Любить или воспитывать? - Екатерина Мурашова

Я ничего не поняла, но на всякий случай кивнула. Я соглашатель по природе, да и в университете меня учили: если не происходит ничего экстраординарного – соглашаться с клиентом, это очень терапевтично.

Сидящая передо мной женщина действительно выглядела вполне благополучной. У нее были неправильные черты лица, но при этом пышные, красиво уложенные волосы, очень ухоженная кожа и подтянутая сухощавая фигура, явно доставшаяся ей не от природы, а в результате диет и усиленных, направленных тренировок, скорее всего с персональным тренером. В руках она держала ключи от машины и время от времени ловко и забавно крутила на пальце брелок с каким-то полудрагоценным камнем.

– Моему сыну семнадцать лет. Он учится в Англии, в очень хорошей школе. Вполне успешен и вроде бы всем доволен, много занимается спортом. Дочке скоро будет два года.

– Дети от одного отца? – уточнила я, предвидя ответ.

– Да, конечно, от одного, – женщина легко опровергла мои ожидания. – Мы двадцать лет женаты, у нас хороший брак. У меня большой бизнес из сферы обслуживания. Почти полторы сотни человек. Муж тоже мне помогает. Но вообще-то он музыкант.

Я промолчала. Она, кажется, это оценила.

– Я хотела поговорить с вами о детях. То есть сын, конечно, уже почти вырос, там что сделано, то сделано. А вот дочка еще маленькая, и тут вроде бы возможны варианты. Она у меня, естественно, сидит с няней. Точнее, с двумя, потому что у них должны же быть выходные. Няни, к сожалению, часто меняются. Вы же знаете, как трудно сейчас найти хорошую няню…

Я не знала, но на всякий случай опять кивнула: наверное, действительно трудно.

– И вот я тут подумала: а не вредно ли ребенку практически все время находиться не с матерью, а с другими, чужими, в сущности, людьми? Может быть, я совершаю фатальную ошибку? Может быть, у дочки от этого развивается стресс и еще какие-нибудь нарушения личности? И сын так далеко от меня… Он уже совсем англичанином стал: когда я спрашиваю у него, как дела, отделывается явно формальными ответами и описывает погоду в стиле телевизионных комментаторов. Хотя, конечно, у него еще такой возраст, я понимаю… И вот мне захотелось узнать мнение специалиста…

– Здесь возможны два варианта, – подумав, сказала я (женщина на удивление легко держала паузу – видимо, сказывался большой опыт руководящей работы). – Первый: вас совершенно устраивает тот образ жизни, который вы себе выстроили, но из внешней среды, от значимых для вас людей или непосредственно от ваших детей поступила некая информация, которая маркирует какую-то проблему. Тогда мы ее и будем решать. Второй вариант: вы устали или вам просто по возрасту надоело бегать электровеником, и вы видите в непосредственном уходе за подрастающей дочерью (заручившись при этом рекомендацией психолога) возможность изменить ваш образ жизни. Но это ваша жизнь, и, желая ее как-либо изменить, вы совершенно не обязаны искать для этого предлог или обстоятельства непреодолимой силы. Вы – свободный человек.

Теперь думала моя посетительница. Я ждала.

– Вроде никаких существенных проблем не было, – наконец сказала она. – По мелочи не считается, потому что это нормально. Стало быть, второй вариант? Насчет моей свободы… Но ведь вы должны понимать, что я отвечаю за людей!

– Вы наверняка не используете детский труд, – улыбнулась я. – Это все взрослые люди, следовательно, они сами за себя отвечают.

– Верно, – она улыбнулась в ответ. – Поймали. Отговорка.

– К тому же ваш муж…

– Ах… – брелок на пальце завертелся просто-таки с бешеной скоростью, сливаясь в мерцающее кольцо. – Он без меня не сможет. Он слишком мягкий человек, чтобы… Знаете, если говорить честно, то я, наверное, уже привыкла к определенному уровню доходов, комфорта, возможностей. Именно это, если хотите, дает и одновременно ограничивает мою свободу… Диалектика из институтской программы! Вот где она, оказывается, вылезает, кто бы мог подумать… – с искренним удивлением добавила она.

Мне почему-то стало весело.

– Да бросьте! – сказала я. – Вы родились и выросли…

– Вот тут, недалеко от вашей поликлиники, в двухкомнатной хрущевке на пятерых, – легко подхватила она. – Отец пил, дедушка двенадцать лет болел раком… А мне всегда хотелось жить богато…

Я представила себе, как она, цепляясь зубами и всеми четырьмя конечностями, добиралась от этой хрущевки к своему «большому бизнесу из сферы обслуживания». И ведь никакие мужики не служили ей стартовой площадкой, наоборот – она двадцать лет замужем за своим музыкантом.

