Гнев изгнанников - Николай Побережник

– Поешь, – уговаривал я ее, но та лишь кивала, опять вздыхала и продолжала гонять ложкой чечевицу.

– Не хочу, Никитин.

– Надо, надо поесть, амазонка моя, вдруг придется меня подменить на весле или стрелять…

– Хорошо, – Дарина глубоко вздохнула и принялась есть.

Глава шестая

– По своей ли воле ты с этим мужчиной?

Я даже не заметил, как старик-наемник оказался рядом с нашим столом.

Дарина лишь кивнула, взяла меня за руку и подняла ее, продемонстрировав свой подарок на моем запястье.

– Значит, горе? – продолжал любопытствовать старый наемник.

– Горе, отец, – ответил я за Дарину.

– Я в Городище направляюсь, если по пути, то можем вместе плыть, сообща-то дорога сподручнее, и возьму не дорого, – сказал старик и оперся на шест в ожидании.

Я оценил еще раз взглядом престарелого наемника и ответил:

– Мы не нуждаемся в наемниках.

– Да я по привычке спросил, – улыбнулся одними глазами старик, – скоро немощи во мне будет много, вот и решил пред тем, как повстречаюсь с предками, брата младшего проведать, он в посаде скорняжничает. Так что можем вместе протокой к Городищу идти, еще пара глаз и рук в пути не лишние.

Спустя полчаса мы с Дариной уже плыли вверх по протоке, старик плыл следом, причем очень бодро работал веслом, держа свою лодку от нашей на дистанции в пару метров.

– А чем это смердит? – вдруг спросил он и повел носом, пытаясь уловить источник вони.

Голова «тевтонца», несмотря на прохладную, почти зимнюю погоду, действительно стала источать поганый запах.

– Может, выбросишь? – подняла на меня взгляд Дарина, до этого она отрешенно смотрела на воду.

Я помотал головой и сделал строгий взгляд, мол, тихо, молчи… Дарина пожала плечами и снова уставилась на воду.

До полудня плыли молча, я уже прилично устал и оглянулся на старика, а тот, глядя куда-то поверх наших голов, размеренно работал веслом и, судя по его виду, немощностью там вообще не пахло.

– Пора на привал, – громко сказал я и стал искать удобное место по заросшему камышом и кустарником берегу.

Впереди показался каменный мост. Присмотревшись, я увидел нескольких разъездных дружинников. Они стояли, облокотившись на перила моста, а три лошади, опустив головы к земле, пытались найти среди засохшей и пожелтевшей травы что-нибудь съедобное. Нас заметили, и один из дружинников поднес козырьком руку ко лбу, выпрямился, пытаясь рассмотреть нас, а когда мы приблизились, крикнул:

– Кто такие? Куда, откуда?

– С севера, в Городище, оружейник княжеской дружины, – крикнул я в ответ.

– Из торгового каменка, что в землях Желтого озера, – крикнул старик, – наемник, к брату плыву в Городище.

– Давайте к берегу, – жестом повелел дружинник.

Это место под мостом давно использовалось теми, кто решил встать на привал по пути в Городище. По кромке воды в речное дно было забито несколько бревен, к которым мы привязали лодки, а на самом берегу были выложены несколько каменных кострищ, да колья в землю вкопаны – чтоб навес какой соорудить можно было.

– Точно, Никитин-оружейник, – подошел к нам парень со смутно знакомой мне внешностью, – я помню тебя по форту.

– Мне тоже знакомо твое лицо, – ответил я, сойдя на берег и подавая руку Дарине, – кто старший из вас?

– Я разъездом командую, – гордо ответил тот, – воевода приказал встретить и проводить гостей иноземных к Городищу.

– Вот как… давай-ка отойдем, – предложил я и попросил Дарину: – Собери к обеду что-нибудь.

Прихватив увесистый сверток, я кивнул дружиннику на кусты, рядом с которыми стояли лошади. Старик тоже привязал свою лодку и стал копаться в худой торбе.

– Вот, – я извлек из свертка пояс, что снял с мертвого дружинника на озере, и протянул парню, – я нашел его чуть живым в озере, наверняка кто-то из ваших.

– Хм… верно, пропал у нас один разъезд к северу отсюда…

– А это, – я вытряхнул на землю голову и части доспехов, – я взял на заимке кузнеца Вараса, которого убили иноземцы.

– Ох, – парень отшатнулся, увидев голову, – ты что, посланца убил?

– Какого посланца? Эти, – пнул я голову, – пришли в наши земли и стали убивать.

Я вкратце рассказал дружиннику о найденном человеке в озере, о его последних словах, о бое на заимке Вараса… но чем больше я говорил, тем больше в глазах дружинника возникало подозрительности, и я уже засомневался в правильности своего решения.

– А где воевода? В форте? – спросил я, замотав трофеи обратно в тряпье.

