Последний романтик - Элизабет Гилберт

И мистер Конвей призывал других детей вместе с ним посмеяться над невиданной тупостью их никчемного старшего брата. И они с охотой соглашались – как те непопулярные дети с ортопедическими скобками на ногах из столовой, которые всегда были рады, что издеваются не над ними, а над кем-то другим.

Еще Рэнди Кейбл заметил, что отец Юстаса постоянно придирается ко всем насчет поведения за столом. Прежде ему никогда не приходилось бывать в «приличном» доме и сидеть за столом, где соблюдались столь строгие правила. Если Юстас ел слишком быстро или брал не ту вилку, отец готов был его буквально затоптать за «нелепые и примитивные» манеры. Поэтому Рэнди боялся даже взять вилку; у него дома его никогда не стали ругать бы за что-то подобное. С тех пор прошло тридцать лет, а Рэнди до сих пор не может понять, почему мистер Конвей был так зациклен на столовом этикете. «У нас за столом, – говорит он, – каждый занимался своим делом и помалкивал».

Что ж. Можно сказать, что и у Юстаса дома было то же самое.

Для того чтобы мужчина назвал первенца в свою честь, есть, на мой взгляд, немало причин. Я понимаю, что этот обычай, как правило, является всего лишь социальной условностью (особенно на американском Юге), но мне кажется, что он несет в себе более значительный смысл. Кое-кто говорит, что это тщеславие, – но у меня есть подозрение, что дело тут в качестве, противоположном тщеславию, а именно неуверенности в себе. Это побуждение кажется мне трогательным и полным надежды – словно отец, испугавшись ответственности при появлении на свет новой жизни, нового мужчины, нового соперника, обращает тихую молитву к небесам, надеясь именем ребенка создать некую связь между ним и собой. Если ребенок носит знакомое имя, то уже не воспринимается как чужак или возможный узурпатор. Отец может без страха взглянуть на новорожденного сына и сказать: ты это я, а я это ты.

Но в том-то и дело, что он не ты, а ты не он. Посему этот обычай хоть и успокаивает, но таит в себе немало риска.

Полное имя мистера Конвея – Юстас Робинсон Конвей III, а своего сына он называл Юстас Робинсон Конвей IV. C самого начала двое различались лишь этим определением: большой Юстас и маленький. Они даже внешне были похожи, маленький на большого: одинаковые широко распахнутые и умные карие глаза под тяжелыми веками. И поначалу Юстас-старший был очень рад появлению в доме маленького Юстаса. Он замечательно ухаживал за малышом, любил его, гордился им, был к нему внимателен, терпелив, нежен и хвастался его успехами. Готов был играть с ним постоянно. Когда малыш подрос, водил его в лес за домом, показывал на деревья и говорил: «Смотри…»

Юстас был умным и увлекающимся ребенком – и это неудивительно, ведь его отец сам был общепризнанным гением. Гордость старого богатого рода землевладельцев и предпринимателей из южных штатов, он получил специальность инженера-химика и докторскую степень в Массачусетском технологическом институте. (В школе закончил несколько классов экстерном, в колледже перескочил через несколько курсов и защитил магистерскую диссертацию, когда ему было немногим больше двадцати.) В том, что касалось чисел и науки, у него был настоящий дар. Даже больше, чем дар: это была любовь. Алгебра открывала свои загадки Юстасу-старшему с такой же простотой, с какой дается гармония наделенным музыкальным слухом. Физика? Он души в ней не чаял. Тригонометрия? Сплошное удовольствие. Химия? В химии для него вообще не было загадок – эта наука казалась ему простой, занятной и увлекательной. Головоломки, фигуры, таблицы, уравнения – в этом была вся его жизнь. Он сам себя описывал как человека, «чьим существованием управляет чистая логика». Был ли он тщеславным? Возможно. Даже если и так, вполне логично быть тщеславным в мире, где все остальные – не более чем до абсурда беспечные существа, которые делают выбор, основываясь не на безупречной логике, а на прихотях и эмоциях.

С двадцати до тридцати лет Юстас Робинсон Конвей III работал в университете Северной и Южной Каролины, где читал курс химического машиностроения студентам ненамного его моложе. Работа была хорошая, но ему не нравилась сама академическая среда с ее бесконечными интригами. Ему всегда было сложно работать с людьми. В конце концов он бросил преподавание и устроился в частную компанию – на химический завод. Там он тоже не общался с ровесниками, но его уважали и даже немного боялись за его интеллект. Бывший коллега, для которого Юстас-старший был доктором Конвеем, вспоминает, как однажды пришел к нему с вопросом касательно одной химической формулы. Желая дать как можно более подробный ответ, доктор Конвей начал писать уравнение на доске; он писал и добавлял все больше данных, пока не удалился в другую область химии и, увлекшись, не исписал всю доску. Его коллега, разумеется, ничего не понял.

