Вопреки искусству - Томас Эспедал

Она днями простаивала возле окна, глядя на улицу, где жила.

Она днями простаивала возле окна, глядя на улицу, где проживет всю жизнь.

Простояв достаточно долго, она видела эту улицу как она есть и будет, узенький грязный проулок, засыпанный гравием, бесконечный ряд домов слева и справа, он не вел никуда. Ей хотелось уехать прочь отсюда. Она не уехала отсюда никогда.

Стоя у окна, она наблюдала за ним: вот он возвращается из школы, один, одиночка, слишком уж аккуратно одетый, в начищенных ботинках. Его сбивают с ног. Сегодня это Вильям, вчера был Отто, а завтра найдется кто-нибудь еще. Дерущихся обступили другие мальчишки. Она не решалась прикрикнуть на них или выбежать на улицу, на помощь ему, это лишь осложнит дело, он должен справиться в одиночку. И он справлялся. Он сам удивлялся, насколько легко ему даются победы в уличных драках — юркий и быстрый, он хорошо дрался. Но драки за место на этой улице вскоре прекратились, и конец им положила драка более серьезная — война, великая и всеобщая, и его забрали из школы и отправили подальше от улицы, к родственникам в деревню.

Он хотел остаться дома. Войны он не боялся, а вот мысль о разлуке с матерью пугала, причиняя боль.

Войны он не боялся — чего ему бояться на своей улице, дома, нет, это совсем не страшно, а вот что действительно страшно — так это потерять мать.

«Я к тебе приеду, — сказала она, — летом».

Летом. И сколько ему придется там жить?

Несколько дней, неделю, ну, может, пару недель, но чур не больше, ему без нее не жизнь.

Однажды в пятницу из школы его забрал отец. Он стоял возле школы с рюкзаком за плечами и большой сумкой в руках. «Мы уезжаем». Но мальчик никуда ехать не желал, во всяком случае в одиночку или с этим чуждым отцом. Ему хотелось домой, хотелось сбежать от страшных слов отца: «Мы уезжаем». Уезжаем, а мальчику хотелось одного — сбежать, он неохотно плелся за отцом к площади Дании, потом через Новый парк, они пересекли центр города и вышли к причалу, где в сумерках виднелись очертания корабля. Уже стемнело, но огни были потушены. Они уплывали в темноте.

Они лежали бок о бок в каюте, отец и сын, никогда прежде не остававшиеся наедине, чужие. Отец был неразговорчив, мальчик услышал от него всего несколько фраз. «Ты будешь жить в Суннфьорде, — сказал он, — в семье маминых родственников. У них хутор в Эспедале, а сами они люди добрые. А летом мама к тебе приедет. Сейчас в школе стало ненадежно, да и на улице тоже. Из-за немцев, — так он сказал, — у нас с немцами война, они захватили верфь. А еще захватили улицу Микаэля Крона, Лаксевог и Берген, и всю Норвегию. Понимаешь?» — спросил он. Мальчик кивнул. Он знал об этом. Сейчас война, и ему хочется остаться с матерью. Лежа в каюте, он прислушивался к дыханию спящего рядом отца и шуму мотора, похожему на стук какого-то злого сердца. Лежа в корабельной утробе, мальчик все дальше уплывал куда не желал, где никогда не бывал, к людям, которых не знал. Ему хотелось назад, и побыстрее. В свой дом, на свою улицу, к маме, он ей нужен — а она ему. Была война. Тогда зачем им понадобилось отправлять его из дома, где идет война, в незнакомое место, где тоже идет война? Он хотел проиграть войну, хотел все потерять. Утром прорезался свет, жесткий белый, он распорол горы и ударил в блестящее зеркало фьорда, их корабль со всеми пассажирами поплыл словно по солнечному туннелю. Все резало глаза, белизна, новизна, заснеженные вершины гор и крутые обрывы, переходящие в поросшие лесом склоны, и зеленые пастбища, подступавшие к самому морю. Мальчик посмотрел на домики, запертые у воды, их соединяли только узенькие тропинки; он здесь пленник. Сидя возле окна, он откусывал от бутерброда, который отец достал из рюкзака. Там же лежала одежда, обувь, учебники, бумага, рубашки и нижнее белье — все это мать аккуратно завернула и обстоятельно сложила в рюкзак. Ему хотелось закинуть его за плечи и рвануть домой. Он выждет немного — неделю, а может, месяц, и пешком, по горам, отправится домой, в город, на свою улицу, в свою школу, к матери. Он так и видел, как рано утром, пока остальные спят, он выйдет из комнаты, из запертого в горах домика и двинется в дорогу с рюкзаком за спиной. Корабль заходил в Согнефьорд, а мальчик уже шел в противоположном направлении, к дому. Он двигался против течения, шел своей собственной дорогой.

