Европейская поэзия XIX века - Антология

ТРИ ИНДЕЙЦА

Буря в небе мчится черной тучей,Крутит прах, шатает лес дремучий,Воет и свистит над Ниагарой,Тонкой плетью молнии лиловойЛюто хлещет вал белоголовый,И бурлит он, полон злобы ярой.

Три индейских воина у брегаМолча внемлют реву водобега,Озирают гребни скал седые.Первый — воин, много испытавший,Много в жизни бурь перевидавший,Рядом с ним — два сына молодые.

На сынов глядит старик с любовью,С тайной болью видит мощь сыновью,В гордом сердце та же мгла и буря.Словно туча, что чернее ночи,Дико блещут молниями очи.Говорит он, гневно брови хмуря:

«Белые! Проклятье вам вовеки!Вам проклятье, голубые реки,—Вы дорогой стали нищей своре!Сто проклятий звездам путеводным,Буйным ветрам и камням подводным,Что воров не потопили в море!

Их суда — отравленные стрелы —Вторглись в наши древние пределы,Обрекли свободных рабской доле.Все, чем мы владели, — им досталось,Нам лишь боль и ненависть осталась,—Так умрем, умрем по доброй воле!»

И едва то слово прозвучало,Отвязали лодку от причала,Отгребли они на середину,Обнялись, чтоб умереть не розно,И запели песню смерти грозно,Весла кинув далеко в пучину.

Гром громит, и молния змеится,Лодка смерти по реке стремится,—То-то чайкам-хищницам отрада!И мужчины гибели навстречуС песней, будто в радостную сечу,Устремились в бездну водопада.

ОСЕННЕЕ РЕШЕНИЕ

Осень, тучи, ветра свист.Одному в дороге трудно!Смолкли птицы, вянет лист,—Ах, как тихо, как безлюдно!

Словно смерть, идет зима.Лес мой, где твои напевы?Где твой шелест, полутьма,Золотые нивы, где вы?

В поле стал пастись туман.Бесприютный холод бродит.В голой роще, вдоль полянВеет скорбью. Жизнь уходит.

Сердце! Слышишь, как потокПо скалам грохочет грозно?Был у нас немалый срокОбсудить дела серьезно.

Сердце! Ты сожгло себя,Всех терзало понемногу,Многим верило, любя,Что ж, пойдем-ка в путь-дорогу!

Я тебя на дальний путьСпрячу вглубь, стяну потуже,Чтоб ни ветру не дохнуть,Не достать коварной стуже.

Молча мы в последний разПобредем тропой унылой.Только дождь помянет насДа поплачет над могилой.

ХОЛОСТЯК

Не ждут ни дети, ни женаМеня в мансарде голой.Не знает нежных слов онаИль беготни веселой.

Там не залает верный пес,Товарищ престарелый,Лишь дым наперсник давних грезДа череп пожелтелый.

Кольцо в кольцо — уходит дым,А тигель мозга бренныйСтоит пред зеркалом моим,Как зеркало вселенной.

Я друга мудро усадилНа полку в назиданье.Я смертью в сердце охладилПалящее желанье.

Угрюмо созерцая костьИ тусклый облак дыма,Мне третий друг, незримый гость,Сказал неумолимо:

«На что жена, на что семья —Случайный спутник в мире?Как дым, уйдет душа твоя,Рассеется в эфире.

И этот череп жил огнемВысоких откровений,И чья-то страсть курилась в нем,Пылал в нем чей-то гений.

Пускал колечки Пан-старикИз этой трубки хрупкой,И смерть пришла в тот самый миг,Как Пан расстался с трубкой.

Но череп — ныне мерзкий прах —Блистал красой в те годы,Когда он трубкой был в устахУ божества природы.

Исчез неведомый жилец,О нем не вспомнят боле,И мудрый был он иль глупец —Для нас не все равно ли?

