Жизнь, поиски и метания Андрея Георгиевича Старогородского - Юрий Огородников

– Да, ваша честь, признаю. Только я не знаю, как это получилось. У нас была игра в пейнтбол, мы стреляли крашеными шариками, которые не наносят повреждения игрокам. Я сделал шуточный выстрел – меня подтолкнул на него мой товарищ и коллега Никитин, сказав, устрой ему сюрприз. Владимир Георгиевич прогуливался между деревьями. Я выстрелил двумя последними зарядами подряди к своему ужасу увидел, как от дерева полетели щепки, а Владимир Георгиевич…. Я бросил ружьё и побежал к нему. Он не был жив. Краски от шарика на нём не было. Мне стало плохо.

– Будут вопросы у стороны обвинения?

– Да, Ваша честь. – Обвинителем оказалась молодая, лет сорока женщина, брюнетка, глаза её вспыхнули огнём возмездия.

– Подсудимый, вы сами заряжали патроны и наполняли ими патронташ?

– Да, сам.

– Патронташ мог быть в других руках?

– Патронташ оставался дома, когда я уходил на работу в предыдущий день.

– Обычно для этой игры используют не охотничье ружьё, а пневматическое. Почему вы стреляли из охотничьего ружья?

Подсудимый помолчал. Потом нехотя ответил:

– Мне предложил стрелять из ружья мой коллега Кондратий. Он сказал, мы же мужчины, давай для большего эффекта будем стрелять из ружей. Я согласился.

– Зачем вы закопали труп, хотя вы должны были сообщить о несчастье, если это действительно случайность, в милицию.

– Я очень испугался и потерял голову.

– Вы один закапывали труп?

Подсудимый замялся. Наконец, выдавил из себя:

– Один.

– У меня больше нет вопросов. Всё совершенно ясно.

Судья спросил, будут ли вопросы у защиты. Защитник, лысоватый мужчина в годах, ответил:

– Да, ваша честь.

– Задавайте.

– У вас были серьёзные разногласия с Берсеневым, вашим руководителем?

– Нет, не было. У нас с ним было полное согласие по всем вопросам деятельности банка.

– Кто пригласил Берсенева поехать вместе с вами?

– Кондратий.

– А почему вы прекратили игру, то есть охоту друг на друга?

– Кондратий сказал «хватит». У тебя там осталась пара зарядов. Пугнём шефа.

– Вы уверены, что патронташ не был в чьих-то чужих руках?

– Уверен. Дома оставалась моя жена. Не могла же она подменить патроны. Она в этом ничего не понимает.

– Но она могла передать его в руки другому человеку, который разбирается в оружии.

– Не понимаю, зачем ей это было бы нужно.

– А почему вы взяли не духовые ружья, а боевые?

Антон замялся. Кондратий предложил… Мы же мужчины, так будет эффектнее.

– Странное представление о мужчинах. Берсенев не играл с вами? – А зачем он поехал?

– Отдохнуть на природе.

– У Никитина (Кондратия) были разногласия с Берсеневым?

– Да, были.

Пригласили жену Антона знаменитую Руфину Адвокат:

– Как вы думаете, каким образом в магазине оказались пули?

– Просто не могу взять на ум.

– В тот вечер, ночь, утро кто-нибудь приходил к вам?

– Нет, мы были вдвоём с Антоном.

– Вы заходили в день перед выездом вашего мужа в банк?

– Что мне там делать?

– Подумайте хорошенько. Ложные показания наказуемы.

– Не помню.

– Странная память: это было несколько дней назад. Обвинитель: «Ваша честь, я возражаю. Адвокат оказывает давление на свидетельницу чтобы она давала показания против себя. Это противозаконно».

Адвокат: «Противозаконно лгать. Видеозапись показала, что вы были в банке».

– Да? Впрочем, кажется, забегала на минутку, по пути…к мужу, конечно.

– Какими у вас были взаимоотношения с Никитиным?

– Он друг моего мужа. И только.

– У защиты есть доказательства, что вы встречались с Кондратием у него дома часто и долго. Можем представить свидетелей.

Обвинитель (зло): «Ваша честь, я протестую, личные дела свидетелей не имеют отношения к делу».

Адвокат: «Ваша честь, как я вам покажу позднее, имеют прямое отношение к делу».

Судья: «Отвечайте, свидетельница».

Руфина: «Видите ли, Кондратий такой…видный мужчина…, а я женщина всё-таки».

Адвокат: «Тоже странное представление о женщинах. Так был он вашим любовником?»

Обвинитель: «Я протестую!»

Руфина: «Как сказать, да, невольно…».

И тут взъярился Антон.

– Ваша честь, разрешите дать дополнительные показания.

– Разрешаю.

– Кондратий помогал закапывать труп. Более того, он настоял на этом: не звонить в милицию. Просил меня не впутывать его в это дело, всё взять на себя, так как стрелял я. Но он предал нашу дружбу.

