Самое главное приключение - Джон Тэйн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как Хансен объяснил шторм? — спросил доктор Лейн.
— На удивление здраво. Дескать, внезапное повышение температуры над сушей привело к тому, что холодный воздух с моря устремился к вулкану и понес нас с собой.
— Узнаю в Хансене собрата, — рассмеялся доктор.
— Вы не признаете в нем собрата, когда увидите его, — мрачно предсказал капитан. — Он похож на толстую, крепко сколоченную бочку. О, вот и один из ваших мандаринов.
Дипломатичный Вонг объявил на безукоризненном английском о прибытии джентльмена по имени Оле Хансен, желавшего видеть доктора Лейна.
— Впусти его, Вонг.
Вошел Хансен — красный, как вареный рак, и напоминавший телосложением бочонок с бренди.
— Я привез фотографии, — сообщил он, будучи представлен.
— Вываливай их на стол. Пусть доктор поглядит на них сам. Они не нуждаются в объяснениях.
— Но у меня есть теория, — принялся увещевать Хансен, раскладывая на столе сотню с лишним фотографических шедевров. — Если позволите…
— Не позволю — даже не проси.
Наградив капитана возмущенным взглядом, Хансен покорно умолк. Бог знает, какие теории роились в перегретом котле его мозга! Человек менее дюжий и выдержанный давно засыпал бы окружающих тысячами гипотез. Но бочкообразный Хансен просто сидел, раздуваясь и мирно храня молчание.
Тем временем доктор Лейн с лихорадочным интересом рассматривал фотографии черных скал. Время от времени он передавал тот или другой снимок Эдит, коротко произнося: «Вгляни-ка на это». Все фотографии изображали гладкую черную поверхность, нередко испещренную глубокими трещинами — следами яростного взрыва, оторвавшего ее от материнской породы — и густо покрытую высеченными в камне пиктограммами.
— Вызови Дрейка, — распорядился доктор, просмотрев половину фотографий. — Скажи ему, что мы столкнулись с загадкой, по сравнению с которой его боливийские надписи покажутся детским лепетом.
Переговорив с Дрейком, Эдит положила телефонную трубку и заверила, что тот спешит со всех ног.
— Капитан Андерсон, — произнес доктор, вставая, — я с вами и готов вложить в дело все свободные средства. Нефть можете оставить себе — я возьму остальное. Это куда ценнее нефти.
Худощавый и долговязый Дрейк ворвался в кабинет без шляпы, задыхаясь, с растрепанными волосами.
Эдит встретила его аплодисментами и смехом.
— Где ты позабыл галстук и носки, Джон?
Дрейк прорычал что-то невнятное. Телефонный звонок оторвал его от размышлений о древностях Южной Америки, и впопыхах он забыл привести себя в порядок. Эффектные неглиже на публике были его специальностью. Еще десять лет холостяцкой свободы, и он мог превратиться в идеального рассеянного профессора, какие часто мелькают на киноэкранах и в юмористических журналах, но очень редко встречаются в деловой атмосфере настоящих университетов. Дрейк был одним из таких чрезвычайно редких исключений. Подобно многим другим смертным, страдающим тем же недостатком, Дрейк всегда с негодованием отвергал намеки на то, что он чем-то отличается от других людей. Только повторяющиеся наглядные доказательства, о которых он быстро забывал, убеждали его, что он был ходячим анекдотом. Эдит относилась к этому восторженному эмбриону немного обывательски. Ей следовало бы поощрять его ради искусства. Право, было бы жаль лишить его всех уникальных качеств и заставить играть идиотскую роль практичного человека. И какова была бы чистая выгода от ее материнских усилий? К тридцати пяти Дрейк стал бы внешне похож на любого обычного ученого — за исключением, конечно, профессиональных шарлатанов — и сделался бы совершенно неотличим от любого администратора универсального магазина или банковского кассира.
— Ничего страшного, Дрейк, — утешил его доктор. — Когда придет время обеда, я одолжу вам все необходимое. А пока что — вот вещь более важная.
Он протянул взъерошенному молодому археологу карманную лупу и одну из фотографий Хансена. Кивнув капитану Андерсону и помощнику, представленным доктором, Дрейк уселся у открытого окна и углубился в изучение фотографии.
Пятнадцать минут молчания перетекли в двадцать; в кабинете начала ощущаться тревожная напряженность. Полчаса полнейшей тишины… Наконец Дрейк поднялся и отдал фотографию доктору Лейну.
— Ну, что скажете? — требовательно спросил Лейн.
— Хотите знать правду?
— Конечно.
— Хорошо. Мне не хотелось бы обидеть кого-либо из ваших гостей, — беспокойно и неуверенно начал Дрейк. — Тем более что меня только что представили, — добавил он, опасливо глянув на плотного, крепкого Хансена. — Но вы хотели услышать правду… Лучше мне высказать ее сейчас, прежде чем я узнаю, какую роль в этом деле играют мистер Хансен и капитан Андерсон. Фотография, которую вы показали, по моему мнению, является искусной подделкой.
— Что?! — взорвался капитан, высвобождаясь из кресла. — Вы с ума сошли! Скажи ему, Оле.
Но оскорбленный до глубины души Хансен от возмущения не мог произнести ни единого внятного слова. Один из его снимков, а следовательно, и всю сотню с лишним шедевров, объявили фальшивкой! И кто — этот хлипкий хлыщ без гроша в кармане и приличного воротничка!
— Я загоню эти слова вам в глотку! — яростно выдавил он, надувшись, как индюк.
Дрейк, в чьей голове уже замелькали светлые мечты о безвременной мученической гибели во имя Истины, храбро уставился на приближавшийся к нему бочонок с порохом.
— Джентльмены! — резко произнес доктор. — Здесь вам не кубрик. Сядьте, мистер Хансен. Дрейк, не забывайте, где вы находитесь. Нечего превращать мой кабинет в боксерский ринг. Садитесь и объяснитесь.
Ошеломленный Дрейк, по характеру пацифист до мозга костей, опустился на стул. Хансен, отпустив несколько изысканных комплиментов на норвежском, последовал его примеру. Капитан Андерсон тотчас бросился в атаку.
— Вы сильно ошибаетесь, мистер Дрейк. Как разумный человек, неужели вы предполагаете, что у какого-нибудь фокусника хватило денег, чтобы изготовить сто двадцать четыре подделки весом от пятидесяти до пятисот тонн каждая? Вряд ли, правда? Вот и я так не думаю. Вы видели только одну фотографию. Покажите ему остальные, доктор Лейн.
Дрейк снова удалился к окну с увеличительным стеклом в руках и поспешно просмотрел всю серию фотографий. После нескольких первых снимков откровенно скептическое выражение на его лице быстро сменилось удивлением, а затем острейшим интересом. Он снова, на этот раз медленнее, просмотрел всю стопку и отложил четырнадцать фотографий для дальнейшего просмотра.
— Ну, — спросил капитан, — что вы теперь думаете?
Дрейк походил на большинство экспертов: все на свете напоминало ему о любимом предмете.
— Пиктограммы, — отрывисто сказал он.
— Настоящие или поддельные? — вопросил Хансен с зловещей гримасой.
— Настоящие, я бы сказал.
— В чем состоит их значение и есть ли в них смысл? — спросил доктор.
— Этого я не знаю. Собственно говоря, на решение подобной загадки может потребоваться лет пятьдесят, даже целое столетие.
— У меня есть теория… — начал было Хансен, но грубый капитан жестоко
