Пещера мечты. Пещера судьбы - Владимир Мальцев

Чернота входного отверстия. Прохлада и ровный мощный ветер из-под земли, волнующий до глубины души любого спелеолога. Включаем свет. Это совсем не значит, что можно сразу идти вниз с первой ношей груза. Спелеология возможна только потому, что человеческий глаз — чрезвычайно тонкий инструмент, который может подстроиться к очень низкому уровню освещенности. Иначе запас питания для ламп был бы просто слишком тяжел. Но, как и любой другой тонкий инструмент, глаз нуждается в подстройке. Прежде чем станет что-нибудь видно, пройдет не меньше получаса. Которые и идут на перепаковку снаряжения, переодевание, и — обед. Силы очень нужны — путь неблизкий. Пока доберемся до подземного лагеря, может пройти и двадцать часов.

ДРУЖНАЯ КОМАНДА ЗАКОНЧЕННЫХ ЭГОИСТОВ

Мало-помалу наши спортивные игры начинают перенимать иностранцы; будем надеяться, что наш пример послужит им предостережением, и они сумеют остановиться вовремя.

Спелеологи. Пещерные люди современности. Стараниями недавнего президента СССР М. С. Горбачева слово «пещерный» было превращено в самое грязное ругательство в политическом лексиконе. За что некоторые из спелеологов абсолютно серьезно собирались подать на оного Горбачева в суд, да так и не собрались — как говаривал еще Христос, не судите, и не судимы будете. Да и просто времени жалко. А пещерные люди — они же совершенно такого не заслужили, и по идее, слово «политик» должно звучать гораздо более грязным ругательством.

Так что же такое спелеология и что же такое спелеологи? Вопрос трудный, на который пытались вразумительно ответить многие, но никому это толком не удалось. Скорее всего, мне тоже не удастся, но тем не менее — попробую.

Подземный мир — это именно особый изолированный мир со своей особой атрибутикой: совершенно ни на что не похожими ландшафтами, флорой, фауной, звуками, запахами. Мир, лишенный солнечного света, и потому — таинственный. Мир, чуждый обычному человеческому восприятию в гораздо большей степени, чем мир подводный, и примерно в такой же степени, как космическое пространство. Последнее свойство пещер, кстати, широко используется — стрессовая мобилизация человека в пещере примерно соответствует таковой в космосе, и потому пещеры — один из излюбленных полигонов для постановки всевозможных медицинских и психологических экспериментов, проводимых под крышей различных космических агентств. Я ни в коем случае не имею здесь в виду идентичность условий — ее нет и в помине, а только то, что общая степень изолированности и непривычности примерно одинакова. В пещерах нет, конечно, невесомости — но нет света, нет природных ориентиров времени. Зависимость от снаряжения, от систем жизнеобеспечения тоже примерно одинакова. Даже питьевая вода при проведении длительных экспедиций требует солевой коррекции — в большинстве пещер она чуть ли не дистиллированная, и при длительных экспедициях пить такую недопустимо. Порванный же на выходе гидрокостюм во многих случаях может убить с той же степенью надежности, что вышедший из строя скафандр — переохлаждение в двух-трех градусной воде происходит за минуты. Не говоря о полной стерильности условий, за пару месяцев отучающей организм от необходимости борьбы со всякими болезнетворными бактериями, подстерегающими на поверхности.

И в силу своей таинственности и непостижимости подземный мир всегда привлекал к себе людей той особой категории, которым обычный мир тесен. Даже первобытные люди не ограничивали своего использования пещер поселением во входных гротах. Еще Норбер Кастере, знаменитый французский спелеолог и археолог, доказал, что люди мадленской эпохи устраивали нормальные исследовательские экспедиции на значительные расстояния от входов, а иногда — оборудовали там капища. Нетипичные люди были всегда, хотя назывались они по-разному и роль в обществе выполняли тоже разную.

Естественно, сфера приложения интересов нетипичных людей разнообразна, и это совсем не обязательно пещеры. Но за последние века количество белых пятен на планете Земля уменьшилось настолько, что даже альпинизм и освоение морского дна уже потеряли последние оттенки романтического исследования, выродившись либо в чистый спорт, либо в чистую науку, либо в чистую технологию. По сути, остались только космос, пещеры, а также всякое мистическое шарлатанство, популярность которого в наше время отчасти и объясняется тем, что нетривиально мыслящие люди не имеют сферы разумного приложения своих возможностей и способностей. Однако космос требует высоких технологий, да и просто пока слишком дорог, чтобы быть полем деятельности индивидуальностей. В итоге — остаются пещеры.

Как единственный мир, в котором можно испытать себя не в войне и не в спорте, не противопоставляя себя никому, даже природе, а проверяя свои способности и возможности «в чистом виде». Это не просто объяснить, но пещеру, в отличие от горы или океанской впадины, действительно нельзя покорить на чистой технике — ее нужно понять, прочувствовать, полюбить наконец — и только тогда она откроется.

Как единственная часть планеты Земля, где можно найти места, в которых не только не ступала нога человека, но и которые не видел ни один глаз — ни человеческий, ни фотографический.

Как единственный мир, в котором остались не сделанные открытия, доступные простой наблюдательности исследователя, даже не подкрепленной технической базой. И не только географические — практически для любого естественнонаучного специалиста в пещерах есть свой интерес.

Как мир, в котором могут выжить только люди своего же сорта — не склада характера, не интересов, не серии, а именно сорта — не уступающие тебе в широте мировоззрения, в широте умений и способностей, в общей нестандартности — для всех других людей общение с пещерами исчерпается несколькими визитами и прекратится само собой.

Пожалуй, можно даже еще точнее сформулировать, что представляет из себя тот сорт людей, который лучше всего выживает в пещерах, причем сформулировать на парадоксе. Принято считать, что подземные путешествия, равно как и любые другие, главным образом привлекают классических романтиков. Это, конечно, так — без изрядной доли романтизма, причем того самого бескорыстного романтизма старого доброго жюль-верновского толка, в пещерах делать решительно нечего. Но в общем случае этого не достаточно. То есть достаточно для того, чтобы съездить два-три раза, но не для того, чтобы втянуться в спелеологию всерьез и надолго. А для последнего необходимо совершенно другое качество, на первый взгляд романтизму абсолютно чуждое и даже противоречащее. Мощное самомнение. Не представляю никакой другой области человеческой деятельности, где каждый второй считал бы себя одновременно выдающимся спортсменом, гениальным фотографом и экспертом еще в трех десятках областей. Не будем вдаваться в подробности, в какой мере все оно заслуженно (хотя заведомо в гораздо большей, чем кажется со стороны), отметим лишь как факт. Третий необходимый компонент — технический склад характера. Без него можно и не выжить физически — слишком многое зависит от снаряжения. И вот именно такой противоестественный сплав романтизма, технического универсализма и несколько гипертрофированного самомнения и образует спелеолога. Пусть меня поднимут на смех все психологи, утверждающие, что такой сплав просто невозможен, а если бы и был возможен, то четверо таких людей, будучи оторваны от мира, съели бы друг друга за завтраком на третий день, но это так.