Пьющие чудо - Кирилл Князев

Зашнуровываю сапоги. Нарочито долго, чтобы ребята успели собраться.

Идём дальше. Огонёк Ани давал хоть немного тепла. Теперь же пещерный холод навалился морозной тяжестью. Пуская ртами дышки, ищем продолжение хода. По счастью, долго рыскать не пришлось. За решёткой толстых, смахивающих на оплывшие свечи, сосулек – ведущий вглубь, ниже, проход.

– Наверное, я пойду, – говорю. – Ждите здесь.

– Добро, – отвечает Дан.

Я, со своим сложением, хотя бы не застряну. Вернее бы пустить Хомяка, но, боюсь, новичок при случае устроит нам цирк с конями. Долго будем потом разгребать.

Сбрасываю с плеч рюкзак. Вешаю на пояс, ближе к спине, дубинку, обвязанную нитью низких температур. Нить я не вижу, но стоит поднести ладонь чуть выше ручки, сразу становится понятно, что прикосновение к дереву сулит неприятное. Потому-то я и держу её сзади, чтобы ненароком не прижаться телом.

Заряжала палку, к слову, Анна. Посмотрим, чего девушка стоит как пряха.

Протискиваюсь меж ледяных колонн. Ныряю в черноту лаза. Возле уха жужжит, давая немного света, Анин светляк. Поначалу тоннель казался довольно просторным – достаточно пригнуться. Затем потолок начал снижаться, и вскоре пришлось двигаться ползком.

Я не заметил, как пол подо мной начал идти под уклон. Опомнился, когда пальцы обжёг лёд. Он намёрз со всех сторон. Решаю вернуться: слишком рискованно.

Едва начинаю разворачиваться, как чувствую, что тело скользит. Лихорадочно цепляюсь за выступы, но куда там! Я набираю скорость, лечу, как с горки. Что за день-то такой!

Сжимая зубы, пытаюсь повернуться так, чтобы выставить вперёд ноги. Нет бы нож выхватить, попробовать затормозить…

Светляк где-то позади, я качусь в полной темноте.

Лаз кончается внезапно: чернота уступает место неяркому свету. Мгновение невесомости, тело ударяется о что-то твёрдое.

– М-мать…

Поднимаю голову. Надо мной – широкоплечая фигура. Крепкое тело закутано в серые шкуры. Пальцы сжимают рукоять топора. На вытянутой, почти бабуиньей морде – крайняя степень удивления. Фрик, похоже, от подобного поворота событий потерял дар речи.

Подстёгнутый адреналином, выхватываю дубинку. Резко тычу зверочеловеку в промежность. Враг, до конца не веря в подобную наглость, вскидывает над головой топор. Перекатываюсь в сторону, готовясь отразить удар. Но этого не требуется. Мышцы фрика начинают замерзать, движения становятся замедленными. Он делает навстречу мне шаг, да так и застывает, занеся оружие над головой.

Я раскрываю рот, чтобы бросить противнику что-нибудь колко-язвительное. Совсем рядом с лицом проносится каменное лезвие топора. Отпрыгиваю в сторону, держа дубину наготове.

Изрыгая самые чёрные ругательства, на меня надвигается второй фрик. Угрожающе лая, он бестолково машет оружием перед лицом.

О, как хорошо, что я не понимаю их придуманного языка!

Мы замираем друг напротив друга, чуть согнув ноги в коленях. Противник довольно скалится, шепчет что-то, поигрывая топором. Понимает, что я на голову ниже, уже в плечах. Такому заломать меня – как прутик переломить. Фрик ударяет наотмашь, я легко парирую. Повезло, что противник попался молодой, горячий. Сила есть, сноровки не хватает.

Ухожу от второго удара, зубастый на этот раз бьёт снизу-вверх. Прыгаю на врага, с наскока бью дубиной по тёмному покатому лбу. Враг отпрыгивает, трясёт головой.

Эх, невезуха, ещё бы немного подержать, и нить оплела бы тело. Фрик секунду смотрит, гневно раздувая узкие, почти змеиные ноздри. Затем бесшумно, с животной яростью, атакует. Бьёт обухом. Видно, решил, что палка моя разряжена, и теперь есть шанс взять иллюзорщика живьём. Чтобы вдоволь поиздеваться. Ведь под пытками домой я нырнуть не смогу…

Несусь ему навстречу. Предплечьем правой руки отбиваю неуклюжую атаку. Кулак левой хуком летит фрику в челюсть. Кисть сводит болью. Враг моего удара даже не замечает. Немудрено, с такими-то костями.

Я всего на мгновение расслабляюсь, и противник этим пользуется. Лбом бьёт в лицо, да так, что из глаз летят искры. Кровь хлещет на глаза, я вслепую машу дубиной, и в тот момент, когда рукавом удаётся смахнуть помеху, чувствую, что оружие перехватили.

Удивлённо смотрю, как фрик, скаля зубы в улыбке, выворачивает мою руку, замершую на рукояти. Боже, ну как можно быть таким болваном?..

Послушно выпускаю оружие из рук.

