Сказание о новых кисэн - Ли Су

— Ну и зрелище… — громко, чтобы все услышали, желая больнее уколоть, сказала Табакне. — Твоя грудь выглядит, словно недоваренная лошадиная голова. Что ты положила туда?

— Я… я только надела бюстгальтер, — оправдывалась, прикрыв руками грудь, сказала кисэн, — но почему вы, бабушка, всегда придираетесь только ко мне?

— Немедленно сними бюстгальтер, слышишь! — крикнула Табакне. — Ты что, считаешь, что большие груди — предмет для гордости? Почему ты их так выпячиваешь, а? Почему выпячиваешь, я тебя спрашиваю? Столько раз я учила тебя: кисэн только тогда будет выглядеть изящной, когда она будет носить ханбок, слегка согнув спину.

«Наверное, она думает, что в гаком виде она сможет соблазнить богача и уйти с ним из этого кибана, — ругала ее про себя Табакне. — Черт тебя побери, девка неразумная. Она что, думает, что у мужчин нет головы?»

С губ обиженной девушки вот-вот готовы были соскочить слова о том, что такой вид груди, как у нее, «имеет значение».

— Бабушка, скажите мне, есть ли какая-то ваша заслуга в том, что они такие большие? Если бы вы дали мне денег на силикон, тогда — другое дело, могли бы так мне говорить.

— Ах ты шлюха! Нет, вы посмотрите, пожалуйста, на ее раскрытую пасть! — в глазах Табакне вспыхнул злой огонь. — Я тебе дам, шлюха! Я тебе дам, шлюха!

Сжав кулаки, толкая ее плотно обвязанным боком, шаг за шагом двигаясь вперед, она наступала на нее. Со стороны на это было смешно смотреть. Рост кисэн, которая пятилась назад под ее толчками, был, наверное, почти в два раза выше, чем рост Табакне, но в данный момент это не имело никакого значения. Как же все-таки красивы цвета корейских карт хватху с рисунками би, пхун и чхо, означающими соответственно дождь, ветер и траву, с рисунком пиона, символизирующим июнь, безжалостно растоптанные ногами двух людей!

— Достаточно того, что каждый день, утром и вечером, я готовлю вам еду. Что же ты, бессовестная, еще хочешь от меня, нахалка, а?! — громко кричала Табакне, наступая на нее, но в голосе уже не было раздражения, к тому же ей нравились кисэны, которые имели свое мнение. В душе она признавала правоту ее слов и надеялась, что та не повторит судьбу мадам О.

Переодевшись в ханбок, кисэны улыбались про себя. Всем было видно, что, несмотря на то, что мисс Чжу не пришла на работу, настроение у Табакне не такое уж плохое, а судя по тому, что она даже улыбалась им вслед, ее раздражение к кисэн с большими грудями было просто способом выражения неудовольствия или привычкой. Девушки, делая знаки за ее спиной, подмигивали друг другу. Ясно, что было нечто такое, что знали только они, но о чем Табакне не догадывалась.

В Буёнгаке работали две группы кисэн. Девушки из первой группы проживали в отдельном доме внутри кибана, а из второй — вне его, и приезжали туда работать. С кисэн, проживавшими в кибане, особых проблем не было, но с теми, кто ездил туда как на работу, были. Используя свой «особый статус» и «особый характер работы», они все время опаздывали под разными предлогами. Хотя Табакне была старухой, она была настолько догадлива, что, если соединить ее сообразительность и обоняние, она, вероятно, могла занять первое место среди всех работников кибана. Благодаря тому, что слух о ее скверном характере и драчливости был широко распространен вне кибана, по всему городу Кунсану, она надежно защищала кибан от гангстеров, известных своей жестокостью, а внутри него контролировала регулярно опаздывающих кисэн. Однако и она имела слабость, о которой многие не догадывались.

Может быть, оттого, что всю жизнь она прожила лишь в кибанах, когда дело касалось красоты кисэн, она не боялась ни воды, ни огня, ни самого черта, поддерживала их. Она была человеком, который жил, почитая, словно небо, слова, сказанные в шутливой поговорке: «Женщина и мебель сверкают только тогда, когда о них бережно заботятся». Когда они ходили в отдел пластической хирургии или дерматологии или в салон красоты, иногда даже по три раза в день, она никогда не ругала их. Однако что за люди — сегодняшние кисэн? Сказав ей: «Да, конечно, я иду к дерматологу или в салон красоты», они на самом деле по очереди выскальзывали из Буёнгака по своим делам. Если они, разбившись на группы, договорившись предварительно между собой, обманывали ее, то, какой бы она ни была строгой и догадливой, что она могла сделать с этим? «Вот и сейчас, — подумала она, — наверняка мисс Чжу, словно сука в течке, или шляется где попало по злачным местам, разя всех запахом пудры, или, заказав тарелку с закуской „пёкоси“, мелкими сырыми рыбками, которых едят, макая в соус, хлещет сочжу на берегу моря в порту Кунсан, заливаясь слезами».

