Грозный адмирал - Константин Станюкович

Грозный адмирал не удостоивал обратить внимание на это всеобщее уныние и, словно в пику всем, был в отличном расположении духа. Он не поводил плечами, не крякал и, к общему удивлению, не обругал явившегося к обеду блестящего Леонида за его письмо с просьбой вперед жалованья. Он только при виде Леонида заметил:

- Пожаловал наконец?

Как и всегда, адмирал ел с большим аппетитом, во время обеда не проронил ни слова и, казалось, ни на кого не глядел. Но Анна, хорошо изучившая отца и наблюдавшая за ним с тревогой в сердце за брата, совсем неожиданно перехватила добрый взгляд отца, брошенный на нее и тотчас же хмуро отведенный, и в ту же минуту почему-то решила (хотя и не могла бы объяснить: почему?), что отец простил Сережу и непременно позовет к себе.

И вся она внезапно просветлела. В ее больших добрых серых глазах лучилась радостная улыбка.

Словно бы понимая ее мысли и причину этой перемены настроения, грозный адмирал кинул ей, вставая из-за стола:

- Зайди ко мне!

Анна поняла, зачем он ее зовет, и, радостная и счастливая, без обычной робости, вошла в кабинет вслед за адмиралом.

Адмирал подошел к письменному столу и, выдвигая ящик, спросил:

- Деньги нужны?

- Вы, папенька, недавно подарили мне сто рублей.

- А их нет? Отдала своему любимцу?

Смущенная Анна отвечала, что отдала.

- То-то. Вот возьми! - продолжал своим обычным резким тоном адмирал, подавая сторублевую бумажку. - Не транжирь... пригодятся! Не благодари... не люблю! - остановил он Анну, открывшую было рот. - И без того понимаю людей! - прибавил грозный адмирал и совершенно неожиданно для Анны потрепал ее по щеке своей сухой морщинистой рукой. - Постой! Отдай матери!

С этими словами Ветлугин достал из ящика толстую пачку и вручил ее Анне.

- Небось намотали на этого сумасброда? Глаза выплакали? Распустили нюни? Глупо! Ему же в пользу... Ну, ступай, да пошли сюда Сергея. Он там у вас прячется... знаю!

У адмиральши на половине все были в тревожном ожидании и, когда увидели на пороге радостное лицо Анны, все облегченно вздохнули, предчувствуя добрые вести.

- Иди, Сережа, к папеньке. Он зовет тебя! - проговорила Анна, бросаясь на шею к брату.

- Только умоляю тебя, Сережа... будь благоразумен! - взволнованно промолвила адмиральша, готовая всплакнуть, на этот раз от радости. - Не забывай, что ты виноват, и проси прощения...

- Смотри, не надури, Сережа! - напутствовали его братья. - Из-за тебя всем нам попадет!

Слегка побледневший от волнения, Сережа быстро направился к отцовскому кабинету и постучал в затворенные двери.

- Входи! - раздался голос адмирала.

XI

Войдя в кабинет, Сережа остановился у порога.

- Здравствуй, Сергей! - произнес адмирал, поднимая голову и пристально взглядывая на взволнованного юношу.

Он в первый раз вместо "Сережи" называл сына "Сергеем" и этой новой кличкой как бы производил его в чин взрослого.

- Здравствуйте, папенька! - ответил, кланяясь, Сережа и не двигался с места, ожидая отцовского зова.

- Двери! - возвысил голос старик.

И когда Сережа торопливо запер за собой двери, адмирал проговорил:

- Подойди-ка поближе, смельчак!

- Простите меня, папенька, - начал было Сережа чуть-чуть дрогнувшим голосом, приближаясь к отцу.

Но адмирал сердито крякнул и повелительным жестом руки остановил Сережу. Этот жест красноречиво говорил, что адмирал не желает никаких объяснений.

- Смел очень! - кинул он, когда Сережа приблизился. - Помни: не всегда смелость города берет, особенно на службе. Можно и головы не сносить!

И вслед за этими словами адмирал протянул свою костлявую руку.

Сережа нагнулся, чтобы поцеловать, но адмирал быстро ее отдернул, затем снова протянул и крепко пожал Сережину руку.

Этим пожатием адмирал, казалось, не только прощал сына, но и выражал, как справедливый человек, невольное уважение к юному "смельчаку", не побоявшемуся защитить свое человеческое достоинство. И Сережа, тронутый безмолвным прощением, без упреков и угроз, которых ожидал, почувствовал, что с этой минуты между отцом и ним устанавливаются новые отношения и что он, в глазах грозного старика, уже не прежний "щенок". Он понял, как трудно было такому человеку, как Ветлугин, перенести и простить его смелую и дерзкую выходку. А между тем в неприветном, по-видимому, взгляде этих серых, холодных глаз Сережа, никогда не знавший никакой ласки вечно сурового отца, инстинктивно угадывал отцовское, тщательно скрываемое чувство. И это еще более умилило Сережу.

