Последняя из дома Романовых - Эдвард Радзинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Орлов остановился и сказал Христенеку:
– В своем письме к нам государыня предполагает, как они должны откликнуться. Вот это все дословно в наше письмо и перепиши. Ибо, что матушка предполагает, то и правда.
И он продолжил диктовать:
– «На днях, матушка, получил я письмо от неизвестного лица, о чем хочу тебе незамедлительно донести. Сие письмо прилагаю, из коего все ясно видно. Почитай письмо внимательно, матушка, помнится, что и от Пугачева воровские письма очень сходствовали сему письму. Я не знаю, есть ли такая женщина или нет. Но буде есть, я б навязал ей камень на шею, да и в воду... Я ж на оное письмо ничего не ответил, но вот мое мнение если вправду окажется, что есть такая суматошная, постараюсь заманить ее на корабли и потом отошлю прямо в Кронштадт. Повергаю себя к священным стопам Вашим и пребуду навсегда с искренней моей рабской преданностью».
«Как повернул, – с восхищением думал Рибас – И уже забыты враги, которые хотят его опорочить! Теперь, оказывается, он решил свидеться с нею – только чтоб заманить ее на корабли!.. И все, что он будет делать, чтобы свидеться с суматошной, есть лишь служение императрице... Но как же он хочет с нею свидеться!»
На лице Рибаса было искреннее восхищение.
Орлов вдруг пристально посмотрел на Рибаса и сказал:
– Ох, Рибас, хитрый испанец, боюсь, повесят тебя когда-нибудь!
– Сильного повесят, слабого убьют, а хитрого сделают предводителем. Это у нас пословица, Ваше сиятельство, – улыбнулся Рибас
– Итак, Осип Михайлович, – прервал его граф, – ты отправляешься в Рагузу. И все... все о ней разузнаешь. Откуда она родом?.. Кто с ней в заговоре?.. С кем в отечестве нашем связана?.. Но главное – кто она? Ты понял? Я все должен знать» На глаза ей не попадайся! И будь осторожен.
– Я всегда осторожен, Ваше сиятельство, когда имею дело с женщиной. Ибо женщина есть сосуд греха. Мой отец всегда говорил: «Женишься – бей жену». А я, дурак, спрашивал: «За что ж ее бить, коли я ничего плохого о ней не знаю?» – «Ничего, – отвечал отец, – она знает!»
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: ЕКАТЕРИНА РАБОЧИЙ ДЕНЬ ИМПЕРАТРИЦЫГрязный сумрак петербургского утра в ноябре 1774 года.
В Зимнем дворце, в личных покоях императрицы, в огромной постели спит немолодая женщина, Ангальт-Цербстская принцесса Софья Августа Фредерика, известная под именем русской императрицы Екатерины Второй.
Сейчас ей сорок пять лет. Она родилась в Штеттине, где ее отец, один из бесчисленных немецких принцев, был командиром полка на прусской службе. В четырнадцать лет она была привезена в Россию и выдана замуж за голштинского принца Петра Ульриха, объявленного императрицей Елизаветой наследником русского престола Петром Федоровичем. Софья Фредерика также приняла православие и стала именоваться благоверной Екатериной Алексеевной.
Двенадцать лет назад женщина, спящая сейчас в постели, устроила дворцовый переворот. И стала править Россией под именем Екатерины Второй.
Дворцовый звонарь пробил шесть раз в колокол.
Екатерина встает с постели.
День императрицы начинался всегда в одно и то же время – в шесть утра.
Екатерина подходит к корзине рядом с кроватью: на розовых подушечках с кружевами спит собачье семейство – две крохотные английские левретки.
Четыре года назад Екатерина первой в России согласилась привить себе оспу. И тем подать пример подданным. Это был поступок, ибо последствия его были недостаточно известны. Но просвещенная императрица обязана была так поступить. И она рискнула – к восторгу своих друзей, французских философов. В память этого события английский доктор, прививший оспу, подарил ей собачек
Екатерина будит собачек, кормит их печеньем из серебряной вазочки. Левретки сонно едят...
Пожилая некрасивая женщина входит в спальню. Это знаменитая Марья Саввишна Перекусихина – первая камер-фрау ее величества, наперсница и хранительница всех тайн. Она первой узнавала о падении одного фаворита и появлении другого... Она – глаза и уши императрицы во дворце.
– Ну, где же эта Катерина Ивановна? – раздраженно спрашивает Марью Саввишну Екатерина. – Мы ждем ее уже десять минут.
– И что это ты с утра разворчалась, матушка? – строго отвечает Марья Саввишна.
Екатерина покорно улыбается, с нежностью смотрит на Марью Саввишну – той дозволяется так разговаривать с императрицей, с ней Екатерина с удовольствием чувствует себя вновь маленькой девочкой.
