Будет ли закончено следствие - Н Богданов

Теперь известно (из камер-Фурьерского журнала), что после этого письма Николай I дал Пушкину 23 ноября аудиенцию. Что поэт сообщил лично императору, неизвестно; известно лишь, что Николай I взял с Пушкина слово, что при повторении конфликта с Геккереном он непременно сообщит об этом ему - Государю. Печально не только то, что поэт не сдержал слова (почему он этого не сделал, ещё предстоит выяснить), неприятно ещё и то, что при разговоре Пушкина с царём присутствовал масон Бенкендорф, и он должен был намотать себе на ус все нелестные эпитеты, сказанные поэтом в адрес его друзей-масонов.

О том, что Пушкин не просил защиты у царя, а имел цель значительно большую, свидетельствуют заключительные строки его не отправленного письма Геккерену от 17 -21 ноября. "Дуэли мне теперь недостаточно, - писал он. - И каков бы ни был её исход, я не сочту себя достаточно отомщённым ни смертью вашего сына, ни его женитьбой, которая совсем походила бы на веселый фарс (что, впрочем, меня весьма мало смущает), ни, наконец, письмом, которое я имею честь писать вам и которого копию сохраняю для личного употребления. Я хочу, чтобы вы дали себе труд и сами нашли основания, которые были бы достаточны для того, чтобы побудить меня плюнуть вам в лицо и чтобы уничтожить самый след этого жалкого дела, из которого мне легко будет сделать отличную главу в моей истории рогоносцев". В те же дни Пушкин сказал В. А. Соллогубу: "С сыном уже покончено... Вы мне теперь старичка подавайте", вот как широк был план Пушкина, и какую жалкую роль должен был играть во всём этом Геккерен.

Но поэту не дали возможности действовать, его успокоили, обнадёжили (царь, Жуковский и др., а также состоявшаяся 10 января 1837 г. свадьба Дантеса, в которую поэт не верил до последней минуты.). "Вы биты по всем пунктам", - писал поэт Геккерену в ноябре 1836 г. К сожалению, это всё было только на бумаге, тогда как в жизни жалкую и потешную роль играл только Дантес, но не Геккерен, он не сказал ещё своего последнего слова. Более того, если голландский посол точил нож на Пушкина и раньше, то теперь, после того, как поэт принудил Дантеса к скоропалительной и неприятной женитьбе, а на Геккерена "нажаловался" царю, он должен был возненавидеть его ещё больше и продолжить своё грязное дело с удвоенной энергией. Разоблаченный им, он теперь совсем не боялся, у него было надёжное алиби: мой "сын", дескать, женат, и все претензии Пушкина к его поведению и поступкам это просто безумие африканской обезьяны.

Расправа.

Всего 15 дней(!) понадобилось Геккерену, чтобы покончить с этим делом: преследования Дантесом Натальи Николаевны возобновились тут же после свадьбы с Е. Н. Гончаровой; одновременно "отец" распустил очередную порцию анонимных писем и сплетен (о "домогательствах" Натальи Николаевны, о "рыцарстве" Дантеса, о "грехе" Екатерины Николаевны, о "связи" Пушкина с Александрой Николаевной и т. п.) и уже 25 января Пушкин послал оскорбительное письмо голландскому послу. Заметим, не Дантесу, а главному деятелю этой подлой игры. Мешкать далее и ждать другого удобного случая было нельзя, удача сама шла в руки заговорщиков. Оставалось только подготовить Дантеса к поединку. Да, роль этого человека была незавидной. Вслед за женитьбой, свалившейся на него, как снег на голову, его теперь, возможно, ожидает смерть, поскольку было ясно, что Пушкин ни на какое примирение не пойдёт. Вот чем оборачивалось приобретение второго "отца"! Трудно проникнуть в душу француза и сказать, были ли каким-нибудь утешением для него уже полученные блага (баронское достоинство, герб Геккерена, деньги, место офицера в гвардейском полку, доступ в самый высший свет) и обещание будущих наград от масонов (например, получение наследства от Геккерена) за жертвы, которые он должен был принести. Женитьбу на нелюбимой девушке можно было ещё как-то "поправить" в будущем, но, как и чем поправить смерть? Слабым утешением для него служили слова Геккерена о том, что "сын" должен, дескать, "постоять" за "оскорблённого отца", которые сам по положению своему не мог стреляться. Много позже Дантес говорил В. Д. Давыдову в Париже, что он "и помышления не имел погубить Пушкина", а "вышел на поединок единственно по требованию Геккерена, кровно оскорблённого Пушкиным".

Дантес нуждался, прежде всего, в моральной подготовке: надо было готовиться ко всему, - ведь заставил же его Пушкин венчаться всего полмесяца назад, а во-вторых, к непосредственной (физического свойства) защите от пули русского поэта. Смерть, конечно же, никак не входила ни в планы самого француза, ни в холодные расчеты Геккерена (иначе думать и нельзя, если исследователь знаком хоть немного с приёмами и методами масонов в подобных случаях). Но как обезопасить Дантеса? Только обманным путём, только с помощью подлости, - других способов у голландца не было.