Не все ль, что в воздух выдул Пан,—Нужда в людской пустыне,Блаженство, боль душевных ран —Не все ль забыто ныне?

И дым забыт и жар забытВ круженье урагана.Их образ призрачный хранитОдна лишь память Пана.

Мне не везло в моей судьбе,—Виной людская злоба.Так не впущу и пса к себе,Запрусь один, до гроба.

И здесь умру, в пустом дому,Бездетным нелюдимом…»Ну что ж! Пока чубук возьмуДа послежу за дымом.

ТРИ ЦЫГАНА

Грузно плелся мой шарабанГолой песчаной равниной.Вдруг увидал я троих цыганПод придорожной осиной.

Первый на скрипке играл — озаренПоздним вечерним багрянцем,Сам для себя наяривал он,Тешась огненным танцем.

Рядом сидел другой, с чубуком,Молча курил на покое,Радуясь, будто следить за дымком —Высшее счастье людское.

Третий в свое удовольствие спалНа долгожданном привале.Струны цимбал его ветер ласкал,Сердце виденья ласкали.

Каждый носил цветное тряпье,Словно венец и порфиру.Каждый гордо делал своеС вызовом богу и миру.

Трижды я понял, как счастье брать,Вырваться сердцем на волю,Как проспать, прокурить, проигратьТрижды презренную долю.

Долго — уж тьма на равнину легла —Мне чудились три цыгана:Волосы, черные, как смола,И лица их цвета шафрана.

ФОРМА

Если форма и готова,Знай, поэт, стихи пустыДо тех пор, покуда тыМыслью не наполнил слово.

Есть слова — как облаченье,Под которым тела нет.Сердце дрогнет им в ответ,Но, увы, лишь на мгновенье.

Наподобие трещоткиСтих по рифмам застучит,И хоть он мастеровит,Жалок век его короткий.

СМОТРИ В ПОТОК

Кто знал, как счастья день бежит,Кто счастья цену знает,Взгляни в ручей, где все дрожитИ, зыблясь, исчезает.

Смотри, уйдет одна струя,Придет струя другая,И станет глуше скорбь твоя,Утраты боль живая.

Рыдай над тем, что рок унес,Но взор впери глубокоСквозь пелену горячих слезВ изменчивость потока.

Найдешь забвенье в глуби вод,И сердцу будет зримо:Сама душа твоя плыветС ее печалью мимо.

ИОГАНН НЕПОМУК ФОГЛЬ

Перевод В. Вебера

Иоганн Непомук Фогль (1802–1866). — Поэт, прозаик, драматург, фольклорист. Сын купца. С 1819 по 1859 год служил чиновником земских учреждений в Нижней Австрии. Почетный доктор философии Иенского университета. Писал романсы, баллады, лирические стихотворения; был одним из главных представителей венской позднеромантической школы. Многие его стихи положены на музыку, некоторые из песен стали народными.

В АЛЬБОМ ГРИЛЬПАРЦЕРУ

На голом бескрайнем песке, зеленея,Огромная пальма стоит.Ни солнце, ни едкая пыль суховея,Ни буря ее не щадит.

Шакал свои зубы о ствол ее точит,И червь добрался до корней.Взирает на все, что ей гибель пророчит,Она равнодушьем ветвей.

Как образ величья, одна посрединеБезжизненных диких пустот,Любому даря с милосердьем богиниИ тень, и цветенье, и плод.

НА МОСТУ

Как люблю глядеть с моста яНа неистовство воды…На волнах дрожит, не тая,Отражение звезды.

Волны мчат в порыве яром.Их проглатывает мгла.Лишь звезда на месте старомСеребриста и светла.

Так взирает лик твой нежныйНа теченье дней моих:То тревожных в час мятежный,То смиренно-голубых.

Жизнь течет неудержимо.Ты, как прежде, светишь мне,Далека, недостижима,Как звезда речной волне.

«Солнце низко наклонилось…»