- Когда снимаетесь? - спрашивал адмирал, взглядывая на своего Вениамина и втайне любуясь его открытым и смелым лицом.

- Завтра, в три часа дня.

- Конечно, под парами уйдете? - с презрительной гримасой продолжал Ветлугин. - А я так на стопушечном корабле в ворота Купеческой гавани в Кронштадте под парусами входил... И ничего... не били судов... А тебе "самоварником" придется быть... По крайней мере спокойно! - язвительно прибавил адмирал.

- Мы большую часть плавания будем под парусами ходить! - обиженно заметил Сережа, заступаясь за честь своего корвета.

- А чуть опасные места или в порт входить... дымить будете? Ну, что делать... Дымите себе, дымите!.. Ночуешь на корвете?

- На корвете. С шестичасовым пароходом уезжаю в Кронштадт!

Адмирал, никогда в жизни никуда не опаздывавший и всегда торопивший своих домашних, имевших несчастие куда-нибудь с ним отправляться, взглянул на часы.

- Еще час с четвертью времени! - заметил он. - Ничего с собой не берешь?

- Все на корвете.

- А часов у тебя нет?

- Нет.

- Вот возьми... верные. Сам выверял! Пять секунд ухода в сутки, знай! - говорил адмирал, подавая Сереже серебряные глухие часы с такой же цепочкой, купленные им для сына еще неделю тому назад. - Смотри, заводи в определенное время! - прибавил он строго.

Сережа поблагодарил и надел часы.

После минутного молчания адмирал значительно произнес:

- Слушай, Сергей! Мое желание, чтобы ты служил во флоте. Твои отец, дед и прадед - моряки. Пусть же старший и младший из моих сыновей сохранят во флоте имя Ветлугиных! Из тебя может выйти бравый моряк... Ты смел и находчив... Поплавай... приучись... Увидишь, что морская служба хорошая. Ты полюбишь ее и не бросишь, чтобы сделаться статской сорокой или каким-нибудь пустым шаркуном... Для того я и просил министра назначить тебя в плавание.

Сережа молчал, но решимость его исполнить свой "план" не поколебалась после слов адмирала. Он все-таки будет "сорокой", не сделавшись, конечно, "пустым шаркуном". Но грозный адмирал, моряк до мозга костей, был уверен, что Сережа полюбит море и службу и пойдет по стопам отца, и, разумеется, не предвидел в эти минуты своих будущих разочарований и бессильного старческого гнева, когда сын настоит на отставке и, к изумлению отца, откажется от всякой служебной карьеры.

- Уверен, Сергей, - продолжал Ветлугин, и голос его звучал торжественно строго, - что ты будешь честно служить отечеству и престолу. Твой отец ни у кого не искал, ни перед кем не кланялся, а тянул лямку по совести, исполняя свой долг. Ни казны, ни матроса не обкрадывал. Есть такие негодяи... У меня, кроме жалованья да деревушки от покойного батюшки, ничего нет! - гордо прибавил адмирал.

Сережа жадно ловил эти слова, и радостное, горделивое чувство за отца сияло на лице сына.

- Будь справедлив... Не лицеприятствуй... Не вреди товарищам. Будь строг, но без вины матросов не наказывай, заботься о них... не позволяй их обкрадывать. Я был в свое время строг, очень даже строг по службе... тогда пощады не давали. Но, во всяком случае, не будь жесток с матросами, чтобы тебе не пришлось потом прибегать к беспощадным мерам, к каким однажды пришлось прибегнуть мне... Избави тебя бог от этого!

Сережа смутно слышал о чем-то ужасном, бывшем в жизни отца, но что именно было, никто из домашних не знал, и Ветлугин никогда об этом не говорил. И юноша замер в страхе ожидания чего-то страшного. Он и хотел знать истину, и боялся ее.

Грозный адмирал смолк и задумался. Точно какая-то тень внезапно пронеслась над ним и омрачила его суровое, непреклонное лицо. И он, опустив голову, несколько времени пребывал в безмолвии, словно бы переживал в эту минуту давно забытый эпизод из далекого прошлого, воспоминание о котором даже и в таком железном человеке, как Ветлугин, по-видимому, вызывало тяжелое впечатление.

Наконец он поднял голову и сказал:

- Все равно, ты впоследствии услышишь. Так лучше узнай от меня.

Грозный адмирал сердито крякнул и начал:

- В двадцать третьем году я был послан в дальний вояж* на шлюпе** "Отважном" как один из лучших капитанов... Тогда ведь в дальний вояж ходили очень редко, и попасть в такое плавание было большой честью... Когда я имел стоянку в Гавр-де-Грасе, ночью на шлюпе вдруг вспыхнул бунт... Меня чуть не убили интрипелем***... Я положил на месте злодея и пригрозил стрелять картечью из орудия... Бунт был подавлен в самом начале... Затем...