Уральская Обь - Дмитрий Арбузов

– Мы должны позволять себе изменяться, – вдруг понял я. – Не жаловаться, не давать повода бунтовать нашему «я» с его иной системой ценностей. Все его предпосылки не только нелогичны, но даже ничтожны по сравнению с силой, позволяющей существовать многообразию жизни, так называемой майей. Голос здравого рассудка пытается удержать тебя на месте, он обесценивает значение жизни, часто вынуждая действовать нас вопреки внутренним импульсам – а мы должны продолжать идти только вперёд, нарушая существующие правила в поиске новых, ещё неизвестных путей. Жизнь коротка, и даже задерживаться нельзя. Иначе – зачем всё это было начинать, зачем жить? Роль разума второстепенна, она служит для корректировки пути. Идти же возможно только сердцем. А оно не сомневается… Кожым, кстати, ещё не снится?

– Что оно, наше сердце? С другой стороны, не можем же мы вообще ничего не желать. Разве выбрать соответствующую призывам сердца цель… Как выразить в словах всё это, – обвёл Ваня ладонью, словно подчёркивая могущество окружающих нас гор. – Я не знаю. Слова ограничивают полёт…

– Как хочешь, так и выражайся, – улыбнулся я. – Цензура позволяет…

Этот странно начавшийся и прервавшийся разговор мгновенно придал сил. Мы встали и пошли прочь. Даже набрали приличную скорость. Но всё же, эти последние километры пути дались очень тяжело. Укусы комаров уже не казались столь яростными, и жара перестала «давить на мозги», но ноги мои в сапогах буквально «горели». Я больше не позволял себе останавливаться, потому что знал: после этого ступать будет мучительно – любая неровная поверхность дороги воспринималась ногами болезненно. Кистям рук тоже пришлось несладко, они опухли и покрылись плотной коркой загара, огрубели от непрекращающихся укусов насекомых. На ощупь кожа стала напоминать картон. Теперь двигались исключительно напрямую, не разбирая дороги, с единственным желанием – скорее попасть в лагерь, совсем не сбавляя скорости даже на крупных валунах, словно обезумевшие.

На место явились часам к десяти утра. Здесь я просто упал в холодную реку! Ваня откинул полог палатки и сдавленно промычав исчез в ней, словно испарился, оставив меня с комарами наедине. Сколько было выпито воды за последние три часа, одному богу известно, но мне всё равно хотелось ещё и ещё, и поэтому я решил, что без пары кружек горячего чая спать не пойду. Вместо сна, еле передвигая ноги, отправился за ветками для костра. Пока варился чай, несколько раз «отключался» под таинственные звуки мелодии речных переливов, но когда хлебнул чайку и почувствовал себя значительно лучше, то прибодрялся и задумал ко всему прочему ещё сходить и на рыбалку, попробовать «мушку», тройник, украшенный короткими пучками собственных волос. Дохромав до места ловли, пустил мушку по воде в начале опробованного ранее плёса и сразу же выхватил крупного хариуса. Следующие пять минут принесли три килограмма рыбы. Много её нам не нужно, и мне было жаль, что рыбалка так быстро закончилась.

Усталости как небывало! Если бы ноги не ныли и ладони рук, болезненно чувствительные к любым прикосновениям, не напоминали о недавнем умопомрачительном переходе и манёврах на склонах, то я бы и вовсе забыл о неприятностях прошлой ночи. Впереди, прикрытые голубоватой дымкой, пестреют темные горы с полосами снежников и лоскутами зелени на склонах, подобные картинам из волшебной сказки. Так и хочется думать, что вот-вот да и проглянет в них что-нибудь не от мира сего, что Шамбала не за горами… Как можно скучать или быть удрученным, видя всё это? Красоты восхищают, одаривают человека, до потери сознания влюбленного в жизнь, посвящающему ему всё своё «я», не только силами воспевать мир, но и здоровьем, а в первую очередь – жизнерадостностью, способностью отвечать «даром» на «дар». Ты наглядно убеждаешься, что мир прекрасен, и это уже не вытравить из человека ничем – он до конца жизни остаётся романтиком и продолжает цвести, петь славные гимны Ригведы.

