Крушение лабиринта - Ярослав Астахов

И Тессий осознает: это поднялись его веки, как будто разрешаясь оков. Он словно возвращается издали… он обнаруживает свое тело покоящимся на мелкой прибрежной гальке.

Он чувствует: играющая прохлада, время от времени, охватывает его ступни. Это, понимает очнувшийся, накатывает прибрежная утренняя волна… Как высоко вздымается каменный утес… и где же на нем то место, откуда он сделал шаг?

И к Тессию наклоняется улыбающееся лицо. Медленно, словно облако. И Тессий понимает не сразу смысл одного единственного сказанного ему слова.

– Жив.

Он узнает незнакомца, который не заметил его, пройдя на расстоянии вытянутой руки.

– Зачем ты был настолько неосторожен? Тебе немыслимо повезло, что я оказался рядом. Я подхватил тебя за мгновение до твоей смерти!

– Я думал, боги бессмертны.

– Бессмертны лишь те из нас, кто избирает это своим Искусством. Таких не так уж и много. Я, Селий, предпочитаю Искусство подражать ветру. Таков мой окончательный выбор, думаю. Мне ведь уже три года – я зрелый бог.

Селий не говорит более ничего, однако его глаза и улыбка призывают ответить на невысказанный вопрос.

– А я родился вчера. Мое имя – Тессий.

– Я догадался, что ты – рожденный совсем недавно, – улыбка собеседника делается еще шире. – Немало младенцев гибнет, не успевая даже и осознать, что, собственно, изменилось в них… Сегодня замечательный день: у меня получилось помешать богу не состояться! Уже и ради одного этого стоит практиковать Искусство… Солнце высоко! Отправимся ко мне, Тессий. Пора тебе впервые попробовать наши вино и хлеб.

На каменные ступени, которые ведут в покой Селия, набегают волны. Боги расположились на мраморной скамье перед входом. Чаши, наполненные вином, в их руках. И плещущийся прибой вплетает неслышные голоса в их беседу.

– Ты упомянул выбор, Селий…

– Выбор состоит в том, что всякий, рожденный богом, однажды должен решить, на что же будет в основном употреблена Сила, которую ему дают ночи Круга.

– А что ты разумеешь под словом «Сила»?

Тессий следит, как маленький, наполовину прозрачный краб выбирается на ступень. Пытается зацепиться лапами, и однако поток отступающей воды опрокидывает его и уносит. Краб, впрочем, не особенно и сопротивляется.

– Этого не пояснить в двух словах. Необходимо пониманье ряда вещей, что превышают разумение человеческое, то есть установления твоей прошлой жизни. Быть может, лучше бы мне было сказать: чувствование таких вещей.

– Что ты имеешь в виду?

– Начну с главного. Краеугольный камень всего божественного достоинства составляет один закон. Его название может показаться для тебя странным. Это – НЕСОПРИКОСНОВЕННОСТЬ ПЛАЩЕЙ И МАСОК.

Невольно Тессий подается чуть ближе к новому другу.

– Селий! Моя летучая маска впиталась в ткань моего плаща! Это произошло перед тем, как раз, как я сделал шаг, который, если б не ты, оказался бы в жизни моей последним. Большой и плотный лоскут растворился в складках, как будто это роса! Случилось это сразу же вслед за тем, как на плаще этом сама собой защелкнулась фибула.

– О том я и говорю. Ты увидал чудесное свойство нашего одеяния. Оно-то и стоит на страже закона, который только что я назвал. Развернутая формулировка такова: ЛИЦО ДА ПРЕБЫВАЕТ СОКРЫТЫМ, КОГДА ОБНАЖЕНО ТЕЛО.

И Селий продолжает, переходя почти на торжественный речитатив, хотя и с некоторой наигранною ленцой-отстраненностью.

– Во исполнение сего, Тессий, одновременно с именем новорожденный бог получает маску. Лоскут особой материи – летучей и почти что живой. Божественная маска умеет самосмыкаться и она прячется, когда нужно. Поэтому она не обременительна. Маска бога, – и Селий поднимает вверх палец, – принадлежит ему и только ему. И в этом смысле маска – как имя. Она прозрачна для глаз только того бога, которому она была дана вместе с именем. Сейчас она отдыхает, маска, сорастворенная материей твоего плаща. Плащ – это маска тела. Но стоит лишь его сбросить – и лицевая маска отделится от складок плаща, как туман от волн. Ее колдовская материя сгустится и достигает по воздуху твоего лица (и только в эти мгновения ты можешь видеть ее) и скроет его черты.

– Вот так и совершается заповедь, – заключает Селий, – лицо да пребывает сокрытым, когда обнажено тело. Как видишь – все исполняется даже не отвлекая вниманья бога. Как если б это был природный процесс, естественное явление.

– Когда же бог пожелает снова облечься в плащ, – уточняет, желая проверить, правильно ли все понял, Тессий, – маска спадет с лица и опять растворится в складках?