Устроив скандал, она отпустила девушек, села в краю деревянного пола и, жалко сжавшись, стала рассеянно смотреть на закат. Это время дня было для нее самым тоскливым. Даже когда солнце уже садилось и в кибане наступала ночь, она сидела, скрючившись, словно от холода, не шевелясь. Это все из-за ветра, пронизывающего до костей, дующего то ли из ее груди, то ли из бамбуковой рощи. Она знала, что ее тело увядает. Вероятно, она думала о том, что сегодня кроме нее в Буёнгаке есть еще один человек, который «увянет» на закате дня.

Она с трудом, из-за своего маленького роста, держась за столб, стоящий на деревянном полу, спустилась во двор, шумно отряхнула фартук и не спеша направилась к заднему домику. Когда, подойдя к двери, она оглянулась, туфель «мартовского кота» Ким сачжана нигде не было видно — видимо, ушел. Она осторожно открыла дверь комнаты мадам О. Та, как она и ожидала, лежала, раскинувшись на матраце, словно только что выброшенное выстиранное белье. Когда она подошла к ней поближе, ей в нос ударил резкий запах алкоголя.

— Открой глаза, пока я не вылила на тебя холодную воду! — громко возмущаясь, сказала она. — Ты что, опять выпила? Опять попалась на его хитрость?

— Нет, в этот раз я первая предложила ему выпить, — медленно, еле шевеля языком, ответила та.

— Ладно, я поняла, — сказала Табакне, ища глазами бутылку с алкоголем. — Делай все, что хочет неотразимый муж!

— Сестра, правда, — вяло сказала мадам О, чуть приоткрыв глаза. — Он отговаривал меня, но я, не выдержав, своими руками открыла бутылку сочжу.

Видя, как она заплетающимся языком, с затуманенными глазами, защищала даже такого подлеца, как Ким сачжан, считая его своим мужем, Табакне не выдержала и снова вспыхнула от гнева:

— Ты что, не видишь? На его узкой, как у хорька, морде даже глазки выглядят трещинками, словно расколоты топором. Честно говоря, мне трудно понять, чем он нравится тебе, почему ты его защищаешь? Что там ни говори, оправдывается поговорка: «О вкусах не спорят».

— Он в душе не такой, как выглядит, — упорно продолжала защищать его мадам О, пытаясь приподняться. — Поверь мне, у него нежная и добрая душа.

Табакне, не знавшая мужской любви, наслаждения от ласк мужчин, любовных игр, удовольствия от занятия любовью, вряд ли когда-нибудь поймет ее. Если бы она могла представить или вообразить это, то у нее появился бы шанс понять, почему она так защищает его.

— Ура, в Буёнгаке появилась преданная и верная жена. Если придет сама Чхун Хян[25], то ее с позором выгонят, так как она не сможет составить тебе конкуренцию. Ну что мне с тобой делать, а?

Табакне стояла, крепко держа в правой руке масляную тряпку, и, насупив брови, со злостью смотрела на О. Отругав ее как следует, когда она с трудом поднялась и прислонилась к стене, Табакне тщательно протерла масляной тряпкой гардероб, инкрустированный перламутром, а затем, продолжая ругаться, еще раз протерла его до блеска. Она считала, что, когда человек умирает, в любом случае его тело, каким бы крепким или слабым оно ни было, сгниет и исчезнет. Поэтому ее жизненная философия состояла в том, что «пока живешь, следует активно двигаться», чтобы умереть здоровой.

— Скажи мне, только честно, ты сказала этому негодяю, что на твое имя поступают деньги в банке? Да или нет?

— Сестра, моя банковская книжка и печать лежат у вас. Да и зачем мне говорить ему об этом?

— Я спрашиваю об этом не из-за того, что сомневаюсь в этом. Я говорю так потому, что, когда вижу его лисью рожу, мне кажется, что он может выманить деньги у тебя даже без книжки и печати. Он совсем не похож на человека, который оставит тебя в покое, выманив только задаток на квартиру в районе Дэхындон. Ты посмотри в глаза этого гада. Ты что, считаешь, что он остановится на этом? — с негодованием продолжала Табакне с таким видом, что, попадись ей сейчас Ким сачжан, она выцарапала бы его лисьи глаза.

— Сестра, прошу вас, не говорите о нем плохо. Он не такой человек. В прошлый раз его фирма находилась на грани банкротства, поэтому он вынужден был так поступить, — вяло оправдывала его мадам О, которой были неприятны ее слова.