Враг, так же победно ухмыляясь, делает движение, собираясь выкинуть дубину, но… Мы оба смотрим на примёрзшее к ладони дерево. Я – с удивлением, фрик – с ужасом. Что-то проговорив, он выпускает топор. Оружие с глухим стуком падает на песок, что устилает дно пещеры.

Я, полный сочувствия, наблюдаю, как фрик пытается свободной рукой отодрать дубину-морозилку. Куда там! Тело его начинает деревенеть, кожа покрывается инеем. Ещё немного – и могучий враг обращается замершей в нелепой позе статуей.

Рукой размазываю по лицу кровь. Гадство!

Голова немного кружится, но это ничего, пройдёт. В углу пещерки замечаю шевеление.

Святые угодники! Оказывается, мне повезло приземлиться на третьего фрика. Вон дыра под потолком, из которой, должно быть, я выпал. В камне прорублены ступени. У их подножия барахтается разнесчастный. Удача сегодня не на его стороне: мало того, что обеспечил мягкую посадку иллюзорщику, так ещё и приложился головой о камень.

На смену восторженному удивлению приходит страх. Дубинка-то осталась у второго охранника! Ладонь тянется на пояс, где висит нож. Сейчас главное успеть быстрее, чем очухивается враг, но… я замираю на полушаге.

Мне доводилось стрелять по фрикам из рогатки. Бить зачарованными палками. Но чтобы так, убивать по-настоящему… ещё ни разу. И я, сказать честно, не уверен в успехе.

На спину врага сыплется ледяное крошево. Он медленно приподнимается, встаёт на колени. Взгляд жёлтых глаз, с прорезью вертикальных зрачков, останавливается на мне. Вытянутая звериная морда отражает всю гамму чувств, какую должен испытывать человек, послуживший чужаку спасательным батутом.

Этот фрик в компании явно за старшего. Поверх шкур натянут доспех из костяных пластин. Топор то ли медный, то ли железный – не разобрать. Опираясь на длинный обух, враг пытается встать. По тёмной коже, из крупной раны на голове, струится кровь.

Я оставляю нож на поясе, тянусь к рогатке, понимаю, что мгновения упущены. Сейчас зверочеловек бросится на меня, прижмёт к песку, голыми руками свернёт, как курёнку, шею.

В момент, когда враг уже поднялся на ноги, из дыры в стене вылетает новое тело. Данил всей немаленькой массой обрушивается на голову фрика. Следом летит Хомяк, за ним – Анна.

Ребята, изображая кучу-малу, весело смеются. Толкаются локтями, сучат ногами, пытаются встать. Я молча смотрю на эту картину, сжимая рогатку. Левая рука замерла на полдороге к заветному нагрудному кармашку.

Немыслимо. Невероятно.

Не в чужой храм пришли – на курорт!

Наконец, троица перестаёт брыкаться. Обводят взглядом пещеру. Смотрят то на меня, залитого собственной кровью, то на ледяные статуи.

– Ты прям, – изрекает Данил, – Джек-Потрошитель.

– П-придурки, – говорю, – под ноги смотрите, живо!

Ребята поспешно вскакивают. Дан носком сапога тычет фрика под рёбра. Этого не требуется: видно, что голова у бедолаги повёрнута под неестественным углом. Из пасти вывалился мясистый синеватый язык.

– Анька, – выдыхает Хомяк. – Диеты твои…

– Ч-что? – переспрашивает девушка, не в силах оторвать взгляда от распластанного тела.

– …не работают. Насмерть раздавила…

Анна некоторое время смотрит на труп. На красивом лице играют желваки. Резким движением она отвешивает брату звонкую затрещину.

– Петросян, – вздыхает Данил. – Евгений Ваганович, автограф дадите?..

– Цирк, – мрачно говорю я. – Как есть цирк. Вы на кой чёрт без сигнала полезли?

– Подумал, что ты вляпался, – отвечает Дан. – Этим приказал сидеть. Но где уж там…

Редко, очень редко непродуманные действия спасают операцию. Чаще – наоборот, срывают её в самом начале. Но нам патологически везёт.

Тишину пещеры нарушает надсадный треск. Мы поворачиваем голову к статуе, сжимающей в руке дубинку-морозилку. Погибшего фрика в ней не узнать. Осталась лишь форма, отдалённо напоминающая худую человеческую фигуру. И наплывы сосулек на руках, ногах, голове. Нить холода выпила из тела жидкость, обратила её в лёд. Почему – не знаю. Всё же Анна в деле канвианской пряжи новичок.

По всей статуе идёт сеть мелких трещин. Затем изваяние вздрагивает, и с оглушительным грохотом взрывается. Нас обдаёт градом из ледяных осколков.

– Мамочки, – шепчет Анна. Она брезгливо отряхивает себя. Губы дрожат.

Эх, довели девушку.

– Это я его так? – наконец спрашивает она.

– Нет, – ухмыляюсь. Общая волна безбашенного веселья коснулась и меня. – Это он сам себя так. Наверное, творческая натура. Неспокойная. Я ему: «дай стукну тебя Анькиной дубинкой». А он мне: «мсье, нет, что вы! Я сам». Вот и результат. Даже мораль есть: излишняя, и не к месту самодеятельность, ведёт к саморазрушению.