Попугай в медвежьей берлоге - Максим Матковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У 247-й аудитории я перехватил его в коридоре и, не кланяясь, не здороваясь, вручил ему его же собственную книгу. «История древней арабской литературы».
Профессор Удов вопросительно уставился на меня.
– Берите, берите, – прошипел я. – Там двадцать две ошибки или двадцать три. Я нашел их! Ваши блохи! Заберите их! Почитайте на досуге… как-нибудь! На даче! Там все отмечено, блохастый!
Не дожидаясь его реакции, я развернулся и зашагал прочь. Он что-то заговорил мне в спину. Кретин. Я не расслышал.
– Арабский язык – это океан! – воскликнул я. – А вы нырнули в болото, уважаемый!
В столовой, отстояв длинную очередь, я полюбовался на предлагаемые блюда и отвалил. Даже холодный свекольный салат сегодня выглядел, как сочная отбивная. За столом у дальней стены я приметил преподавателя японского языка, уплетающего обед, и подсел к нему. Мы поговорили. Он рассказал, что студенты нынче пошли не те, нет у них желания, у них что-то другое в голове. Все что угодно, кроме японского языка (дешевый клоун!).
– А сегодня вообще не пойми что произошло, – сказал он.
– Что? – спросил я.
Он зачерпнул неказистый борщ. Непослушная капуста выпала из ложки в тарелку.
– Сижу я в своем кабинете…
– У вас есть кабинет?
– Да.
– Потрясающе!
– Сижу я в кабинете, работаю над диссертацией. И тут кто-то открыл дверь и как заорет…
– Что заорет?
– Обсценная лексика, дружище. Непристойности!
– О, господи, – неподдельно удивился я. – Кошмар. И кто это был?
Толстощекая выдра уставилась на меня, затем прикрыла глаза, раздумывая над ответом, и разделила вилкой напополам картофельный, щедро смазанный маслом дерун.
– Не знаю. Он хлопнул дверью и убежал…
– Ужас, – сказал я. – Вы кого-нибудь подозреваете?
– Да есть тут у меня недоброжелатели…
Глава 8
Как-то раз, спасаясь от холодного дождя под козырьком универмага «Украина», я встретил Вадима – курсанта Военного института, который изучал с нами арабский язык. Он выбежал из перехода и тоже спрятался под козырьком. Нет хуже города, чем Киев во время дождя… лучше уж снежная буря или невыносимая жара, чем дождь в Киеве. Мы разговорились, Вадим предложил ба́хнуть пива в забегаловке «Е-база» за трамвайными путями.
Мы трепались о жизни. Вадим завязал с арабским языком и военной карьерой, не начав оную. Он устроился корреспондентом в крупное информационное агентство. Он много болтал о своей работе, о командировках, о козле-директоре, о паскудах-политиках, о сотрудниках. Все у него оказывались плохими, только один он хороший! Мы вспоминали университетские годы, точнее, вспоминал только Вадим, ведь мне, не считая пьяной вечеринки, приуроченной к Восьмому марта в столовой Института филологии, и вспомнить-то было нечего.
– А где ты сейчас, кстати? – спросил Вадим.
Мы взяли по третьей кружке пива. Я сделал вид, что не расслышал вопроса, и удалился в туалет.
Когда я вернулся, он снова спросил:
– Где ты работаешь?
– Я? В компании. Нефтяной компании. Контракты, договоры, постоянно в командировках. Да, такие дела. Редко в городе бываю. То Саудовская Аравия, то Бахрейн, то Йемен, на днях из Лондона вернулся. В Каир вот собираюсь послезавтра.
– Странно, – сказал Вадим.
– Что странного?
– Я с Сашкой встречался, – сказал Вадим. – Сашка говорит, что ты на полставки в КИМО преподаешь…
– Сашка? Этот балабол?! Трепло, господи, какое же он трепло! Я такого трепла в жизни не видел. Он всю дорогу в институте пургу гнал. Брехло, ну и хрен с ним! Помнишь, как у него изо рта воняло?! Только он рот откроет – все разбегаются.
Мы чокнулись и выпили.
– Так ты не преподаешь? – спросил Вадим.
– Преподавать? Нет, только не я. Институт – как сон дурной, отучился – и слава богу. Чтоб я каких-то тугодумов учил за гроши? За копейки эти?! Нет, это не для меня. Только время впустую тратить.
– Мне казалось, тебе нравилось учиться. Постоянно учебники таскал, с преподавателями спорил.
– Это от скуки. От безделья. Ничего подобного. Ненавижу эти морды, я вечно прогуливал…
– Ты? Да ты на всех лекциях был! – Вадим нагловато хохотнул и пошел в туалет.
Я прижал к груди дешевый дерматиновый портфельчик и незаметно выскользнул в дождь.
