Дырчатая Луна - Владислав Крапивин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не…
– Через него видно, как одно пространство расслаивается на несколько… Вот смотри…
Лесь привстал, дотянулся до одежды, из кармана вытащил крошечный стеклянный кубик – он заискрился на солнце. Лесь уселся на камне, опершись правой рукой, – щуплый, изогнувшийся, похожий на бронзовую статуэтку. На груди висел дырявый камешек с продернутым шнурком. Левую ладонь с кубиком Лесь протянул девочке:
– Посмотри сквозь него.
Девочка приподнялась, поднесла кубик к глазу. … Пространство расцвело радужными пятнами, раскололось, увеличилось, вместо одной скалы, у которой Гайка чуть не утонула, стало несколько. И горизонтов – раз, два, три, четыре… Разноцветные… Может, и Носов теперь не один? Однако глянуть на Носова Гайка не решилась. Посмотрела еще на скалу и протянула кубик хозяину. Сказала с сожалением:
– Это ведь только кажется.
– Это не только кажется. Здесь и по правде хватает чудес…
– Каких?
– Всяких. Например, со временем… ты помнишь, когда сюда за мной пролезла… пришла? Я знаю – точно в двенадцать…
– Да! Я смотрела на часы!
– А сколько времени, по-твоему, уже прошло?
– Не знаю… Ой! Наверно, давно домой пора. Мама сегодня дома и уже с ума сходит из-за меня!
– Не сходит, не бойся… – Лесь прыгнул с камня, принес девочке ее часики. – Видишь, все еще двенадцать. Секундная стрелка бежит, а другие стоят…
– Испортились…
– Нет! Просто время здесь замирает! Купайся и загорай хоть целую вечность. Ну, такой подарок для нас в этом месте!
– Честно-честно? – ее глаза опять стали большущими.
Лесь немного обиделся. Не всерьез, а для порядка.
– Думаешь, шучу с тобой? И когда вытаскивал – шутил, и сейчас, да?
– Ну, не сердись. Просто трудно это… понять сразу.
– А ты не сразу, – посмеялся Лесь. – Понимай постепенно, спешить-то некуда. Пока мы здесь – все время будет полдень. Я это давно открыл.
– Чудеса какие, – выдохнула девочка.
Она сказала «чудеса какие», но большого удивления не было. Гайкой овладела легкость и беззаботность. Раз время не движется и раз эта бухта волшебная (или почти волшебная), значит, и она, Гайка, – не совсем Гайка. Все вроде бы как в сказке или во сне. И можно ни о чем не тревожиться. И этот коричневый белоголовый мальчишка – вроде бы уже не Носов из четвертого «Б», а маленький волшебник. Этакий Питер Пэн…
Гайка опять прилегла на камень, закрыла глаза. Услышала, что Лесь тоже лег, а потом весело спросил:
– Тебя как зовут? А то даже не знаю имя родственницы…
– Галя… Галька… А когда маленькая была, букву «эл» не выговаривала, получалось «Гайка». Все так и стали звать.
– Ясно. А меня – Лесь.
– Какое хорошее имя! Не то что мое!
– А чем тебе твое не нравится? – удивился Лесь.
– Маме сперва не нравилось. Говорила, что «гайка» – железная, тяжелая, а про меня она мечтала, что стану балериной или музыкантшей. Но потом привыкла.
– А ты станешь балериной? Или музыкантшей? – с неожиданным интересом спросил Лесь.
– Не-а, – беспечно откликнулась Гайка. – В ансамбле мне не понравилось. А в музыкальной школе сказали: слух недостаточный. Мама была в отчаянии…
– А ты?
– А я нет. Надоели все эти гаммы…
– А кем хочешь быть?
– Понятия не имею, – отозвалась Гайка все с той же беззаботностью. – Я вообще бестолковая. В школе – троечница. И даже плаваю, как… гайка.
– Не горюй, Гайка, – утешил Лесь. – В школе многие талантливые люди были троечниками, только педагоги скрывают от нас эти факты… А плавать научишься. Главное – чаще тренироваться.
– Тебе хорошо. Ты, наверно, каждый день тренируешься. Все время на море и на солнце….
– Отчего ты так думаешь?
– Ну… – Гайка несмело хихикнула. – Ты весь такой солнцем обжаренный, даже пятки. Они и у негров-то иногда розовые, незагорелые, а у тебя…
Лесь объяснил чуточку горделиво:
– Это не от загара. То есть от загара, но не от здешнего. Я таким коричневым на свет появился… Знаешь отчего?
– Нет… не знаю…
– Оттого, что я родился ближе всех к солнцу!
– Да? Не может быть, – робко не поверила Гайка.
– Ну, вероятно, это не единственный случай, но ужасно редкий. Мама родила меня на высоте одиннадцать тысяч метров.
– В самолете?!
