Лист - Дёрдь Гаал

19 октября 1823 года

«Аугсбургер цайтунг» так пишет о Цизи:

«На сцене появился новый Моцарт», — идёт слух из Мюнхена. Говорят, что ребёнку всего лишь семь лет, но уже и сейчас он своими музыкальными способностями обращает на себя внимание ценителей музыки. На самом деле юному Ференцу Листу уже 11 лет, но в остальном слухи соответствуют действительности: новый Моцарт появился. Мальчик, исполняя Концерт Гуммеля си минор, играл с такой мягкостью, чистотой и силой, с такой глубиной чувств, наличие каковых даже самое смелое воображение не решилось бы предположить у ребёнка в столь юные годы. Мы прослушали недавно и концерты Гуммеля и Мошелеса, на которых исполнялась та же самая пьеса, и не побоимся признать, что маленький мальчик ничем не уступает двум великим мастерам. Но чудо даже не в этом, а в его импровизации на заданную тему...»

Я не устаю повторять Ференцу: журналисты всегда любят преувеличивать.

26 октября 1823 года

Двое коллег-музыкантов (братья Эбнеры) посетили нас сегодня и попросили Цизи принять участие в их скрипичном концерте. 13 данной финансовой ситуации это большая жертва с нашей стороны: ведь всю выручку придётся отдать братьям Эбнерам. Баварцы же народ прижимистый и очень удивляются, когда кто-то занимается благотворительностью. Так что слух о великодушном жесте Листов быстро распространился. Нас даже останавливали на улице, спрашивали: правда ли, что мы подарили коллегам Эбнерам весь сбор? Мы гордо отвечали: правда!

27 октября 1823 года

Сегодня днём мы во дворце его величества баварского короля. Гофмейстер пространно наставляет нас, как положено являться пред очи милостию божию короля Баварии. К моему величайшему удивлению, его величество с милой снисходительностью относится к грубейшему нарушению этикета Ференцем: он не только пожимает протянутую ему мальчишкой руку, но и привлекает его к себе, и Цизи как ни в чём не бывало прижимается к королевскому колену.

   — И не страшно было тебе играть после Мошелеса?

   — Ну вот ещё!

   — Молодец. Хорошо, что ты ничего не боишься.

Ференц весело кивает головой в знак согласия с королём.

   — А нам ты не смог бы сейчас поиграть? — спрашивает его величество.

   — Охотно...

Я готов был сквозь землю провалиться, потому что гофмейстер сто раз повторил нам, как нужно в атом случае отвечать: «для меня не может быть большей чести, чем... и т. д.».

Цизи играет великолепно, и король, — наверное, тоже в нарушение этикета — в обе щеки целует мальчика, потом даёт ему щелчок в лоб, и оба они заливаются смехом.

1 ноября 1823 года

В виду большого интереса пришлось повторить наш концерт в зале «Гармония».

6 декабря 1823 года

Концерт в зале «Цум гайст». Столпотворение. Персонал не справляется с публикой, осаждающей двери. Дирекция молит о помощи. Нам сказали, что, даже если мы дадим пять концертов в городском театре, где зал в два раза больше, всех желающих всё равно мы удовлетворить не сможем.

13 декабря 1823 года

Позавчера приехали в Париж, где нас уже ждали приглашения на 36 музыкальных вечеров. Гонорары от 100—150 франков и выше. Многие тем не менее я отклонил: деньги — это ещё не всё. Нужно когда-то и отдыхать. Особенно Цизи, который хоть и быстро растёт и крепнет, но всё же до сих пор не может похвалиться здоровьем.

16 декабря 1823 года

Почётное и полезное приглашение: выступить у его превосходительства, министра культов. Наши друзья предупредили: от него зависит многое — бесплатные концертные залы и прочая помощь. Хотя мы ничего у него и не просили. Много работы.

17 декабря 1823 года

Счастье действительно улыбается нам. Мы явились с рекомендательным письмом Диабелли к господину Себастиану Эрару, директору крупнейшей фабрики роялей и арф во Франции. Эрар — пожилой господин (ему под семьдесят) — пригласил и племянника Пьера, своего будущего наследника. Одним словом, мы и рта раскрыть не успели, как в наше распоряжение был предоставлен целый флигель во дворце. Отказываться бесполезно, заявил хозяин. Да и в самом деле нас уже провожали вместе с пожитками и пачками нот на третий этаж, где нас ожидали две комнаты, передняя и крошечная кухня с кладовкой. Цизи играет свои упражнения внизу, в большом салоне, где две стены — стекло от пола до потолка, а для освещения — десять люстр. Для музыканта наготове на выбор три инструмента: пианино, старинный рояль и новый инструмент — рояльное чудо на семь с половиной октав, равное по силе целому оркестру, а по мягкости звучания самой нежной арфе.

19 декабря 1823 года

Самая грустная запись в этом дневнике. С рекомендательными письмами маэстро Сальери и его высокопревосходительства Меттерниха мы постучались в двери консерватории. Там нас без всяких церемоний провели к господину Керубини[10]. Я отрекомендовался сам, представил ему Цизи, после чего решился показать статью в газете, где говорилось об успешных выступлениях моего сына.

Керубини сказал, однако, что мнение прессы его не интересует. Тогда я передал ему рекомендательное письмо Сальери. Он с высокомерием владетельного князя заметил, что рекомендательных писем он тоже не читает, и пояснил, что обычно их дают людям, от которых желают избавиться.

Я спросил, нет ли у него желания послушать игру Ференца? Керубини покачал головой: он не очень любит рояль. И я решил перейти прямо к делу. Мальчик, сказал я, учился у знаменитых мастеров, но для завершения учёбы хотел бы получить окончательную шлифовку своего мастерства у профессоров консерватории.

Керубини стоял недвижим. Цизи уставился на него, открыв рот: он впервые в жизни видел застывшего, как изваяние, великого человека. А я чувствовал себя нищим, ожидающим подаяния. Наконец после долгого молчания Керубини заговорил:

— Я не полномочен менять статут консерватории. А он предписывает, что её могут посещать только подданные французского короля.

Я был уничтожен. Цизи расплакался. Керубини же круто повернулся на каблуках и скрылся за обитой дверью директорского кабинета.

Господин Эрар нахохотался до слёз над этой историей, потом сказал: «Не следует всё это принимать всерьёз. Учиться не обязательно в консерватории. Завтра у меня будет господин Паэр[11], дирижёр Итальянской оперы. Он хочет купить у нас новые арфы... Вот с ним и побеседуем...»