Глава 9
Всю ночь я пил кипяток и работал над учебником для первого курса. Работа продвигалась медленно. Иногда я дремал. Очень хотелось колбасы, сыра, красной рыбы, пельменей, горохового супа с ребрышками, заварных пирожных или, скажем, двойной, нет, тройной, порции ленивых вареников со стаканом сметаны. Из общего холодильника на кухне воровать не хотелось. Жильцы в последнее время жаловались на пропажу продуктов. А я всего-то похитил горсть макарон, две булочки и полпакета невкусного томатного сока. Таксист успел приврать, что у него сперли четыре сосиски, не брал никто его пресные испорченные сосиски, он сам их слопал и забыл!
В комнате Танечки кричал ребенок. Рассвет застал меня на кухне, когда я в очередной раз поставил кипятить чайник. Теперь жильцы прятали кофе, чай и сахар у себя в комнатах. Угрюмый молдаванин в несвежем нижнем белье готовил себе яичницу. Мы никогда не здоровались. Он не замечал меня, я бы тоже рад не замечать его, но от него исходило зловоние, как от тысячи гниющих ворон.
Позавтракав кипятком с кипятком, я дождался восьми и поехал на первую пару КИМО. Третий курс. Очень хотелось есть и спать. С трудом поднявшись на третий этаж, я поздоровался со студентами, достал из портфеля подготовленный материал и подошел к доске. Вызвав отвечать самую наглую студентку, крашеную длинноногую блондинку, я принялся диктовать ей текст о выращивании оливок в арабских странах. Она медленно, нехотя скользила синим маркером по доске и все время оборачивалась то на меня, то на студентов.
– Пишите и не вертитесь, – излишне резко сказал я.
Внезапно она кинула маркер на учительский стол и подошла вплотную ко мне. У меня сбилось дыхание. Я вдыхал аромат ее дорогих духов и чувствовал, как ее феромоны буквально разъедают мою кожу. Она смотрела на меня ясными голубыми глазами ребенка, который душит щенка насмерть, потому что тот не желает повиноваться.
– Вы думаете, я не умею писать? – спросила она с вызовом.
– Я полагаю, что вы только в первом предложении совершили четыре ошибки, – сдержал я натиск. – Пожалуйста, Карина, продолжайте…
О, как же невыносимо знать, что такую стерву назвали таким прекрасным именем – Карина. Подходит ли это имя блондинкам? Конечно нет, мне хотелось спросить Карину не о том, почему она написала хамзу без подставки, или почему она пропустила артикль, или поставила касру вместо фэтхи…[14] о нет! Но о том, почему она решила перекраситься в блондинку и о ногах ее матери. Такие же они длинные, ровные и худые, как у нее? Эти чудные ножки, которые я частенько по ночам представлял на своих плечах. Карина!
– Вы не учитель, – сказала Карина.
– Почему? – спросил я. Глупый вопрос, я слил все преимущество. Оставалось лишь капитулировать.
Аудитория притихла, они ждали, что Карина пустит мне кровь. Это был лишь вопрос времени. Студенты жаждали моей крови, унижения и позора. Я не должен был поддаваться на подобные провокации. «Зеленый преподавателишка, вздернись!» – вот о чем шептались эти скоты.
– Потому что учителю не может быть двадцать два года, – ответила Карина.
– Мне еще нет двадцати двух. Двадцать два мне будет в конце ноября.
– У вас нет опыта.
– У меня есть знания…
– Чему может научить двадцатидвухлетний паренек?
В аудитории раздались смешки. Студенты оживились.
Чему бы я мог научить тебя в своей комнатушке?
Я бы пустил тебя в мир своих фантазий и уверяю, тебе бы там не понравилось. Ты бы ползала на коленях с голой, раскрасневшейся от ударов ремня задницей. Или понравилось бы?!
От недосыпания мой язык заплетался, я плохо слышал, мало соображал и нервничал. Вы все заметили, что я нервничаю?! Ну, так знайте, я вас боюсь и ненавижу. Всех до единого.
– Пожалуйста, продолжайте писать, – снова попросил я.
– Не буду, – сказала Карина и уселась на учительский стол.
– Тогда хорошо, – кивнул я и принялся складывать материалы в многострадальный дерматиновый портфельчик. – Тогда ладно. Прощайте.
И я не блефовал, я действительно хотел уйти прямо в начале пары.
– Не уходите! – попросили студенты.
– Не обижайтесь, – сказала Карина и спешно взяла маркер. – Извините, видите, я уже пишу…
Испытующе посмотрев на студентов, я на мгновение задержался в дверях.
– К следующей паре подготовьте текст про чертовы оливки. Синонимы, антонимы, грамматический разбор, устный пересказ и диктант, все как обычно. Пусть староста группы возьмет копию текста на кафедре.
– Это я староста! – сказала Карина.
Хлопнув дверью, я поспешил в туалет, поставил портфель на кафель, наклонился над умывальником и несколько раз умылся ледяной водой. Затем испил ледяной воды. Из коридора донесся быстрый цокот каблучков.
