Здравствуй, племя младое, незнакомое! - Коллектив Авторов

Может быть, я хоть в малой степени исправлю вину перед Васей, представив на суд читателей здесь последнюю главу его рукописи, действительно ключевую и важнейшую. Она называется «Четыре вопроса мичмана Кульнева».

«Итак, мы идем в Цусимский пролив, – писал мичман Кульнев. – 13 мая был поднят сигнал адмирала Рожественского: „Приготовиться к бою, с утра расцветиться стеньговыми флагами“, был сигнал об увеличении хода. Мы имели возможность войти в пролив ночью, но опасения из-за минной атаки заставили адмирала ждать ночь перед входом в Цусимский пролив. Мы изменили курс, ночью наша эскадра была освещена и шла в 4 кильватерные колонны, чего я не могу понять – японцы могли произвести благодаря такому строю очень успешную атаку. Попадись японские миноносцы в середину нашей эскадры, нам суждено было бы попадать в свои же суда. Кроме того, мы были освещены не так, как мы шли с Небогатовым; было ясно, что мы около боя и минной атаки должны были ждать с минуты на минуту – удивляясь самим японцам, как они пропустили эскадру; чем они руководствовались, что атаку производить не следует? Рассчитывали на верную победу с нашими усиленными кораблями? За три дня они каждую минуту знали о местонахождении нашей эскадры. Мы теперь находились недалеко от пролива; а что, если бы нам его пройти? Было бы лучше, прошли бы ночью и ближе были бы к Владивостоку, никаких мин там быть не могло; атака около пролива в море и в самом проливе мало отличались бы. Почему мы ждали?

Два дня никто из нас уже не спал, нервы наши взвинтились, в особенности вечером или ночью, когда только и ждешь боевой тревоги. Ночь прошла совершенно спокойно. Утором 14 мая 1905 года мы усмотрели первое японское судно, крейсер по типу «Идзуми», он был с правой стороны, далеко от нас, кабельтовых в 15, это был разведчик, он все время телеграфировал; на наших судах получались знаки японских переговоров– наш телеграф бездействовал. Крейсер «Урал» при эскадре, вспомогательный, имел лучший по силе волны телеграф, он мог передавать волну на 600 миль, мог сжечь их аппарат. Когда крейсер «Урал» поднял сигнал о желании сжечь аппараты на японских судах, Рожественский запретил телеграфировать (?). Около 11 часов (в 10 час. 30 мин.) на левом траверзе появились 4 легких японских крейсера, они нахально шли контркурсом с нами. III броненосный отряд открыл огонь по ним, и снаряды ложились очень хорошо, [но] с флагманского корабля был поднят сигнал: «Не бросать даром снарядов»; около 2-х часов слева по носу показались главные силы японского флота– как всегда, впереди шел «Миказа», а за ним три броненосца и 8 бронированных крейсеров, – это было главное ядро японского флота. С утра мы имели ход 12 узлов; почему-то главные наши силы, броненосцы типа «Суворов», были вправо от нас, – почему было такое построение, я не знаю, может быть, главными силами с крейсерами «Жемчуг» и «Изумруд» можно было обрушиться на главные силы неприятеля,?»

На этом обрываются дошедшие до нас записки Ильи Кульнева. Они названы им «Цусима», но самого Цусимского боя, ради которого, конечно, они и писались, в них нет. Бой начался 14 мая 1905 года в 1 час 49 мин. по меридиану Киото, а последнее время, указанное Кульневым: «около 2-х часов» 14 мая. Допускаю, что Илья Ильич не в силах был пережить снова, хотя бы и в воспоминаниях, трагедию в Корейском проливе. Последние фразы записок – сплошь вопросы, задыхающиеся, мучительные, тоскующие, продолженные в бесконечность ненормативной пунктуацией (запятая и вопрос).

Но ниже Кульнев оставил поистине бесценную схему построения и движения обоих флотов. Что на ней изображено?

Слева вверху – силы японского Соединенного флота под командованием адмирала Хейхатиро Того, 12 боевых кораблей (на схеме Кульнева 10): 4 броненосца и 8 броненосных крейсеров, отвечавших всем требованиям современного морского боя.

Справа – I отряд эскадры вице-адмирала Рожественского, новейшие эскадренные броненосцы «Князь Суворов», гвардейский «Император Александр III», «Бородино» и «Орел».

Слева внизу – выстроенные в одну кильватерную колонну суда II и III русских отрядов: II – броненосный крейсер «Ослябя», броненосцы «Сисой великий», «Наварин», крейсер-броненосец «Адмирал Нахимов», в основном устаревшие и изношенные (вышли из вод Балтики вместе с Рожественским); III – броненосец «Николай I» и три броненосца береговой обороны: «Апраксин», «Сенявин» и «Ушаков», составлявшие костяк небогатовской эскадры.