– В форте, – ответил дружинник и, сделав шаг назад, вдруг тихо сказал: – Это же отступничество! Указа ослушаться…

– Да ты чего? – я тоже отодвинулся на несколько шагов и обратным хватом взялся за рукоять меча.

– Указ князя – не чинить препятствий иноземным гостям. Ты нарушил указ!

– Едут! – громко крикнул один из дружинников, остававшихся на мосту, указав рукой на дорогу, – иноземцы едут!

– Позже договорим, – бросил мне дружинник и, придерживая ножны, потрусил к мосту.

– Похоже, не понравились верховоду дружинников слова твои и содеянное тобой, – старик так и сидел на толстом пне, к которому привязал свою лодку, отщипывал от черствой лепешки, что достал из свой торбы, задумчиво и размеренно жевал.

Тот, что верховодил разъездом, подбежал к мосту и бросил пару фраз одному из дружинников, кивнув в нашу сторону, и тот поспешил к нам, прошел к лодкам и встал около берега.

– Привал отменяется, просто перекусим и плывем дальше, скоро будет роща, в ней и остановимся.

– Бежим? – догадался старик, спрашивая шепотом.

– Да, как-то все неправильно складывается, – покосился я на сурового вида дружинника, комплекцией не уступающего покойному Варасу.

Пришлось довольствоваться сухомяткой, то есть полакомиться вяленым мясом с лепешками и запить все соком белого дерева. Тщательно пережевывая пищу, я косился на то, как верховода сначала немного поговорил с кем-то в закрытом фургоне иноземцев, потом с минуту активно жестикулировал, вероятно объяснял дорогу.

Бросив на дно лодки сверток с трофеями и головой иноземца, я кивнул Дарине:

– Забирайся.

А сам, присев на корточки, стал отвязывать веревку от деревянного столбика.

– Не велено, – пробасил дружинник и наступил сапожищем на веревку.

– Чего это?

– Не велено, говорю… велено сторожить вас и не пускать.

Полной неожиданностью было то, что произошло в следующий момент – старик своим окованным шестом весьма резко тюкнул дружинника по кожаному шлему.

– Давайте-ка поспешим, – как ни в чем не бывало, старый наемник побросал свои пожитки в лодку, спокойно перебрался в нее и оттолкнулся веслом от берега. Мы с Дариной последовали его примеру. Прижимаясь к высокому сухому камышу, наши лодки проплыли под мостом, и мы сильнее налегли на весла. Я оглянулся на кавалькаду, что почти проехала по мосту, активно гребли еще минут пятнадцать, протока пару раз вильнула и повернула к большой роще, окруженной топкими местами, лишь с одной стороны деревья росли у самого берега протоки.

– Ловко ты его, отец… не убил хоть? – спросил я, когда мы затащили лодки за плотный кустарник в роще, а примятые камыш и траву на берегу вспушили, пытаясь скрыть следы. Вроде неплохо вышло.

– Живой. Поди, очухался уже, – ответил старик, внимательно осматривая рощу, – вот тут нам никто не помешает поесть по-людски… эх, завтра только застав по протоке понаставят.

– До завтра ждать не будем, поедим, отдохнем, и ночью поплывем.

– На корягу напороться или каменья острые? Нет, лодку жалко.

– Доберемся за ночь до Городища, а за лодку не беспокойся, за нами поплывешь, я хорошо эти места знаю, – не стал я посвящать старого наемника в свои приобретенные посредством колдовства способности.

– Ну, раз знаешь, тогда ночью лучше, конечно, плыть.

Каша получилась наваристой, вкусной, на вяленом мясе и жире, которого в общий котел щедро бросил старый наемник. Ели молча, Дарина все никак не выходила из ступора, скорбя об отце, я то и дело прислушивался, переставая жевать, и старик, медленно работая широкой деревянной ложкой, смотрел сквозь кусты на протоку и дальше на луг, через который пролегала дорога до Городища.

– Как тебя звать, отец? – прервал я молчание.

– А зачем тебе? – продолжая смотреть сквозь кусты, вопросом на вопрос ответил старик.

– Эм…

– Имя свое, что по рождению, я уж и забыл, Кованым зови, – кивнул старик на свой шест, что лежал рядом с его торбой, – все так называют.

– Понятно, а меня Никитин все называют, это жена моя, Дарина.

Всем своим видом старик показывал, что не расположен ни к знакомству, ни к болтовне у костра, разведенного в выкопанной ямке и обложенного камнем. А я и не стал настаивать, расстелил одеяло и решил подремать перед ночной дорогой, придвинув к Дарине, расположившейся в лодке, арбалет со взведенной тетивой и уложенным в желоб болтом. Стрелять из арбалета она научилась быстро, но все же предпочитала свой лук, страшное оружие в ее руках, надо сказать.