Суть в том, что Юстас-старший был влюблен в свой интеллект и потому наверняка с восторгом наблюдал за эволюцией интеллекта у своего сына. Он с увлечением наблюдал, как его тезка мудро решает все те удивительные дилеммы, с которыми сталкиваются младенцы в своем развитии. Вот он учится отличать солнечный свет от тени. Узнавать лица и предметы. Вставать на ноги. Складывать слова в предложения. Стоит показать ему листок, и он по его форме назовет дерево. Этот ребенок гений! Еще чуть-чуть, и он начнет решать математические уравнения просто так, для забавы!

И тут Юстасу-младшему исполнилось два года.

В день рождения за завтраком – маленький Юстас всё еще сидел на высоком детском стульчике – Юстас-старший вручил сыну подарок. Перед уходом на работу ему не терпелось посмотреть, как мальчик с подарком играет. Это была головоломка. Но она оказалась слишком сложной для двухлетнего ребенка; маленький Юстас несколько раз попытался ее сложить, отчаялся и быстро потерял интерес. Миссис Конвей вспоминает, как ее муж словно обезумел и напустился на малыша. «Он начал кричать на него и говорить ужасные вещи». Ребенок ничего не понял, до смерти испугался и завопил во весь голос, а когда миссис Конвей попыталась вмешаться, муж накричал и на нее – за то, что балует сына и хочет сделать из него тупицу и неудачника. Нет, вы только посмотрите! Это же простейшая задача! Решение очевидно! Только умственно отсталый ребенок не в силах сложить простую головоломку.

Стоит ли говорить, что с этого момента жизнь Юстаса легче не стала. Она превратилась в кошмар. Мистер Конвей решил, что сын издевается над ним, притворяясь тупицей из упрямства, – и потому мальчику нужна дисциплина. Юстас вспоминает (а его мать и братья подтверждают), что его воспитание скорее напоминало военный лагерь, чем обычное детство. Стоило маленькому Юстасу совершить самую малую провинность – например, взять без спросу молоток из отцовского чулана с инструментами, – как его запирали в комнате, где он часами сидел без еды и воды. Если он не успевал доесть всю еду до крошки за определенное время, Юстас-старший вынуждал его сидеть за столом весь вечер – даже если ребенок засыпал прямо на стуле. Если во время игры Юстасу случалось вырвать кусок дерна из отцовской лужайки, отец бил его деревянным веслом. А случись ему постричь траву против часовой стрелки, – а не по часовой, как приказал отец, – его ждал скандал и суровое наказание.

Когда Юстас-старший вспоминает об этом сейчас (как ни странно, он не прочь поговорить о тех временах), он признает, что допустил ошибку. Да, возможно, он был слишком суров. Но его интересовало лишь одно – как вырастить идеального ребенка. А гнев был результатом острого разочарования, вызванного неожиданными неудачами сына.

– Всем людям свойственно думать, что они могут контролировать своих детей, – но теперь я понимаю, что это невозможно, – сказал он мне. – Лучше вообще ничего не планировать – просто позволить им быть такими, какие есть, и вырасти такими, какими должны стать. Но в молодости я этого не понимал. Когда у меня родился сын, я так обрадовался, что решил, будто могу сделать Юстаса таким, каким хочу его видеть. А потом выяснилось, что ребенок он трудный. А мне хотелось, чтобы он был таким, как я!

– Это каким же? – полюбопытствовала я.

– Прежде всего способным учеником, как я. Никогда не думал, что мой сын не сможет научиться считать! Я часами просиживал с ним, пытался заставить его сосчитать горстку монет, но он был совершенно неспособен! Полная противоположность моим ожиданиям. Я надеялся, что мы вместе будем работать над проектами, но с ним было невозможно работать. Он всегда был проблемным ребенком. Я его совсем не понимаю. Мы друг друга не понимаем.

Как-то раз я спросила мистера Конвея:

– Вы не жалеете, что ваши с Юстасом отношения сложились именно так, а не иначе?

Он ответил сразу, будто ждал, что я задам ему этот вопрос:

– Я очень несчастен из-за того, что наши отношения не сложились. Это самая большая неудача в моей жизни. Но я не знаю, как это исправить. Не думаю, что у нас когда-нибудь будут хорошие отношения.