Судья: «Есть вопросы к подсудимому?»

Обвинитель мрачно, адвокат спокойно сказали «нет». Продолжили вопросы к Руфине.

– Вы настаиваете на том, что накануне в банке встречались только с мужем?

– Кажется, да.

– Но видеозапись показывает, что вы встречались только с Кондратием…

– Кажется, так попутно, на ходу.

Адвокат: «Ваша честь, разрешите продемонстрировать запись?»

Обвинитель вскочила, как ужаленная. Создавалось впечатление, что она была лично заинтересована в официальной версии дела. Она вскрикнула: «Я протестую! Это вмешательство в тайны банка!». И даже забыла сказать «Ваша честь».

Судья: «Хорошо, покажите».

Адвокат: «Ваша честь, разрешите пригласить сурдопереводчика, чтобы точнее понять текст разговора между свидетелями».

Судья: «Разрешаю».

Просмотр и перевод записи показал следующее: Руфина взяла у Кондратия большой свёрток, как оказалось, с патронташем.

– Милый, ты всё сделал, как надо!

– Да, зарядил, как надо.

Ради тебя, милый, стараюсь. Пока! И поцелуй.

Судья назначил дорасследование. Кондратия арестовали прямо в зале суда.

Руфина направилась к выходу из зала. Обвинитель бросила ей: «Эх вы!» Видно, женщина была не только разозлена, но и очень обеспокоена тем, что пошло расследование.

Результатом дорасследования стало то, что осудили Кондратия, а Антона освободили, ограничив его штрафом за неосмотрительность. Руфину осудили условно. Она быстро пришла в себя. Кондратий был выброшен из её души, хотя тело долго помнило его. Руфина разбила семью провинциального олигарха, перетащила его в столицу. У Руфины начался новый цикл жизни.

Глава восьмая

Господи, помилуй и спаси разбойника

Яков Анатольевич подумал об Андрее: «Мы не можем быть на одной земной площадке. Или он, или я». Он сам не мог объяснить свою неприязнь к Андрею. Наряду с несовместимостью этих людей по всем параметрам было и что-то ещё. Может быть, элементарная зависть – один из главных двигателей поступков человечества. Варвара, такая притягательная для мужчин девушка, была равнодушной к нему как к мужчине. Она предпочла ему Андрея. Больше того, Яков видел, с какой симпатией относятся на кафедре к Андрею. И чувствовал, как профессоры замыкаются при его, Якова, появлении, внутренне отгораживаются от него.

А, может, совесть Я.А. жгла душу, и Андрей постоянно напоминал ему, как он сделал страшный шаг: невольно предал Варвару и вольно, по ведению стал одним из организаторов убийства её отца. «Я был в отупении! В отупении был от страха перед Абендом, я был невменяем, граждане судьи!». Но внутренний судья уже не покидал его.

На наш взгляд, зависть хотя и могла язвить Якова, мстить из-за этого для него было бы слишком мелко. Видимо, причина была в другом. Когда ребёнок ударится пальчиком о шкаф, он просит маму побить шкаф. И тогда боль легче. Боль Якова – осознанное им страшное преступление: трагедия семьи Берсенева – жгла душу Якову Это он подставил Варвару. Как он мог не подумать получше, как он мог забыть, что абенды не имеют ни совести, ни чести! Кроме того, он понимал, что последнее преступление его есть следствие услужения Абенду за деньги до этого. Андрей постоянно напоминал Якову о его преступлениях и усиливал боль. Христианин ценил бы это: очищайся! Но Якову было далеко до состояния души христианина. Он начал тщательно следить за Андреем, чтобы поймать того на оплошностях. У Андрея, небрежного к разным бюрократическим требованиям, было нетрудно такие оплошности найти. Не сделал новое УМКД (это никому не нужно, кроме бюрократов – Андрей, сказал об этом громко вслух, осуждающе – оплошность), отпустил студентов с половины лекции: не было необходимого настроя на доверительное общение. Согласно Андрею и ряду других преподавателей, занятие по общественным дисциплинам может быть только в форме сомыслия со студентами, когда все вместе делают для себя открытия, в том числе и преподаватель. Андрей рассказывал, например, как один думающий студент предложил такое понимание художника: художник – человек, который свою боль сублимирует в произведение. Андрей радостный забежал на кафедру и сообщил об этом коллегам. Какую неизвестную ранее сторону художника раскрыл Савва! На ту беду рядом оказался Яков. Он проворчал, что это дилетантство и надо понимать явления в соответствии с наработанным в социологии и философии. Хотя сам понимал, что именно так нужно проводить занятия, как Андрей и его коллеги. Ноу Якова не было соответствующего состояния: на душе у него постоянно скребли кошки – там поселился бес.