«Никого у меня нет ближе этой простой, полуграмотной женщины. Я знаю: она любит меня. В наш век, когда мужчины так похожи на женщин и готовы продать себя за карьеру при дворе, – сколько знатных куртизанов сваталось к Марье Саввишне! Она всем отказала. Не захотела меня бросить... Когда я болею, она ухаживает за мной. А когда она болеет, я не отхожу от нее. Недавно мы заболели обе. Но она лежала в беспамятстве. И я в горячке плелась до ее постели... И выходила! Ибо коли она помрет – у меня никого!»
С золоченым тазом и золоченой чашей для умывания входит заспанная калмычка Катерина Ивановна.
Екатерина сердито вырывает у нее из рук чашку и начинает мыться.
– Заспалась я, матушка, что ж поделаешь, – вздыхает молодая калмычка.
– Ничего, ничего! Выйдешь замуж, вспомнишь меня. Муж на меня походить не будет, он тебе покажет, что значит запаздывать, – говорит Екатерина, торопливо умываясь.
Собачки бегают под ногами.
Эта сцена повторится и завтра, и послезавтра. Но калмычку Екатерина не гонит, Екатерина терпелива и вежлива со слугами. Она не забывает, что еще недавно хотела отменить крепостное право. Но не отменила.
– Будьте добры, Катерина Ивановна, пусть не позабудут принести табакерку и положить в нее табаку моего любимого...
Шесть часов двадцать минут утра на больших малахитовых часах... Екатерина перешла в рабочий кабинет. Быстро выпивает чашечку кофе с сухарями и кормит собак. Собачки сладострастно поедают сухари и сливки.
– А теперь идите с Богом...
Уходят калмычка и камер-фрау. Екатерина выпускает собак погулять. Запирает дверь. Садится к столу.
Теперь время ее личной работы. В эти три часа, до девяти утра, она обычно пишет письма своим любимым адресатам – Вольтеру, Руссо и барону Гримму. Или делает наброски для мемуаров... Или пишет пьесы. Говорят, у ее пьес есть тайный соавтор – писатель Новиков, последователь Вольтера, просветитель. Пройдет время, и императрица посадит своего соавтора в тюрьму. Ибо к тому времени произойдет французская революция, и взгляды просвещенной императрицы переменятся. А писатель Новиков не сумеет переменить своих взглядов. Неповоротливый литератор!
Напевая мелодию французской песенки, Екатерина начинает писать свои письма.
Она в отличном настроении. Ужас последних лет – позади.
«Какие это были годы: Франция толкнула Турцию на войну... Я одерживала победу за победой, но Версаль заставлял султана продолжать кровопролитие... Польша бунтовала... Недавно меня просили предсказать, что станет со странами Европы через тысячу лет. Против слова „Польша“ я написала лишь одно слово: „Бунтует“... Шляхта! Они не захотели королем друга нашего Понятовского – начали бунт. И чего добились? Пруссия и австрийский двор предложили мне поделить польские земли, пока шляхта убивает друг дружку в междоусобии. И пришлось... Иначе раздел случился бы без меня.
А тут и подоспел Пугачев: полдержавы было охвачено бунтом. Благодарение Богу – со всем совладали. Победный мир с турками заключен. И разбойник схвачен и ждет казни. А год назад качались на виселицах дворяне – и ждали прихода кровавых мужиков в Москву».
Екатерина отложила перо, взяла листок бумаги со стола – письмо от нового фаворита Григория Потемкина.
Читает с нежной улыбкой. И по привычке делает пометы на любовном письме, как на государственной бумаге.
«Дозволь, голубушка, сказать то, о чем думаю», – читает Екатерина.
«Дозволяю», – пишет на полях.
«Не дивись, что беспокоюсь в деле любви нашей...»
«Будь спокоен», – пишет Екатерина на письме.
«Сверх бессчетных благодеяний ко мне поместила ты меня у себя в сердце. И хочу я быть тут один».
«Есть и будешь», – пишет Екатерина.
«Потому, что тебя никто так не любил...»
«Вижу и верю».
«Помни: я дело рук твоих и желаю, чтобы покой мой был тобой устроен. Аминь».
«Дай успокоиться чувствам, дабы они сами могли действовать, – пишет на любовном послании свое резюме Екатерина, – они нежны и, поверь, отыщут лучшую дорогу. Аминь».
Она вздохнула:
– Я извожу так много перьев, что слуги очень сердятся, потому что я все время прошу новые я обожаю писать...
Она открывает табакерку с портретом Петра Великого и с наслаждением нюхает табак. Теперь пора приняться за главное. Сегодня она приступает к важнейшему труду – начинает свои мемуары. Она будет писать их всю жизнь на клочках бумаги, чтобы потом соединить вместе. Но так и не соединит. Эти мемуары она пишет для Павла – сына ее и свергнутого ею императора. В них – ее оправдание.