В мае на грядках стаяли последние снежные островки, а в горах снег превратился в ручьи и маленькие водопады, которые потекли по скалам и траве, хлынули в леса, вырывая из земли старые корни, ветки и гравий, смешивая все это в один коричневатый поток и унося в реку, что вышла из берегов, и поля на несколько дней и ночей залило водой, почти недвижимой, но потом река собралась с силами и мощными толчками выплеснула белые потоки воды в море. Светило солнце. От земли валил пар. Тонкая пелена белого тумана на деревьях, холмах и цветах ветреницы по берегам ручьев, вновь затихших. Чириканье птиц. Первые птицы, маленькие — трясогузки, дрозды, синицы и воробьи. Темные тени птиц покрупнее — ворон или ястребов, орлов или сов, птиц хищных. Отпечатки оленьих копыт на опушке. За деревьями мелькали зайцы и лисы. Чужой, незнакомый мальчику мир. Начали ягниться овцы. Жеребята на траве, куры в курятнике. Телились коровы, поля засаживались картошкой, засеивались морковью и репой, капустой и редисом. Зацвели, покрывшись снежными хлопьями цветов, сливы и яблони. Для мальчика этот мир был новым. Природа и работа на хуторе, где он рано просыпался и шел в хлев помогать крестьянину. Он всюду следовал за маминым дядей, включался в его труды, шел следом за дядей по полосе, тащился с плугом за лошадью вперед и снова назад, они работали, мальчик и мужчина. Чинили инструмент, кололи дрова. Укладывали поленницы, разжигали огонь в печке, собирали в курятнике яйца, выгоняли овец с ягнятами на выпас в поле, это была работа, и это была игра. По утрам он сидел у себя в комнате и читал учебники. Он прочитал одну книжку Марка Твена. Он вырезал из осиновой ветки удочку, прицепил к ней леску и крючок и стал ходить на речку, где выкапывал червяков и ловил в заводях рыбу. Он ходил туда и днем, и ночью, ему нравилась рыбалка. Он полюбил ходить в горы, выходил через калитку за домом и шел вверх лесом до тропки, которая вела на горное пастбище. Ложился в траву и грелся на солнце, пока кожу не начинало саднить. Одиночка. И ему нравилось жить одиночкой, я знаю, что ему нравится это. Он сидит в комнате, читает газеты, смотрит в окно, курит, не берет трубку телефона и не открывает, когда стучат в дверь, может просидеть так взаперти несколько дней, не подавая признаков жизни; он унаследовал эту тягу от отца и передал в наследство своему сыну, похоже, это фамильная черта. Он лежал в траве, грелся на солнышке. По пастбищу протекал ручей, и мальчик выпил прозрачной ледяной воды, прежде чем карабкаться на самую высокую вершину — здесь он останавливался и смотрел на долину. Хотелось ли ему домой? Он не знал. Через месяц середина лета, через месяц приедет мама. Он скучал по ней, но уже не так сильно, как прежде. А вот по школе и улице, одноклассникам и приятелям совсем не скучал. В письмах мама писала, что его школу бомбили и многие убиты, что в их доме по улице Микаэля Крона выбило все стекла и двери в их квартире теперь не закрываются, потому что от бомбардировок дом перекосило. Он писал в ответ, что видел немецких солдат, они приходили к ним на хутор за маслом, яйцами, молоком и картошкой. Вели себя вежливо и расплатились за продукты. Мать написала, что летом приехать не сможет — должна быть рядом с отцом, должна помогать отцу, она нужна ему, а война, мать уверена, все равно скоро кончится. «Война скоро кончится, и ты вернешься домой». Он сидел в комнате с письмом в руках и смотрел в окно, не ответил, когда его стали звать из гостиной, и не открыл, когда они принялись стучать в дверь. Ему хотелось побыть одному. Он тосковал по маме и не хотел домой.

Семья ужинала в парадной гостиной за празднично накрытым столом: серебряные приборы, белая скатерть, подсвечники и фарфоровые тарелки. У мальчика день рождения, за столом собрались Якоб, владелец хутора, его жена Астрид и двое их сыновей, Аксель и Ялмар, они приехали помочь в сенокос. Рядом с мальчиком на лавке сидели две маленькие девочки, Матильда и Ирене. В августе ему исполнилось тринадцать лет.

В сентябре деревья сбросили зеленый и выкрасились в желтый и красный, кроны загорелись, и по лесу и горным склонам будто поползло пламя. Он чувствовал это пламя внутри себя, он влюбился. Холодные порывы ветра развеивали прошедшее лето. Мальчик много работал, больше чем требовалось. Он боялся, что его отправят домой.

Якоб с сыновьями косили траву, собирали сено в копны и забрасывали их на телегу, где мальчик, надев не по размеру большие сапоги, утаптывал сено, а потом вел лошадь с телегой к хлеву. «Мы граблями сгребали сено и развешивали его по сеновалу поближе к щелям в стенах, чтобы ветер лучше просушил его».