Повисшие в воздухе мучительные вопросы Кульнева, собственно, и являются основными претензиями военных историков к Рожественскому, поэтому задача моя в значительной степени облегчена: я построю заключительную часть своего исследования в форме ответов на эти вопросы. Как ни странно, но нам с точки зрения имеющейся ныне суммы сведений о Цусимском сражении есть что сказать его непосредственным участникам: ведь небогатовские офицеры, по признанию Кульнева, не знали не только стратегических задач соединения с Рожественским, но часто и ближайших целей плавания, не говоря уже о вестях с театра войны или с Родины.

Одной проблемы следует коснуться особо: речь идет о якобы плохой стрельбе русских артиллеристов. Кульнев пишет: «в 10 час. 30 мин... III броненосный отряд открыл огонь... снаряды ложились очень хорошо». Современный историк В. Чистяков: «В 1 час 49 минут пополудни левая носовая шестидюймовая башня броненосца „Князь Суворов“ отдала пристрелочный выстрел... первый снаряд Цусимского сражения миновал неприятельского флагмана лишь с небольшим перелетом» («Четверть часа в конце адмиральской карьеры»). В первые 15 минут боя русский снаряд угодил в капитанский мостик флагмана «Миказа», едва не убив самого Того, три попадания вывели из строя руль броненосного крейсера «Асама». Всего, по данным японцев (а они, как согласно свидетельствуют многие историки, имели тенденцию сильно занижать потери), флот Того получил 150 попаданий крупного калибра, причем 30 из них пришлось на флагман «Миказа».

Итак, перейдем к вопросам Кульнева и его схеме:

Это первый и одновременно, я полагаю, главный вопрос. Если действия Рожественского, согласно общепринятому мнению, и были ошибками, то это, надо полагать, основная, ибо «главный и единственный шанс на спасение» русского флота – была «возможность проскочить незамеченным» (Чистяков)». «Ухудшение видимости (скажем, густой туман) здесь не препятствовало бы, а способствовало успеху прорыва русских судов». Однако по изложению событий Чистяковым можно сделать вывод, что к этому Рожественский и стремился. А вот Кульнев свидетельствует обратное: «... мы имели возможность войти в пролив ночью, но опасения из-за минной атаки заставили адмирала ждать ночь перед входом в Цусимский пролив. Мы изменили курс, ночью наша эскадра была освещена...» Вспомним и рассказ Кульнева о том, что на траверзе Сингапура местные рыбаки не заметили искусно светомаскированные корабли Небогатова. Рожественский же шел при полном освещении. Разумеется: у японцев, кроме визуального, имелись и другие способы разведки. Но факт остается фактом: в 2.25 утра 14 мая японский крейсер-разведчик «Синано-Мару» заметил огни «Костромы», плавучего госпиталя Рожественского, два часа шел в хвосте русской эскадры, а потом передал по радио на флагман: «Они здесь!..» А если бы «Кострома» и другие суда шли с потушенными огнями, когда бы их обнаружили? И как можно было бы использовать выигранное время?

Одно мешает произнести окончательный приговор этим действиям Рожественского – демонстративность освещения судов. Он явно не хотел ничего скрывать от противника. Почему?

Здесь мы подходим к вопросу, что Кульнев знал и чего не знал. После падения Порт-Артура проблема разблокирования его с моря отпала. Кульнев, как и другие, видел цель эскадры Рожественского в том, чтобы пройти во Владивосток, соединиться с остатками 1-й Тихоокеанской эскадры и, базируясь в русских прибрежных водах, восстановить утраченные позиции в Японском море. Однако Рожественский, уже в ходе плавания, получил по телеграфу совершенно другие указания. «Двукратно в телеграмме царя на имя Рожественского указывается, что не прорыв во Владивосток ставится целью эскадре, а завладение Японским морем, то есть бой с главными силами японского флота и поражения их» (М. Петров. Трафальгар. Цусима. Ютландский бой). Таким образом, у Рожественского не было особой нужды маскироваться ночью в Корейском проливе, он имел другую стратегическую задачу, заведомо ошибочную. Но приказы, как известно, не обсуждаются.

В сущности, Кульнев несколькими строками выше сам ответил на свой вопрос: «... на наших судах получались знаки японских переговоров – наш телеграф бездействовал...» За многие годы существования телевидения не сразу догадались, что можно в прямом эфире иметь обратную связь с телезрителями с помощью телефона, хотя тому не существовало никаких технических препятствий. Поначалу так было и с радио. Техническая новинка – беспроволочный телеграф – использовалась в 1905 году военными по прямому назначению: для приема и передачи сообщений. Рожественскому принадлежит несомненное открытие – радио-разведка путем принятия чужих сообщений. Отсюда и резкая его команда: «Не мешать!» командиру крейсера «Урал», радиостанция которого могла «сжечь аппараты на японских судах». Поэтому и не соблюдалась светомаскировка: чем раньше японцы обнаружили бы нас, тем скорее начали бы передавать радиосообщения. Помимо свидетельства Кульнева, применение радиоразведки подтверждают и ранее опубликованные документы: «Кораблям эскадры было воспрещено сноситься по телеграфу без проводов и приказано неотступно следить за получающимися телеграммами» (Русско-японская война 1904–1905 гг. Документы. Кн. 3. Вып 1. С-Пб., 1912).