Диверсия Мухи - Евгений Некрасов

Так что все верно. «Линкольн» с телохранителем прислал не Николай Иванович. Похоже, этот человек (богатый, если судить по машине) знал, что Марию попытаются перехватить «братья». И она знала. Так перепугалась, что подсунула вместо себя Машу. Даже счастье увидеть преподобного корейца ее не соблазнило.

Скорее всего, Мария под шумок смылась на машине ФСБ. Как было приказано, водитель отвез ее в Укрополь, а потом, конечно, доложил Николаю Ивановичу, что задание выполнено. Тот наверняка уже и Деду позвонил: «Не волнуйтесь, внучка на месте». Значит, искать Машу начнут не скоро.

Самое обидное – то, что самозванке ничто не мешало поселиться в Машином доме. Ну да! Маша ей много про себя рассказала. Наврать соседям: я, мол, подруга, и они дадут ключи, не побоятся. Дом-то, считай, пустой. Остались старые вещи – жить можно, а воровать нечего.

Бывают же гадюки на свете! Наверное, валяется сейчас на Машиной кровати, и кот Барс, оставленный в Укрополе из-за привязанности к старому дому и вредных привычек, залез к ней и трется затылком, требуя молока…

Так, лирику отложим на потом. Сейчас надо выяснить, почему братья с таким трепетом относились к желтому чемодану.

Маша порылась в чужих вещах (буду носить ей назло! И Версаче, и «Тати», мое-то все мокрое). Под нижним бельем обнаружилась картонка, делившая чемодан пополам, а под картонкой… брошюрки! Преподобный Сан, «Любовь и верность в вопросах и ответах». И еще преподобный Сан, «Церковь Христианской Любви и Единения». Такие же точно стояли на полке в Машиной келье. Неужели из-за этой фигни убили водителя?!

Нет, под брошюрками, покрывая все дно чемодана, лежала большущая коробка из-под шоколадных конфет. «Вишня с ромом»… Как же! Коробка была запаяна в целлофан и вдобавок завязана ленточкой, но Маша поспорила бы, что ни вишней, ни ромом в ней давно не пахнет. Хотя бы потому, что никто не положил бы конфеты под тяжелые брошюрки.

Не развязывая, она сняла с углов коробки ленту, стянула целлофан… Сердце выскакивало из груди. Что-то здесь тайное, может быть, опасное для жизни. А то бы почему Ганс не захотел даже приоткрыть чемодан?!

Под крышкой лежала черная вощаная бумага с названием кондитерской фабрики – «Рот-Фронт». Под бумагой – конфеты в пластмассовом лоточке с ямками. Маша приподняла лоточек – тоже ничего. Обычные конфеты, и фабричная бумажка имеется со штампом «Упаковщица № 8»… В чем тайна-то? За что человека убили? Если конфеты с наркотиком или с ядом, то, не попробовав, не узнаешь…

Маша хотела закрыть коробку и вдруг увидела кусочек фотопленки. Он встал ребром, завалившись в ячейку для конфеты. Маленький, с половину кадра.

Влипла! Это же маячок, вроде волоса, который Маша повесила на плащ, чтобы узнать, не шарил ли кто-нибудь в карманах. Теперь пленка засвечена. Остается проявить ее, и станет ясно, что коробку открывали…

Вся кровавая возня вокруг чемодана оказалась проверкой для Марии, ни больше ни меньше. Дали коробку, приказали доставить. Преданный в доску человек вроде Ганса так и сделает. А тот, кто думает о себе больше, чем о братстве преподобного Сана, в коробочку-то и заглянет: что я везу? Не схватят ли меня в аэропорту с наркотиками или взрывчаткой?… Конфеты могут быть обычными, да дела, в которые замешана посвященная пятой ступени, секретные. Прошла проверку – молодец, узнаешь еще больше и поедешь в Корею к преподобному. Не прошла… Ох, недаром Ганс так осторожничал с чемоданом. Едва ли он знал о пленке, зато усвоил, что за любопытство здесь жестоко наказывают.

Скрипнула заклиненная кепкой дверь. Кто-то ее толкнул, не смог открыть и постучался. Сейчас войдет Ганс и скажет: «Сестра, тебя ждут»…

Маша надела сырой плащ и сунула в карман пистолет. Шагнула к двери, вернулась и набросила одеяло на чемодан и коробку. Лучше, если Ганс не сразу все поймет.

Глава VII ПОПАЛАСЬ?

Еще спишь, сестра? – спросили из-за двери.

Голос был девичий. Немного успокоившись, Маша стала дергать ручку, но «Краснодарские авиалинии» крепко сидели в щели. С той стороны подтолкнули, и дверь открылась. На пороге стояла вчерашняя «баскетболистка».

– И завтрак проспала, – сказала она, глядя на Машин плащ.

Сама «баскетболистка» была в футболке и в купальных трусиках. Наверное, уже успела об-макнуться в море. Наклонившись со своих высот, она выполнила здешний ритуал: чмок сестру в правую щеку, чмок в левую. Маша как бы нечаянно распахнулась, показывая, что под плащом одно белье. Мол, накинула вместо халата.