– В самолете!.. Она с подругой летела из Москвы домой и… в общем, не рассчитала. Вернее, это я поторопился.
Гайка засмеялась:
– Захотелось поближе к солнцу?
– Наверно… А оно любит тех, кто к нему тянется, вот и покрасило меня раз и навсегда. Ультрафиолетом…
– Значит, все нормально кончилось? – заботливо спросила Гайка. – Самолет – это ведь все-таки не роддом.
– Почти нормально… Там целая бригада врачей была, летели на какую-то конференцию. Они быстро управились с мамой и со мной… Только одна неприятность все же случилась…
– Какая?
– Самолет тряхнуло в воздушной яме. И от этого получилась родовая травма. Вернее, потом сказали, что, наверно, от этого…
– А… какая травма? – Гайке и спрашивать было неудобно, и промолчать неловко: вдруг Лесь подумает, что ей безразлично.
Лесь глянул в упор желтовато-серыми глазами.
– Разве ты не видишь, что левый глаз у меня косит?
Гайка заставила себя несколько секунд не отрывать взгляд. Потом все-таки заморгала, но ответила твердо. И честно:
– Нет, Лесь. По-моему, ничего не заметно.
– Вот и славно! – обрадовался он.
– Просто иногда… кажется, что ты смотришь как-то… загадочно. Тебе это даже идет, – собравшись с духом, выговорила Гайка. – А никакой косины вот ни настолечко нет…
– А мама все беспокоится: «Давай закажем новые очки». Это специальные, чтобы оптическую ось выправлять. Меня такие с младенчества заставляли носить, а недавно я… то есть они тюкнулись о камень. Одно стекло вдребезги.
– А почему же новые-то не заказать? – со взрослой озабоченностью сказала Гайка.
– Да ну их. Надоели.
Гайка понимающе спросила:
– В классе дразнят, да?
– Что ты! Никто не дразнит! У нас в классе четыре человека в очках и два из них знаешь какие авторитетные!.. И вообще класс у нас дружный, все ребята хорошие.
– А Вязников? – не удержалась Гайка.
– Ну, что Вязников… – потускнел Лесь.
Гайка моментально испугалась, но отступать было некуда.
– Это ведь ты сегодня подрался у гаража с тем мальчишкой? Все говорили: «Вязников, Вязников…» – И она подсказала Лесю: – В семье не без урода, так ведь?
Лесь быстро возразил:
– Вязников не урод! Он наоборот даже… В него еще в первом классе девчонки влюблялись.
– Да я не про то…
– И вообще… Многие считают, что он человек хоть куда…
– А ты? – не удержалась Гайка. – Ты как считаешь?
Лесь отвернулся, и треугольные лопатки у него дернулись.
– Что поделаешь, раз у нас эта… психологическая несовместимость. Я никогда первый не лезу, это он ехидничает.
– Ну и что же, что ехидничает, – осторожно осудила Леся Гайка. – Драться все равно не стоит. Кругом и так столько всего… всякой войны и драки…
Лесь понял ее. Сказал примирительно:
– Мы же только раз в году. И всего-то до первой крови.
– Где первая, там и вторая. С этого все и начинается, а потом не остановить. Вон сколько стрельбы недавно было опять по всем берегам. И толком никто не знает, из-за чего…
– Ты не сравнивай…
– Да я и не сравниваю…
– Отчего тогда дуешься? – улыбнулся Лесь.
– Я не дуюсь…. Просто как подумаю про такое, всегда расстраиваюсь… из-за отца.
Она сказала «из-за отца», а не «из-за папы», словно показывая Лесю недетскую серьезность своей печали.
– А что с ним? Ты говорила, что он командир корабля.
– Он был… Его уволили. За то, что сбил вертолет.
– Чей? – Лесь приподнялся на локтях.
– Кто же его знает… Папа командовал большим охотником, и они вывозили беженцев с Горного берега… Понимаешь, город горит, танки палят по домам и по гавани, на берегу тысячи людей собрались, все плачут, кричат… Папа нагрузил охотник так, что он сел ниже ватерлинии, еле управлялся на ходу. Ладно еще, что море было тихое… Отошли, а милях в десяти от берега на них вертолет налетел. Без всяких опознавательных знаков… И с первого захода – две ракеты по кораблю. А на палубе людей битком: и большие, и маленькие. Хорошо, что ракеты мимо. Папа спрашивает по радио у начальства: что делать? А те: не отвечать…
– Не поддаваться на провокацию, – уточнил с сердитым сочувствием Лесь.
– Да, так и сказали!.. А вертолет – снова! И еще две ракеты, и взрыв у борта. Кого-то осколками ранило. Папа и скомандовал зенитчикам… А его потом чуть под суд не отдали за нарушение приказа. Хорошо, что люди вступились, кого он спас. И газеты… Но с флота все равно уволили в запас…
