Путь к золотым дарам - Дмитрий Баринов (Дудко)

Вдруг послышался стук копыт. К царю подъехали три всадника-венеда. Двое осторожно помогли третьему спешиться. Худой, измождённый, в грязной ветхой рубахе, он опустился перед царём на колени — и застонал от боли, а встать смог лишь с помощью двоих. Ратша вгляделся в его лицо, показавшееся знакомым, и, вздрогнув, сделал рукой знак косого солнечного креста:

   — Братила! Тебя же языги убили. Ты что, из пекла вернулся?

   — Из пекла. Такого, какого и в нижнем мире нет. А в среднем зовётся оно: Калуш. Оттуда к вам соль везут. Лучше сивашской, поди? — спросил он с неожиданной злостью. — А мне теперь хоть бы и до смерти несолоно хлебать.

Кто-то протянул ему бурдюк с водой. Жадно напившись, Братила начал рассказывать:

   — Меня тогда раненого река вынесла — к тем же языгам в лапы. Увидели, что я силён, убивать не стали, подлечили даже и отдали бастарнам. А те меня повели в Калуш, в предгорья Карпатские. Ямы там с солёной водой, калюжами их словене зовут. Черпаем эту воду, на костре в котлах выпариваем, сушим — весь день, от восхода и до заката. Никому соль добывать нельзя, только нам, царским рабам. Стерегут нас опять же языги. Чуть что — босиком в калюжу загоняют. Или спину исполосуют до крови и водой из калюжи окатят.

   — Говорят, друиды умеют обращать людей в соляных истуканов? — осведомился Хилиарх.

   — Для этого друидов не надо. Кладут связанного в рассол и выпаривают, как обычно. С головой не окунают, пока богам душу не отдашь. А самая большая кара — под землёй каменную соль добывать. Локтей десять, не меньше, земли и соли над тобой. Всё разъедает та соль — кожу, глаза, нутро. Все суставы пухнут — соль под кожей откладывается.

Любознательный эллин вздрогнул, вспомнив иудейское предание о людях, обращённых в соляные столпы. Не додумались ли извращённые жители Содома до того же, что и надсмотрщики Цернорига? А Братила продолжал:

   — И нету из Калуша выхода на волю никому, кроме мёртвого. Или того, кто выдаст другого, что бежать надумал. Мне боги помогли: когда языги напились, отвязал лошадь и ускакал. Коня потерял, пешком шёл, потом полз — ноги совсем не годятся. — Он снова рухнул на колени, и крик боли перерос в рычание зверя. — Выведи нас из пекла, Солнце-Царь! А царство это Чернобожье разрушь, истреби, огнём праведным выжги!

Суровое лицо Хор-алдара потемнело. Ему, бывшему рабу с Лаврионских серебряных рудников, не трудно было догадаться, у кого выучились Цернориговы надсмотрщики выжимать из рабов пот до последней капли. Те же римские или греческие купцы многое могли присоветовать — чтобы побольше соли ждало их в следующий раз.

   — Росы, народ Солнца! — загремел над толпой голос князя. — Не должно быть под Солнцем такого царства! Уничтожим его, пока оно не выросло во второй Рим! Или мы будем недостойны своего имени[10].

Рука Ардагаста легла на меч, и клинок индийской стали, вырвавшись из золотых ножен, блеснул в солнечных лучах.

   — Росы, воины Солнца! Именем светлых богов — на Цернорига! Не должно быть пекла на земле!

Золотистый луч ударил вверх из Колаксаевой Чаши, и следом тысячи мечей, копий, секир поднялись к небу.

Между густой дубравой и берегом Прута раскинулось большое село. Среди белых мазанок выделялась одна — самая большая и высокая, крытая не камышом, а деревом. Семь дверей было у неё, и над каждой — по паре оленьих рогов, а внутри — семь покоев и ещё один — самый обширный. На стенах его красовались рога оленей, туров и зубров, головы вепрей, висели мечи — скифские в золотых ножнах, кривые дакийские, длинные сарматские, замысловато изукрашенные кельтские. Пол устилали шкуры медведей, волков, рысей. Вокруг очага стояли обильно накрытые дубовые столы. Оленьим домом называлось это жилище, и сюда всякий раз возвращался его хозяин, который большую часть года ездил по стране, пируя, охотясь и собирая дань.

За столами сидели хорошо одетые люди — бастарны и даки, венеды и языги. Кафтаны, отороченные золотыми бляшками, соперничали с пёстрыми плащами, бронзовые эмалевые застёжки — с золотыми гривнами. Презрение к роскоши, не нужной мудрым, выражали лишь чёрные плащи друидов.

Говорили за столами большей частью по-германски. Три века назад отважные кельты смешались тут с не менее отважными германцами и весёлыми фракийцами, да так смешались, что остальные кельты прозвали их всех «бастарнами» — «незаконнорождёнными». Сейчас кельтскую речь сохранили лишь друиды. Царь, его дружина и все, кто хотел с нею сравняться, предпочитали германскую речь. Ну а словенскую и дакийскую оставляли для тех, кто кормил всех этих мудрейших, храбрейших, ещё и богатейших.

Во главе стола сидел в резном кресле из красного тиса человек с гордым властным лицом и великолепным телом воина и охотника. Его волосы и пышные вислые усы были выкрашены в золотистый цвет, сквозь который проглядывала естественная чернота: слишком много было в роду у хозяина дома черноволосых фракиек. Шею охватывала массивная золотая гривна с бычьими головами на концах. По-кельтски его величали «риг» — царь, по-германски — «конунг», а по-венедски — «князь». Имя его — Цернориг — означало «Царь-Олень», а ещё «Высочайший, Могущественнейший Царь». Венеды же за глаза называли его Чернорогом.

В углу стояло высеченное на белокаменной плите изображение покровителя царя — Цернунноса, хозяина зверей и подземного мира. Бог сидел поджав ноги, держа в руках гривну — знак богатства — и змею, окружённый зверями — оленями, турами, вепрями, львами. Из его оленьих рогов вырастали ветви с листьями. Церноннос наделял своих почитателей богатством и мудростью. Сколь богат царь бастарнов и как мудры его друиды — знали все. Были и другие покровители, которых боялись лишний раз помянуть вслух: Трёхликий, владыка тьмы, и Кромм Круайх, Кровавая Голова.

Голубые глаза царя поглядывали на собравшихся с едва скрытым презрением. В его царстве все — словене, даки, коренные бастарны, языги — грызлись между собой: из-за земель, добычи, царских подарков. Все наперебой выслуживались перед царём и наговаривали ему друг на друга. Каждый сынок старейшины мечтал выбиться в царские дружинники, каждый ученик деревенского колдуна — в друиды. Вот этим и держалось царство бастарнов, пережившее все остальные царства гордых кельтов (кроме пятерых царств в далёком Эрине[11]). Оно устояло даже после того, как восемь лет назад Плавтий Сильван увёл за Дунай большую часть коренных бастарнов, а их земли заняло дакийское племя карпов[12]. Всем, кто только вкусил власти над людьми, хотелось тут сделаться настоящими бастарнами и гордо покрикивать на своих соплеменников по-кельтски или по-германски.