Живая мозаика - Людмила Константиновна Татьяничева

Весь отпуск они были неразлучны, а перед отъездом посадили возле главного корпуса рябину да вяз, принесенные из леса. На память. И очень просили садовника не обижать этих малышей, не жалеть для них прохладной озерной воды, особенно в жаркий день.

На следующий год Света и Муса приехали сюда снова. Сразу же после свадьбы, молодоженами.

Нельзя было не радоваться, глядя на счастливую пару: такие они были праздничные, дружные! И этим своим молодым счастьем делились с другими.

Может быть, поэтому так пышно цвела той весной черемуха…

А маленькое деревце рябины было сплошь усыпано белыми цветами, тугими, прохладными, душистыми.

Когда молодожены зашли к директору дома отдыха попрощаться, он их пригласил:

— Непременно опять приезжайте к нам. Трудно окажется с путевками — дайте знать. Поможем!

С тех пор Хабаровы ежегодно свой отпуск проводят здесь, в лесном Межозерье. Есть у них тут «свои» острова и лесные поляны, «свои» деревья, «знакомые» дятлы.

Один только год молодожены не смогли приехать — это когда у них сын родился… В честь него они потом дубок посадили. Он здесь пока единственный. Славный такой растет, крепенький.

…Давно замечено: счастливые и добрые люди любят сажать деревья. Потому что деревья — долговечная, неувядающая радость.

О МАЛЕНЬКОМ ПОЭТЕ

Мир, в котором живут дети, многозвучнее и многоцветнее мира взрослых, потому что дети — всегда первооткрыватели. Для них мир как бы рождается заново.

Подобно художникам и поэтам, дети ищут сходство и различие предметов, сравнивают, отождествляют: так им легче познавать окружающее. Не случайно большинство книжек для маленьких написано стихами…

К стихам дети относятся с довернем и уважением.

Один девятилетний мальчик — сероглазый, крутолобый, тонкий и пряменький, как бамбук, сказал мне:

— В стихах самое трудное начать начало и кончить конец. — Мальчику это известно по личному опыту. Чуть ли не с шести лет он сочиняет стихи.

Первое его стихотворение было о волке, который вдруг ни с того ни с сего забрался на дерево.

— Ты, очевидно, спутал волка с белкой, — сказала ему мать. — Волки не умеют лазить по деревьям…

— Мне это известно, — задумчиво сказал мальчик, — я просто не знал, что мне делать с этим волком. По земле ходят люди, и он мог на них напасть…

А еще раньше, когда был совсем маленьким, мальчик попросил отца увезти его с дачи.

— Тебе здесь не нравится?

— Нравится, но тут волки.

— Уверяю тебя, ни одного волка здесь нет.

Мальчик с упреком взглянул на отца:

— Тогда зачем здесь волчьи ягоды?

Прошлым летом, уезжая в лесной санаторный лагерь, мальчик сказал родителям, что писать стихи он не будет.

— Я буду складывать их из травинок или полевых цветов. Или из цветных камушков на озере… Ведь правда — стихи могут быть не только из слов?

…Не будем гадать, кем станет этот сероглазый мальчик. Но какую бы профессию он ни выбрал, я верю, что он останется поэтом.

РАСЦВЕЛА ЧЕРЕМУХА

Дом приезжих стоит на краю поселка, почти у самого леса.

В окно моей комнаты, положив тонкие руки на подоконник, заглядывает любопытная березка.

Вечер студеный, ветреный, а она в коротеньком прозрачном платье чувствует себя отлично. Пританцовывает на одной ножке, словно девочка-первоклассница.

Вечерняя синева постепенно сгущается, приобретает глубокие бархатистые тона. Наступает ночь с тонким серебряным месяцем и звездами, частыми, как дружные вешние всходы. Я выключаю свет и ложусь спать. Завтра большой командировочный день.

Только задремала, как в мое окно легонько постучали.

— Кто там?

— Это я, березка.

— Что случилось?

— Пока ничего, но скоро должно случиться необыкновенное. Не спи, выходи скорее!

— Выдумываешь ты все, — бормочу я полусонно и возвращаюсь в теплую постель.

Не успела сомкнуть глаз — опять стук. Тонкий и нежный, как звон стеклянного елочного колокольчика.

Распахиваю окно:

— Кто там еще?

— Это я, звезда.

— Зачем ты меня беспокоишь?

— Не сердись, выходи скорее!

— Зачем?

— Увидишь весеннее чудо.

— Какое?

— Только что расцвела черемуха. Вон та, за темной елью.

Не зажигая света, я набрасываю пальто, выхожу в ночную синеву. Как все неузнаваемое изменилось! Ветер утих. Потеплело. Полной грудью вдыхаю парной ночной воздух, наполненный сильным запахом цветущей черемухи.

Она зовет меня:

— Подойди ко мне! Я подарю тебе самую лучшую, самую нарядную ветку. Ведь ты первая увидишь мои белые цветы…

— Сегодня ты стала богаче еще на одно чудо, — улыбаясь, говорит мне звезда. — Разве можно спать в такие ночи!

ОВЧАРКА

У входа на рынок, прислонясь к стене, стоял старик с тупым и отечным лицом пьяницы. Поодаль от него, привязанная веревкой к забору, сидела темная исхудалая овчарка и время от времени надсадно лаяла, бросая на старика взгляды, полные укоризны.

Она словно говорила: «Я ведь знаю, зачем ты меня привел сюда. Эх ты, а еще человек!»

Люди, проходившие мимо, невольно останавливались и с сочувствием глядели на сильную умную собаку, оказавшуюся лишней в доме.

А ее хозяин нудно и заискивающе канючил:

— Купите, граждане, почти задарма отдаю. Собака чистых кровей, все как есть понимает, только по-человечьи разговаривать не может. Ишь чертом на меня смотрит, учуяла бесова кукла, что продаю ее! Сядь! — прикрикнул он на вскинувшуюся собаку и продолжал объяснять: — Сын, понимаете, уходя в армию, наказывал сберечь Пальму до его возвращения. А мне с ней одна маята. Больной я, да и вообще не любитель такой живности.

— А сыну что скажешь? — в упор спросил кто-то.

Тусклые глаза старика хитро сощурились:

— Так ведь оно всяко могло случиться: увести могли Пальму или отравить. Попробуй потом дознайся…

К старику подошел молодой человек в спортивной куртке.

— Покупаю собаку, — сказал он решительно. — Но с условием, что дадите адрес вашего сына. Вернется из армии — отдам ему Пальму…

Старик поспешно согласился. Ему решительно все равно, кому отдавать и на каких условиях, лишь бы получить желанный червонец!

Пальма, словно она и в самом деле все понимала, доверчиво и энергично зашагала рядом с приветливым парнем, чем-то удивительно похожим на ее настоящего хозяина-друга.

БЕЛЫЙ НАЛИВ

— Угощайтесь, это белый налив. — Моя соседка по каюте протянула мне большое яблоко, как бы освещенное изнутри мягким матовым светом.

Оно приятно холодило ладонь и было упругое, словно литое. Я залюбовалась яблоком… И вдруг в моей памяти отчетливо возникла давно забытая история, связанная с белым наливом.

В тесной барачной комнатушке рабочего общежития мы жили