– Река времени не течет вспять, – сказала я. – Вы уже ни при каких обстоятельствах не вернетесь в ту хрущевку. Даже если бы вдруг захотели.

– Я умом-то все понимаю, – кивнула она. – Это что-то внутри меня. Не дает расслабиться. Но, в общем, мне действительно нравится насыщенная жизнь – когда вокруг много людей, событий, материальных возможностей… Стало быть, вы полагаете, что дочери никакой психической травмы сидение с няней не нанесет? Я понимаю, конечно, что надо все-таки найти постоянную…

– Я пока ни слова об этом не сказала.

– Да? И вправду, – удивилась она. – Ну, значит, это я за вас. Но все-таки – как вы-то считаете? Ведь издавна же аристократы отдавали своих детей няням, кормилицам, потом отсылали в школы, пансионы, лицеи… Так?

– Так, – согласилась я. – И если бы это как-то существенно и негативно на психику влияло, наверное, уже заметили бы.

– Но? Есть же «но»! Не может не быть, я его слышу, – требовательно сказала она. – Что происходит, если ребенка фактически растит няня? Хорошая няня?

– Да ничего плохого с ним не происходит, – я пожала плечами. – Просто если ваш ребенок вдруг окажется Пушкиным, то он напишет и посвятит много стихов своим друзьям, своей стране, своим женщинам, одно из самых проникновенных и нежных – своей няне и ни одного – матери.

Цепочка лопнула, и оторвавшийся брелок со стуком упал на пол.

– Вы правы, он не напишет, – глухо сказала женщина. – Теперь уже не напишет никогда. А ведь в детстве он действительно сочинял стихи. Мой сын… Наивные такие, но совершенно прелестные. И пел их как песенки. Говорил, что будет исполнителем романсов. Когда мы только отправили его в Англию, он сначала писал ужасно ностальгические, но лирические и красивые письма. Как будто из ссылки… Я даже испугалась и поехала туда: вдруг ему действительно так плохо? Увидела его: бодрый, впервые целеустремленный, весь в учебе, спортивных тренировках и интригах – поставил себе задачу стать капитаном какой-то команды… Теперь он не собирается возвращаться в Россию, говорит, что из-за коррупции в ней невозможно работать, а ностальгию придумали неудачники. Собирается учиться на менеджера и заниматься строительным бизнесом в странах третьего мира – там, говорит, больше прибыль…

– Я думаю, так оно и есть, – сказала я, чтобы что-то сказать (в строительном бизнесе и прибылях я, мягко скажем, разбираюсь неважно).

Она понимающе усмехнулась и встала. Осанка у нее была – впору позавидовать. Тщательно накрашенные глаза подозрительно блестели.

– Спасибо, – медленно сказала она. – Я не жалею, что пришла. Кое-что я для себя выяснила и уяснила. Буду теперь думать.

– Удачи вам! – искренне пожелала я.

На пороге она обернулась:

– Дочка тоже поет песенки. Только, няня говорит, у нее пока слов не хватает. Я хочу… – она оборвала себя резким жестом и вышла за дверь.

Я смотрела ей вслед. А потом заметила валяющийся на ковре брелок. Подняла его и положила на полку. Если она не вернется – подарю его какому-нибудь малышу, получится красивая игрушка.

Алиса как симптом и синдром

Девочке Алисе было два года и десять месяцев. Несмотря на обилие в кабинете игрушек, она ими практически не играла. Брала одну за другой и, толком не исследовав их возможности, либо бросала на пол, либо приносила и складывала матери на колени. Употребляла пару десятков простых слов типа «мама», «нет», «дай».

Проблемы в развитии ребенка были налицо. Но молодая мать почему-то о них даже не упоминала и говорила исключительно о себе.

– Я еще поняла бы, если бы это была свекровь. Ну ревность к невестке и все такое – говорят, это часто бывает… Но это же моя родная мать! У нас всегда были такие хорошие отношения, я с ней даже подростком не ссорилась. Подружки мне завидовали… И вот! Конечно, когда папа четыре года назад умер, она очень переживала, но зачем же теперь… Я же не шляюсь где-нибудь, я работаю и учусь, я предлагала Алиску в ясли отдать, она сама сказала: давай я с ней буду сидеть. А теперь…

Что собственно происходит теперь, я, признаюсь, выяснила не без труда.

Алиса ужасно капризная. Если что не по ее, кидает игрушки, падает на пол, дерется. Заниматься, строить из кубиков, учить буквы (зачем?!), рисовать, даже читать книжки не хочет совсем. Умеет есть сама, но требует, чтобы ее кормили с ложки и включали мультики во время еды. Если не включить, может перевернуть тарелку. Последнее время стала плохо спать по ночам.