Возвращаюсь в лагерь в замечательнейшем расположении духа. На подходе кричу: «Пожа-ар!!! Рюкзаки горят!» И Ваня появляется, – помятый, удручённый, как обычно – лохматый, но с округленными, полными живого блеска глазами. Мы потрошим рыбу на перекате быстрой холодной реки, затем варим и жарим хариуса на костре и пируем. У меня припасено специальное приспособление для запекания рыбы в собственном соку. Это закопченные алюминиевые половины, вплотную подогнанные друг к другу, что-то вроде плоской коробки: неказисто выглядит, но до чего же практично! Куски рыбы, завёрнутые в какие-нибудь листья, например листья смородины или подорожника, укладываются туда, коробка закрывается, закапывается в угли минут на семь – десять, и глянуть не успеешь – полноценный ужин готов! Смородины вокруг, растения лесного, конечно же, нет, зато по пойме встречается зелёный лук – им то мы и обкладываем рыбу. Получается изумительное на вкус блюдо, местный деликатес! Нежное мясо хариуса и так само по себе имеет отличный аромат, а в сочетании со вкусом дикого лука становится ещё превосходнее. За уши не оттянешь!

С нескольких рыбок мы так наелись, что не сразу отползли от костра. Даже комары перестали сильно докучать. Как заснул и не помню…

Ужасы Пятиречья

Кажется, что в пути мы давно, что дороге – целая вечность. Счёт дням потерян, и я, пробудившись, некоторое время лежу с закрытыми глазами и вспоминаю прошедшие дни. Так сколько их было точно? Шесть или семь? Мой внезапно заворочавшийся напарник на днях обронил часы, а с ними и календарь, поэтому сегодняшнего числа тоже не знает. Недолго помучившись с воспоминаниями, Ваня сказал мне: «Да бог с ним, со временем. Мы не спешим, какой в минутах теперь прок?»

Это правда. Что сейчас на улице, утро или вечер, понять можно. А конкретнее знать нет надобности, и сознание не сильно стремится функционировать не по-необходи-мости… Параметры ему задает обстановка, бытие. Смотреть на часы, оказывается, это всего лишь очередная привычка! А то и вообще условный рефлекс. Ещё одна игра разума на известном балансе соотношений между «времени нет» и «время есть», чтобы «я» чувствовало себя значительнее и непоколебимее. Как будто людям есть, чего опасаться, и без этой уверенности мы не проживём. А может быть и правда, такая опасность существует? И чувство страха, как и все мотивации нашего бессознательного, небезосновательны? И однажды, как только человек избавится от всех способов самоутверждения, перед ним откроется бездна, которая способна в миг поглотить его? И поглотит, растворит навсегда, если человек не будет к этому готов.

В теле всё та же слабость. Но сегодня мои движения уже более точны, в них остаётся всё меньше лишнего. Шаг в сторону – ветка, наклон ровно сколько требуется, чтобы поднять её, а разжигая костёр, я удобно присел на пятую точку опоры. Тело не стесняется движений, перераспределяет свой вес как считает удобным, выполняет работу отлажено и спокойно. Даже слов нет. Это организм, интенсивно теряющий энергетические запасы, заговорил на «своём языке». Значит рубеж между избыточными запасами организма и основными мы уже перешли… Как быстро! Молча чиркаю спичкой. В теле слабость, а в голове легко. Мысли светлые, быстро тают – как кружева облаков в небе. Возвращаемся в первозданное состояние, когда слов ещё не было… Что делает с нами природа?

– Так странно… Утро воздушное, – тихо сказал я, когда костёр запылал.

– Этот воздух меня до костей пробрал. Вот сейчас возьму и взлечу! – Хихикнул Иван в горсть. – Как шею себе вчера не свернул, до сих пор не понимаю… Идём, толком не зная, куда и уж тем более зачем. Что-то мне всё это напоминает, – загадочно поджал губы он.

А необозримые пространства предгорной тундры скрадывает вечер. Солнце подобралось к горам и теперь медленно-медленно падало в них, сминая покрывало заката. Самых тёплых тонов игристое зарево, полупрозрачным шёлком охватившее большую часть небосклона, содержало в себе непередаваемую гамму всех оттенков от пастельно-оранжевого до лимонно-жёлтого. Внизу, под этим покрывалом, тяжелеют обвитые снежниками, словно фатою, горы, ласково зеленеет долина перед ними, дивно сияют озера, гуторят ручьи и реки, темнеют, как головни, останцы, задумчиво замерли одинокие деревья, и вот мы, люди, пододвинулись к огню, почти неотличимые от сумеречного пространства вокруг, затерянные посреди всего этого таинственного величия, подобные мелким букашкам, если смотреть с высоты птичьего полёта… Снег дружит с солнцем, а север с теплом, но меня это больше не удивляет. Я уже привык, что для нас в мире теперь всё перевернуто с ног на голову: Заполярье оборачивается пустыней, а вечер становится утром. В такую жару, какая бывает днём, нечего и думать о передвижении с грузом за плечами, не говоря уже про комаров, которые теперь стали прочно придерживаться графика круглосуточного дежурства. «Нет, всё. С сегодняшнего дня путешествуем исключительно по ночам», – решаю я.