Оля, – представилась «баскетболистка». – Это я тебе чаю принесла.

Продолжая играть в сотрясение мозга, Маша скорчила горестную гримасу и пожала плечами: рада бы ответить, да не могу.

Ты немая?

Маша сначала покивала, потом помотала головой. Огляделась – в келье не было ничего пишущего.

Минуточку! – Оля без церемоний зашла в ближайшую келью и вернулась с ручкой и толстой тетрадью.

Интересные записи делала Машина соседка (или сосед?). Например, «Что есть любовь?» Или: «Мы – дети преподобного Сана». Полистав тетрадь, Маша вырвала из середины чистый листок и написала, что она Маша, что вчера попала в автомобильную аварию и с тех пор ни слова не может сказать.

Что ж ты молчишь! – всплеснула руками Оля. – Ах, да… Ну, написала бы!… Ой, и ладони ободраны! К врачу, к врачу!

И, схватив Машу за рукав, добрая великанша потянула ее из кельи.

Распотрошенная коробка лежала под одеялом. Оставлять ее так было нельзя. Маша вырвалась и написала: «Помоюсь, переоденусь, тогда. Ты в какой комнате?»

В сорок второй, этажом ниже, – ответила Оля. – Смотри, я жду!

И она ушла, наклонившись в дверном проеме. Ну и длинная!

Как только на лестнице стихли шаги великанши, Маша бросилась заглядывать в кельи. Тетрадку и ручку она вернула на место, оставив себе вырванный листок. В случае чего можно будет объяснить про сотрясение мозга: мол, говорить не могу, ищу, чем писать.

Коридор был похож на вагонный: сплошные двери, только не с одной стороны, а с двух. Заглянув в келью напротив, Маша обнаружила, что там нет окна. Вместо него был наклеен кусок фотообоев с березками. И в соседней келье то же самое. Дальше и проверять не стоило: ясно, что все кельи по одну сторону коридора без окон и что никто в них не поселится, пока есть свободные с окнами на море.

Куда она попала, в конце-то концов?! Причал этот гигантский, странный дом без окон. Или не дом? Вчера подходили к нему в темноте, у Маши слипались глаза и коленки тряслись от усталости. Запомнился транспарант над входом: «ВОТ Я И ДОМА». А так подъезд как подъезд. Без лифта. Лестница показалась узковатой… Надо выйти и посмотреть на дом со стороны.

Маша заглянула в другую келью, в третью… Вот оно! Фотоаппарат, и не «мыльница», а допотопный «Киев». С ним будет легче: перемотка пленки ручная. Спрятав фотоаппарат под плащом, она побежала к себе.

На счетчике было всего пять кадров – пленку только начали. Маша перемотала ее назад, вынула кассету и сравнила высунутый язычок пленки с засвеченным кусочком из коробки с конфетами. Эмульсия тут и там одного оттенка, отлично! Оставалось отрезать кусочек пленки и положить в коробку – разумеется, все в темноте. А отрезать нужно от конца, чтобы хозяйка фотоаппарата ничего не заметила. У нее просто станет на полкадра меньше, а кто их считает с такой точностью…

Маша залезла под одеяло, вскрыла кассету, размотала пленку… и вспомнила, что дверь открыта. Надо было заткнуть в щель «Краснодарские авиалинии», а то заглянет кто-нибудь. Между лопатками скользнула капля пота. Душно под одеялом. И страшно. Они доброжелательные, дети преподобного Сана. Любой может зайти, как Оля, чтобы узнать, не нужно ли чего новенькой. Увидит, что новенькая сидит, как чучело, под одеялом и занимается непонятно чем. Спросит. А отвечать нельзя, у Маши же «сотрясение». Хороша будет картинка, когда кто-нибудь (может быть, хозяйка фотоаппарата) сдернет одеяло…

Плавая в поту от духоты и страха, Маша отрезала кусочек пленки найденными в чемодане маникюрными ножницами. Кусочек подровняла точь-в-точь по старому, засвеченному, и положила в конфетную коробку. Конец пленки прикрепила к катушке той же липкой лентой, на которой он держался раньше, и стала наматывать пленку. Если кому-то кажется, что это легко, пускай попробует – на ощупь, не потянув, не поцарапав, не потеряв крышечку от кассеты. Да еще пленку нужно держать за краешки, чтобы не захватать эмульсию пальцами.

В укропольские времена Машина мама работала в газете и, как многие провинциальные журналисты, не только писала, но и сама фотографировала. Газета была черно-белая, и мама снимала на черно-белую пленку. Присылали ее с фабрики в стометровых мотках, а в кассету влезает ровно метр шестьдесят пять. У мамы не хватало терпения намотать себе сразу много кассет. А у Маши хватало. И вон оно когда пригодилось… Не зря Дед говорил, что ненужных знаний не бывает. Между прочим, с одним из лучших своих агентов он познакомился на рыбалке, показав, как из пластиковой бутылки сделать ловушку для мальков.