О том, как решил этот сложный вопрос Геккерен (а он должен был решать его, во что бы то ни стало), высказал свое мнение в статье "Поединок или убийство?" врач и судебный эксперт В. Сафронов. Автор указывает на три обстоятельства, свидетельствующие, по его мнению, о преднамеренном убийстве Пушкина. Во-первых, пишет Сафронов, пистолеты Пушкина были куплены перед дуэлью, в то время, как пистолеты Дантеса были взяты Аршиаком у французского посла Баранта, они уже были пристреляны. А это было не только нарушением дуэльного кодекса, но и преступлением. Во-вторых, Сафронов установил, что соперники стрелялись не из гладкоствольных пистолетов с кремнёвым замком, как считалось ранее, но из пистолетов с нарезными стволами, обладавшими большей убойной силой. И, в-третьих, Сафронов задаётся вопросом: почему же Дантес после выстрела в него Пушкина - замечательного стрелка - оказался лишь контужен?

Геккерен и его единомышленник прусский посол Либерман (кстати, единственный из иностранных послов не присутствовавший на отпевании Пушкина) выдвинули версию о мундирной пуговице, якобы спасшей Дантеса. Сафронов установил, что на месте предполагаемого ранения на мундире Дантеса пуговиц не было. Да и сами адвокаты поручика вскоре переменили версию - оказывается, Дантеса спасла пуговица от подтяжек под мундиром. И здесь Сафронов высказывает сомнение - могла ли маленькая пуговица не позволить пуле пистолета большой убойной силы поразить Дантеса? Сафронов приходит к. выводу: есть основание считать, что под мундиром Дантеса находились металлические пластины - они-то и отразили пулю Пушкина, при этом, как известно, Дантес упал - такой мощи был выстрел!

"Под угрозой гибели на месте поединка такой бесчестный человек, как Дантес (и его ''отец" - Н. Б.) мог пойти на любую подлость. Тем более, что дело имел с такими доверчивыми людьми как Пушкин и Данзас, которым и в голову не могла придти мысль об ухищрениях противника", - так писал Сафронов. Автор указывал также на удивительное спокойствие не отличавшегося особой смелостью Дантеса, несколько секунд ожидавшего выстрела Пушкина, и на отсутствие врача на месте поединка.

Версия Геккерена.

Пушкина больше не было. Самое опасное было позади. Гнев и немилость царя, определение военно-полевого суда, прозрение общества - всё это уже мало волновало "отца" и "сына". Они спокойно (Дантес, правда, до границы в сопровождении жандарма) покидали Россию. Но Геккерену до отъезда надо было ещё обстряпать кое-какие, для него, впрочем, довольно важные, дела. Надо было ещё больше запутать следы. Он быстро справился и с этой задачей, благо помощников (из числа недругов Пушкина) у него было довольно. У масонов и на этот случай была давно оправдавшая себя тактика. Дело обыгрывалось так, что, в конце концов, по словам А. Ахматовой, на поверхность всплывали два взаимно уничтожающие друг друга документа или факта, и дело затемнялось до неузнаваемости. Так произошло и после убийства Пушкина. Всплыло, правда не два, а несколько документов (а еще больше слухов и домыслов), в которых вина за случившееся возлагалась попеременно на самого поэта, на его жену и на Александру Николаевну Гончарову, авторами же подметных писем поочередно назывались то князья Гагарин и Долгоруков, то графиня Нессельроде, то граф Уваров. Оставлялось место и для намёков на участие в этом деле Николая I и III отделения. И самое примечательное и необъяснимое во всём этом то обстоятельство, что, как сказал или как завещал Геккерен, так и вышло: на протяжении 150 лет все, кто когда-либо писал о дуэли и смерти Пушкина, неизменно, как заворожённые, шли на поводу у версий, оставленных будущим пушкинистам голландским послом.

Печально, очень печально, но следствие неминуемо возвращается на истинный путь, и теперь уже не следует бояться нарушить заповеди масона Геккерена.

Советские пушкинисты И. Ободовская и М. Дементьев прошли первый, хотя и самый трудный, но зато и самый почётный отрезок на этом пути, окончательно реабилитировав от наветов Геккерена и его верных учеников (в их числе старательней других выглядели такие советские авторы, как П. Гоголев В. Вересаев М. Цветаева и А. Ахматова), жену поэта и её сестру Александру. Про Наталью Николаевну, например, Д. Благой после знакомства с работой И. Ободовской и М. Деменьтъева сказал: "Никто не должен, не смеет не только бросить, но и поднять на неё камень". Настоящего автора дипломов указал нам Пушкин. Дальнейшие исследования, в том числе настоящие заметки, должны показать, на кого должен быть поднят, а затем брошен камень.