Девочка из Франции - Жужа Тури

…Когда все документы наконец выправили, заболела Полина. Ее отвезли в Ланс, в больницу; там оперировали ей легкие. Два раза подряд клали бедняжку на операционный стол… Только господь всемогущий знает, сколько вынесла такая слабенькая женщина! Ее муж дневал и ночевал в Лансе. Он слонялся у подъезда больницы и — этот-то гордец! — умолял, выпрашивал у доктора разрешения хоть на минуточку допустить его к жене… А бабушка Мишо и маленькая Жанетта оставались дома вдвоем. От теплого воспоминания проясняется поблекшее лицо мадам Мишо. Жанетта, высокенькая и такая пряменькая, стройная девочка, — вылитая бабушка в юности. Настоящая маленькая парижанка! Жанетта никогда не бывала в столице мира, но все ее существо проникнуто светлым очарованием и жизнерадостностью парижанок. О, за эту девочку нечего бояться! За время долгой болезни Полины мадам Мишо взяла девочку в свои руки, сумела не только приучить ее к себе, но и воспитать по-своему. И господь вознаградил ее за труды: Жанетта далека от отцовских идей, она дружит с Мари Жантиль, дочерью богобоязненных родителей. Жанетта — глубоко верующая девочка, добрая дочь Франции, не то что ее мать… С неожиданным для себя гневом мадам Мишо прикрикнула вдруг на дочь:

— Да сними же ты эти ботинки!

Полина не ответила, шепотом считая петли вязанья. Мадам Мишо, прошамкав своим беззубым ртом что-то бранное, с грохотом подбросила в огонь несколько поленьев. Полина, чего доброго, заберет с собой в Венгрию и ребенка, оставив свою мать ограбленной, одинокой. Во что обратилась бы ее жизнь без Жанетты? Лучше и не думать об этом. Не заяви тогда доктор самым решительным образом, что перемена климата может убить Полину, та уже семь лет назад тронулась бы в путь с мужем и Жанеттой, бросив мать на произвол судьбы… Ведь с тех пор зять больше не заговаривал о том, чтобы взять с собой и тещу. Упрямый человек, ни за что не станет упрашивать. Небось рад освободиться от старухи…

— Ну, наконец-то! Не дождешься вас к обеду… — Но тут же лицо мадам Мишо осветилось нежностью; теперь она обращалась к вошедшей вслед за отцом Жанетте: — Пришла, моя маленькая?

Йожеф Рошта, не обращая внимания на тещу, поспешил прямо к Полине. Бросив на кровать свою фляжку и сумку, он сел рядом с женой.

— Ну, что нового, Полина? — И он ласково погладил ее по волосам.

Она тотчас отложила вязанье, сразу став оживленной и разговорчивой, словно девушка.

— Работали, как обычно, — рассказывала она, — хотя, знаешь, народ сильно волнуется — ведь говорят, будто фабрику-то закроют! Американцы демонтируют предприятия тяжелой промышленности одно за другим, безработных становится все больше; на текстильные товары, да и вообще на товары легкой промышленности нет спроса — ведь у людей нет денег! Всех сегодня возмутило еще и то, что по ткацкому цеху водили двух американцев. Знаешь, ходят, смотрят, останавливаются то у одной машины, то у другой, жуют свою резиновую жвачку, громко разговаривают между собой, со смешками да с подмигиваниями — даже по тону было понятно, что они охаивают мастерство французских рабочих. Некоторые женщины плакали, горевали: что с ними будет, если фабрику закроют и они останутся без заработка… А ты как думаешь, Жозеф? В партийной организации говорят об этом? — И Полина выжидательно взглянула на мужа.

Йожеф сидел, упираясь локтями в колени и запустив пальцы в свои густые черные волосы.

— Не ломай пока над этим голову, Полина. Там видно будет.

Жанетта заглянула в шипящую кастрюлю и сморщила нос, прислушиваясь в то же время к беседе родителей.

— А по мне, пусть эти господа смеются, для меня они пустое место! — с ненавистью проговорила Полина. — Только из-за заработка я…

— Проживем и без него. — Голос Йожефа Рошта прозвучал несколько неуверенно; задумавшись, он продолжал ерошить свои волосы. Потом вдруг опустился перед женой на пол и стал снимать с нее ботинки на высоких каблуках. — Ведь ты и спицами зарабатываешь, — сказал он ободряюще. — Прямо слепнешь от этого бесконечного вязанья.

— Ну, ты уж скажешь! Да ведь я чуть не даром отдаю свое рукоделье!

Полина долго и весело смеялась, шутливо трепля волосы мужа. Мадам Мишо поставила на стол картошку.

— Садитесь, ешьте, Жозеф, — сказала она враждебно.

— Он же еще не умылся, зачем вы его так торопите, мама? Поставьте на конфорку. Жозеф поест, когда помоется.

— Ну, так я и стану ждать, пока он пожалует к столу! — сердито проворчала старуха. — Пускай картошка стоит на плите. Возьмет сам, когда захочет, вот и все!

Жанетта тихонько хихикнула. Она наслаждалась колкостями бабушки. Обе великолепно понимали друг друга, тогда как связь Жанетты с родителями становилась все слабее. Семья из четырех человек раскололась на два лагеря: кухня и соседняя комната — маленький темный чуланчик в первом этаже — были владениями бабушки и Жанетты; на втором этаже в одной комнате спали супруги, другая так и не была обставлена. Собственно говоря, встречались все лишь вечером в душной, пропахшей чадом кухне.

Полина пыталась сблизиться с дочерью, расспрашивала ее о школе и занятиях, но короткие, заносчивые ответы Жанетты отталкивали мать, и она уходила к себе. Там, наверху, наедине с мужем, она снова и снова возвращалась к этому вопросу.

— Я сама виновата… да, да, я! — говорила она. — Не надо было оставлять ее на маму…

Йожеф Рошта отвечал неуверенно, стараясь убедить скорее себя самого:

— Ничего, еще возьмется за ум… Конечно, если бы мы записали ее в государственную школу…

— Но ведь нельзя было! Она такая слабенькая! Это ведь она только болтает много, уж я-то ее знаю… Каждый день по восемь километров пешком, в дождь и в снег — да кто это выдержит!

«Многие выдерживают, — думал Йожеф Рошта. — Все дети, чьи родители настроены так же, как мы, ходят в государственную школу; там они в своей среде и развиваются правильнее». Но он не высказывал таких мыслей вслух: зачем огорчать жену? Ведь с тех пор как