Юность Бабы-Яги - Владимир Качан

Поэтому, когда Саша спросил, что же ему предпринять, чтобы поближе познакомиться, Вета ответила:

– А вы уже это делаете…

– Что? – не понял поначалу Саша.

– Все… чтобы поближе…

– Вам это не нравится? – спросил Саша, помолчав. Она все время опережала его на мгновение, будто заранее угадывая следующий ход и тут же отвечая контрприемом, который обескураживал Сашу своей прямотой. Вета молчала, отвернувшись и глядя на теплоход. Саша опять спросил: – Не нравится?

– Что? – повернулась Вета. – А-а! Я уже забыла. Что вам хочется поближе познакомиться? Нравится или нет, не скажу… Пока… не скажу, – добавила она, улыбнувшись. – Скажу так: это меня не раздражает.

Улыбнулась она так, что у Саши что-то произошло с сердцем. Он однажды встретил в своем проходном дворе ночью, когда возвращался опять с какой-то вечеринки, не совсем пьяного, но очень страшного человека.

Сашины новые туфли гулко стучали в проходном дворе, ни сзади, ни спереди не было совсем никого, и вдруг из-за угла вышел этот человек, руки у него были в карманах, а во рту тлел окурок сигареты, что не помешало ему попросить закурить. Он даже не скрывал, что это – стандартное клише для начала драки. Саша остановился и отступил на полшага.

– Не бойся… Сейчас пока не бойся, – сказал человек, усмехнувшись. – Есть сигареты?

– Есть, – Саша вынул пачку и дал. Человек, все так же усмехаясь и тяжело глядя на Сашу, сказал:

– А всю пачку дашь?

Саша промолчал.

– А не дашь, – сказал человек, – я остановлю тебе сердце. Ножом или заточкой… Ты что предпочитаешь?

Саша глядел на эту сцену будто со стороны, будто все не с ним происходит. Он только холодно, как литератор, оценивал необычную манеру говорить, уголовную поэтичность этого типа. Он даже удивился про себя, даже восхитился немного.

– А нельзя не останавливать мне сердце? – услышал он свой голос. – Может, пусть побьется еще немного? Пачку я тебе подарю, – сказал Саша, – а ты угостишь меня парой сигарет. На ночь. Дома больше нету.

– Хорошо, что ты не боишься, – сказал человек. – А то вот собаки бродячие, к примеру, догоняют и кусают того, кто испугался и побежал. А кто идет прямо, не боится, того не трогают. Ты прохожий, а я – бродячая собака, – добавил он вдруг с неожиданной горечью. – Давай пачку, – сказал он и вынул правую руку из кармана. Рука была вся синяя от татуировок. Человек вынул левую руку, точно такую же, сам вытащил из пачки три сигареты и протянул Саше. – Ступай с богом, прохожий, – сказал он и исчез в темноте.

Саша подумал тогда, что человеческая жизнь, в сущности, висит на волоске, что сегодня, поведи он себя иначе, его могло бы уже и не быть. Сейчас он вспомнил тот эпизод, потому что, когда Вета улыбнулась ему, он подумал, что сердце можно остановить не только ножом, заточкой или инфарктом, его можно остановить, к счастью – на время, вот такой улыбкой, невозможно красивой, открытой и зовущей.

– Что вы? – спросила Вета. – У вас сейчас лицо окаменело.

– Нет, нет, ничего. Просто вы мне так улыбнулись…

И он вдруг взял и рассказал ей про тот самый эпизод во дворе.

Вета опустила голову, помолчала, потом спросила, как-то сразу перейдя на «ты»:

– Так что же, я тебе сердце остановила?

– Ну не совсем, я же живой пока. Но такие вещи, – он подумал немного, – улыбка такая, ну еще музыка, не всякая, конечно, или даже сама любовь – что-то томится там, внутри, стонет, а что именно – ты не знаешь и где именно – не знаешь.

– Э-э, да вы поэт, – сказала Виолетта (опять перейдя на «вы») не то с уважением, не то с разочарованием, и Саша осекся, застеснявшись своего высокого стиля. Ну нельзя же говорить о сокровенном с девушкой, которую знаешь полчаса. И к тому же так серьезно. Он подозрительно глянул на нее – не смеется ли она над ним.

– А если поэт, то что? Это плохо? У вас на поэтов аллергия?

– Почему? Наоборот, я их люблю…

– Всех?

– Нет, только хороших.

– По школьной программе? Кстати, прости, что спрашиваю, ты школу-то закончила?

– Да, как раз неделю назад, – уверенно соврала Вета, так как знала, на сколько выглядит. Могла бы запросто соврать, что уже год назад простилась со школой. – Вот как раз после выпускного бала – прямо сюда.

– Значит, 18 уже есть?

– Есть, есть, не беспокойтесь. Уголовной статьи для моего возраста уже нет.

– Ну зачем вы меня так обижаете? – сказал Саша, все еще не выпуская Ветиной руки. – Я вовсе не об этом. Да и вообще я не очень пуглив. Даже если бы вам было 15.

– То что? – с кокетливым вызовом спросила Вета, грациозно наклонив головку на длинной тонкой шейке и лукаво поглядев на Сашу сквозь красиво упавший локон. «Что ж ты, милая, смотришь искоса, низко голову наклоня?» – подумал Саша.

