди пришествия «Христа»!

МИНИ-МЕМУАРЫ

Мемуары сейчас пишут все: и чекисты, и артисты, и шахматисты, и экономисты. Не миновало это увлечение и нас. Но в отличие от «серьезных» мемуаристов мы, встречаясь с разными знаменитостями, запоминали только смешное. Некоторые из этих историй мы предлагаем вашему вниманию.

ВОТ И ВСЯ ЦЕНЗУРА!.

Нынешний наш министр культуры Н. Губенко, будучи по профессии актером, еще и сейчас выступает на сцене Таганки.

А вот доводилось ли вам видеть министра культуры, который бы открывал и закрывал театральный занавес, — ведь обязанность это машиниста, за что ему и деньги платят. А чтоб министр, да еще бесплатно! Такое не часто увидишь. А мы — видели…

Было это во времена хрущевской оттепели и пышных фурцевских концертов, венчавших многочисленные совещания хлеборобов и хлопкоробов, докторов, поваров, писателей, читателей… Тогдашний лидер обожал встречаться с народом и наставлять его на путь истинный.

Вероятно, для этой цели и соорудили тогда Кремлевский Дворец съездов, а по его подобию — многочисленные областные дворцы: ведь Никита Сергеевич мог ненароком нагрянуть и туда, он был легок на подъем и не только — сельского хозяйства.

Куда бы он ни приезжал, программа была одинаковой: выборы почетного президиума во главе с ним, затем его же доклад, выступления старого производственника, молодого передовика, бойкой комсомолки, пионеров со стихотворным приветствием — и снова Никита Сергеевич с заключительным словом. Потом небольшой перерыв, а после перерыва — большой концерт. Непременными участниками этих концертов были знаменитые в ту пору ленинградские артисты П. Рудаков и В. Нечаев. И каждый раз зритель давался диву: как можно за каких-то 15 минут сочинить и выучить частушки на темы, только что подброшенные прорабом тогдашней перестройки.

В эпоху рассекречивания всех секретов откроем и этот: писали те сверхзлободневные частушки мы, и не за 15 минут до концерта, а часа за два до начала совещания. Тогдашние лидеры читали свои речи, как правило, по бумажке. Копии этих бумажек заранее получала министр культуры СССР Е. А. Фурцева, передавала их со своими пометками министру культуры РСФСР А. И. Попову, а тот, обведя красным карандашом дозволенные для сатиры мишени, — нам.

Написать частушки на заданные темы для авторов-профессионалов было делом техники. Нетрудно было и Рудакову с Нечаевым наклеить листочки с частушками на гитару и концертино и поражать своей оперативностью притомившегося от совещания зрителя и всегда неутомимого Никиту Сергеевича. Порой казалось, что от успеха Рудакова и Нечаева зависит успех всего совещания — не зря А. И. Попов, выпуская их на сцену, крестился, хотя отношения высокого начальства с богом были в те времена более натянутыми, чем сейчас.

Самая сложная роль, конечно, была у А. И. Попова. Кроме того, что он давал занавес, выпускал артистов, он должен был еще быть и цензором их текстов. Ведь это только в поговорке все просто: «Утром в газете; вечером — в куплете». Чтобы вечером пропеть про то, что утром писалось тогда в газетах, нужно было минимум две недели. А тут — два часа. Всю ответственность приходилось брать на себя министру. Ох, и тяжело давалась ему роль цензора! С одной стороны, частушка должна была бичевать недостатки, а с другой (не дай бог!) — не обобщать их. Скажем, частушка:

Старой лапотной Россией

Называл нас Вашингтон,

А мы недавно запустили

«Лапоть» весом в восемь тонн —

не вызывала никаких сомнений: во-первых, она вещала о наших космических успехах, а во-вторых, била этим лаптем по Вашингтону. Частушка:

Новость в Туле появилась —

Добавляют ветки в силос.

Бык отведал тульский силос —

Все в глазах перекосилось, —

хотя и была «острой», но не «обобщала», в ней был указан конкретный адрес — Тула. А чем кормили скот в других областях, было уже проблемой других совещаний.

Самыми трудными и для авторов, и для «цензора» были так называемые «переходные» частушки. Дело в том, что каждое выступление Хрущева состояло из двух частей: если в первой он говорил о том, как надо сеять или строить, то уж во второй — непременно о международном положении. Соответственно и Рудаков с Нечаевым половину частушек посвящали внутренней жизни, половину — международной. Помним, как на пленуме Союза композиторов, где Хрущев сперва долго учил их, как писать музыку, а потом перешел к политике, мы сочинили такую «переходную» частушку:

Наш Громыко круглый год

Пишет много разных нот…

«Неплохо! — ободряюще кивнул нам А. И. Попов. — Вроде бы и про музыку, а в то же время переход к международной тематике!» Но, услышав вторую половину частушки, сразу сник:

Ноты те наверняка

Оркеструются в ЦК.

Он понял, что за такую частушку можно запросто загреметь в машинисты сцены и открывать занавес не только в дни торжественных совещаний, но и ежедневно. Конечно, частушки не прошли…

Кончилась оттепель, кончились и частушки. Наступило время гимнов и од. Исчезли с эстрадного Олимпа и Рудаков с Нечаевым. Первый из них поселился в деревне под Ленинградом, второй руководил эстрадной мастерской и лет пять тому назад скончался.

И вдруг недавно мы снова