– Вот именно. Ты понял свойство белых одежд. Как правило, именно это и происходит каждое утро. Лицо и тело, они… это, можно сказать, дневное и ночное светила на небесах нашего бытия. Лицо – подобие солнца. А тело – это светило ночи. Мы испиваем чашу Круга до дна, и приходит сон. И точно так же естественно, как наступает сон, Тессий, Сила переносит нас, опочивших, из амфитеатра в наши обители… И так они сменяют одно другое: время плащей – время масок. Не может быть, чтобы одновременно были одеты белые плащ и маска. Как и не может быть, чтобы одновременно они отсутствовали. Благодаря-то этому торжествует Несоприкосновенность. Мы знаем души друг друга (по крайней мере, поскольку лицо и взгляд представляют окно души). Мы знаем тела друг друга… НО МЫ НЕ ЗНАЕМ, КАКОЕ ИЗ ЭТИХ ТЕЛ ОДУШЕВЛЕНО ЛИЧНОСТЬЮ КАКОГО ИЗ НАС. Поэтому, когда рождается новый бог, мы, знакомясь, как бы узнаем лишь имя его лица. Но остается ненарушимо девственным и свободным – то есть избавленным от именования – его тело.

– Но для чего нам все это нужно?

– А так мы получаем энергию для чудес. Благодаря Несоприкосновенности тонкое становится отделено от плотного. И вырабатывается нектар бессмертных. Так иногда мы именуем нашу Энергию, потому что благодаря ей ведь можно сделаться и бессмертным (если изберешь себе такое Искусство). Заметь: два вида соприкосновений рождают Силу. Соприкосновение душ, которые получили имя. А также – соприкосновение безымянных тел. Последним обладают все звери. И велика, Тессий, магия бессловесных тварей, хотя о том не ведомо человеку. Ведь люди и не подозревает, что, например, звери передают мысли (точнее – чувства) друг другу на расстоянии. А иногда читают и сердечный всплеск человеческий. Еще они залечивают у себя раны, какие почитаются среди людей безнадежными. А также наши братья меньшие могут предчувствовать роковые события. И определяют верное направление пути без каких-либо ориентиров. И многое еще, друг, что для человека немыслимо, легко и просто доступно им.

– Что же, все это благодаря соприкосновению безымянных тел?

– Именно. Благодаря Силе, рождающейся от соприкосновения безымянных тел. Такою магией от начала стоит и движется мир животный. Однако и у человека есть, чем похвастаться. Все умные достижения людей рождает не что иное, как соприкосновение имеющих имя душ. Звери не постигают ни языка словесного, ни искусств, ни ремесел. Они вообще не знают; их удел – лишь умение. А много ли возможно от умения радости для души, когда и оно само-то толком не сознается? Итак, вот перед нами две неполноты, Тессий: и человек лишен Силы зверя, и обделен зверь Могуществом человека. Теперь ты угадаешь легко, благодаря чему боги превзошли и звериный, и человечий род…Итак?

– Я попробую… Наверное, бог есть тот, кто совмещает оба Могущества, сделав законом жизни, как ты сказал, несоприкосновенность одежд и масок? Помноженные одна на другую, две основные Силы, которыми стоит сущее, рождают необыкновенные чудеса, прославившие богов?

– Совершенно верно! Притом какая отточенность формулировок, мой друг! Не так уж плохо для недавнего человека. Впрочем, я думаю – это кровь. Любимая поговорка Таурия, ты знаешь, «кровь всегда сказывается!»

Тессию непонятно, конечно, при чем тут кровь. И кто такой этот Таурий, упомянутый собеседником его вскользь, как некто, само собою богам известный. Но Тессия занимают вопросы иного рода.

– Я только не понимаю, Селий, какое уж такое особенное Могущество создается союзом тел, пусть даже и безымянных? Откуда бы ему взяться?

– А ты припомни. Хоть что-нибудь об этих самых союзах. О тех, которые ты знал в прошлой жизни, то есть – будучи еще человеком.

– Там… раньше… не так уж много было запоминающегося. Впрочем… Кузнец из нашего полиса повстречал однажды на пустынном берегу мою мать. Она выходила тогда из моря после купания… Я не думаю, чтобы она или он были как-то уж особенно виноваты в том, что дальше произошло. Кровь у Благословенного рода горячая, как известно… Отец мой, декан селения, довольно жестоко избил потом этого кузнеца. В те годы отец был еще не старым и очень сильным. Едва ли он от гнева впал в исступление и страстно захотел мстить. По нраву он рассудительный и спокойный. Но мести от него ждали. Таков обычай людей. И вот… иначе бы он не был деканом! Со временем кузнец оправился от побоев. Но почему-то совершенно забросил, вдруг, свое ремесло. И сделался почти нищим. Единственная у него была радость: хотя бы иногда издали слышать голос, видеть хоть одно движение моей матери… Однажды ночью он попытался бесчестно убить моего отца. Брат выбил у него нож и собирался уже прирезать мерзавца тут же на месте. Но кузнец оказался проворнее… сам бросился на нож брата!