– Нет, ты от вопроса-то не уходи. – Она подергала его за руку. – Ну же, скажи, как бы повел себя, если бы узнал, что мне 15?

То на «ты», то на «вы» балансировали молодые люди на тонкой границе перехода к чуть большей близости.

– А тебе что, правда 15?

– Нет, 18, но я хочу знать.

– Для чего?

– Для того чтобы понять: первое впечатление от тебя правильное или нет.

– Ну хорошо. Если бы тебе было 15, я бы продолжал вести себя точно так же и желал бы с тобой близости и хотел бы тебя погладить, а потом поцеловать. Сначала поцеловал бы тихо так, едва касаясь, нежно, а потом, если бы чувствовал, что ты не против… – Саша говорил тихо, почти шептал, влюбленно глядя на нее. Он говорил, а сам будто делал то, что говорил. Он решил, что с этой девочкой надо вести себя так, как она сама; честно говорить, что думаешь и чего хочешь. – А потом… – повторил он и замолчал.

Вета подняла голову и тоже, прямо посмотрев на него, спросила:

– Что? Что потом бы сделали?

– А потом, – Саша вздохнул и, понимая, что ставит на зеро последнее, честно сказал: – А потом уже поцеловал бы как следует…

Это был ключевой момент диалога. Именно сейчас, в эти секунды решался вопрос: быть ли продолжению или все немедленно закончится, или даже превратится в шутку.

– А как… следует? – спросила Вета, но спросила так, будто уже раздевалась в первую брачную ночь.

– Как вас надо поцеловать? – так же шепотом продолжал Саша.

– Да…

– А вы не знаете?

– Нет, – сказала Вета и почти не врала. Познания ее в этой области были скорее теоретическими, почерпнутыми из многочисленных видеокассет, а также фильмов дальнего зарубежья, идущих по разным телеканалам. Ну целовалась с мальчиками в подъезде несколько раз, мальчики неумело тыкались ей в рот своими жесткими губами, и Вета недоумевала после: что за радость такую находят все любовники из кино в этом процессе.

– Правда, не знаете? – недоверчиво произнес Саша.

– Правда. А что, непохоже?

– Непохоже. Красивые девочки выучиваются этому делу раньше других.

– Почему?

– Потому что красивые. Больше мальчиков, а значит – больше шансов.

– Спасибо, я польщена. Но вот видите, бывает и так, как со мной.

Разговор все больше уходил в область теоретического анализа, но ни ему, ни ей этого вовсе не хотелось.

– А как, вы сказали, вначале бы сделали?

– Я сказал, что сначала бы погладил, осторожно очень, вот по этой щеке, потом тихо…

– А можно без сослагательного наклонения? – перебила его Вета, термин из школьного учебника вспомнился сейчас очень кстати.

– То есть?.. – опешил многоопытный Шурец.

– Ну без «бы»… Погладил бы, поцеловал бы… А просто – «погладил, поцеловал»… и далее – со всеми остановками. – Вета выжидательно, с полуулыбкой глядела на Сашу, и в глазах ее мерцал вечный зов, влекущий слабохарактерных мужчин в неумолимую бездну внебрачных связей. А мужчин неженатых, но с гипертрофированным воображением (например, некоторых поэтов) – в гибельный водоворот связей случайных, которые, как они всякий раз надеются, могут оказаться совсем не случайными и, может быть даже – Судьбой.

– Просто… поцеловал? – переспросил Саша растерянно, понимая, что и в искренности она его обошла. Он был честным, а она – еще честнее, он шел ей навстречу, что называется, с открытой душой, но она – просто-таки с душой распахнутой. Он казался в этот момент себе наивным ребенком по сравнению с Ветой. И так же ребячески, так что Вете стало даже чуточку смешно, спросил:

– А можно?

– Нужно, – серьезно ответила Вета и опять так, будто снимала с себя последнюю деталь одежды. – Зачем же отказывать себе в таких естественных порывах. Давайте. Немедленно гладьте и немедленно целуйте. Только делайте это именно так, как говорили. А говорили вы хорошо… Ну, смелее… – Вета сама сняла его руку со своей и поднесла к своей щеке. – Гладьте, – повторила она и закрыла глаза. Учеба началась.

И Саша поцеловал ее, сначала едва прикасаясь, как и обещал, потом все теплее и горячее. В первые же 20 секунд он убедился в том, что Вета не врала, признаваясь в своей неопытности; в следующие 20 секунд он удивился тому, как она быстро учится; в оставшиеся 20 секунд он подумал, что теперь ему надо учиться у нее; а когда их губы наконец разъединились, а руки продолжали обнимать, и они замерли оцепенело и только тяжело дыша, – Саша вдруг осознал и даже испугался немного, что его «любовь с первого взгляда» – не простое приключение на знойном юге, что эти губы он не скоро забудет. «Будет лентой пулеметною красоваться поцелуй» – как предупреждал об опасности один песенный шлягер. Но… как уже было сказано выше, падать в бездну – излюбленная забава некоторых Поэтов; и страх, что все теперь будет непросто, их никогда не останавливает.