Самое главное приключение - Джон Тэйн

— Да, так будет честно. По рукам.

— А что скажет эта юная леди? — спросил капитан, вопросительно глянув на Эдит.

— Моя дочь Эдит, капитан Андерсон. Простите меня за то, что я не представил вас раньше.

— О, мы успели здорово поругаться в саду, — засмеялась Эдит. — Я тоже согласна, капитан Андерсон, если вы позволите мне остаться и послушать. Только, пожалуйста, прикройте эту отвратительную тварь, прежде чем начнете. Мне и так целый месяц будут сниться кошмары.

Капитан со смехом закрыл крышку ящика. Но доктор, после минутного колебания, снова открыл его, сказав Эдит, что она может отвернуться, если красота существа начнет ее смущать.

— Я хочу хорошенько рассмотреть это создание, — сказал он. — Это не совсем то, что я ожидал увидеть… Ну, капитан, как случилось, что вы пришли ко мне со своей находкой?

— Мне посоветовал помощник. Кажется, один из моих людей однажды получил от вашей дочери пять долларов за фальшивую русалку. Я подумал, — добавил он с ехидным блеском в серо-стальных глазах, — что она, возможно, согласится дать мне десять за настоящую.

— Вы можете быть уверены, капитан Андерсон, — возмущенно возразила Эдит, — что я прекрасно знала, что покупала. И если я заплатила вашему матросу пять долларов за жалкую подделку, стоящую пятьдесят центов, то это потому, что он выглядел оборванным и голодным. Вам стоило бы лучше относиться к команде, капитан Андерсон.

— Вряд ли это был один из моих. Моя команда страдает разве что от недостатка рома.

— Это к лучшему, — вмешался доктор. — Иначе они приняли бы рептилию с перьями за продукт своего пропитанного ромом воображения.

— Верно, — согласился капитан. — По правде сказать, все мои люди знают о вас и вашем хобби. Я просто хотел подразнить вашу дочь в отместку за то, что она устроила мне в саду. Теперь мы в расчете.

— Вы уверены? — с подозрительным спокойствием спросила Эдит.

— Не так уверен, как секунду назад, — честно признался капитан. — Неудивительно, что отец поручает вам заниматься покупками. Итак, доктор Лейн, — продолжал он, посерьезнев, — как я уже сказал в самом начале, я буду с вами откровенен и выложу все карты на стол. Одна из главных причин, по которым я вообще вас потревожил, заключается в том, что вы — человек богатый и готовы тратить уйму денег на свои увлечения. Слухи о вас доходили до меня много лет. В Китае до сих пор толкуют о вашем громадном угольном пласте. А человек, который знает про уголь все, сумеет понять ценность нефти.

— До известной степени, — улыбнулся доктор. — Мне хватило ума держаться подальше от диких кошек[2].

— Видать, мне нет. Поэтому, так сказать, я к вам и пришел. Если у меня не получится убедить вас хоть разок вложиться в нефть, придется отнести эту странную рыбу кому-нибудь другому.

— Полагаю, я могу бросить десять тысяч в ваш нефтяной колодец во имя живущей в нем рыбы… Продолжайте, я хотел бы услышать вашу историю.

— Тогда слушайте, только не называйте меня лжецом, пока я не закончу. Я расскажу вам ровно столько, чтобы вы могли решить: вы в деле или благополучно забудете обо мне и моем улове.

По профессии я горный инженер, но эту работу я забросил и ушел в море. Последние двадцать лет я являюсь капитаном и совладельцем китобойного судна.

Восемнадцать месяцев назад мы закончили промысел и повернули на север. Находились мы в антарктических морях, к востоку от мыса Горн и значительно южнее. Этого пока хватит, чтобы дать вам понятие о нашем местоположении. Ближайший берег антарктического континента лежал примерно в ста двадцати милях к югу от нас. Сезон выдался исключительно умеренным и теплым. За восемь дней мы не увидели ни единой дрейфующей льдины.

Однажды вечером, около одиннадцати, меня разбудило необычайное дрожание всего судна. Оно продолжалось секунд сорок. Первый помощник и рулевой тоже это почувствовали. Как и я, они ничего не заметили в темноте. Мы не знали, что и думать. Понимаете ли, вода приобрела странный зеленовато-молочный оттенок, как если бы в ней растворили истолченный мел. Очевидно, в тот вечер на дне океана произошло подводное землетрясение, вызвавшее извержение вулкана. Наступило утро. Вода все белела и сделалась еще более мутной. К полудню море стало напоминать грязную реку. Течение струилось лениво и медленно, как патока.

Внезапно, часа в два пополудни, вся поверхность воды закипела и пошла огромными пузырями, будто котелок с кипящей кашей. Корабль трясся и трещал, точно его кто-то с силой раскачивал. Команда, понятно, вела себя как стадо перепуганных идиотов. Дисциплина полетела к чертям. Этот болван-помощник прямо-таки свел матросов с ума рассказом о том, что происходит на дне, в миле или двух под нами. Наконец, я призвал на помощь кулак и вколотил немного разума в их дурные головы.

За исключением внутреннего кипения воды, вокруг господствовал полный штиль. Около трех первый гигантский пузырь мазута лопнул на поверхности с булькающим звуком, окатив половину палубы. Через десять минут море покрылось дрожащим слоем нефти толщиной в три фуга. Жаль, при нас не было флота танкеров с насосами — мы бы озолотились, собрав все это богатство в радиусе полумили. До самого горизонта на поверхности моря плясали лоснящиеся черные пузыри размером с кита.

В пять часов вечера нефтяная пленка стала кипеть еще яростней. Наша палуба, от носа до кормы, превратилась в черный каток. Затем, без всякого предупреждения, громадный фонтан вязкой коричневой смолы взлетел прямо перед носом корабля и с ревом взметнулся вверх опадающей струей на сто пятьдесят футов над мачтами.

Когда начался весь этот беспорядок, мы погасили топку: иначе мы давно испарились бы в море огня. Но теперь потоки зловонной коричневой смолы начали стекать по трубам прямо к котлам. Мы были в ловушке. Оставалось одно, и мы сделали это, оскальзываясь и застревая в вязкой коричневой жиже. С большим трудом мы сумели накрыть трубы брезентом. Мы тряслись и качались в кипящем болоте до темноты, не в силах развести пары и бежать из этого ада, а сверху нас продолжал поливать водопад коричневой мерзости.

Ночь не торопилась. Не считая извержения нефти и смолы и странной мертвенной тишины воздуха, последние часы того проклятого дня во всем походили на обычные сумерки в южных полярных морях. Когда очертания предметов начали расплываться, жуткий фонтан смолы зачавкал, заворчал и с глухим рокотом канул в нефтяную воронку.

Все кончилось.

Да, так мы и подумали — все кончилось. И в каком-то смысле мы были правы. Я велел помощнику спуститься в кубрик