Цент на двоих. Сказки века джаза (сборник) - Френсис Фицджеральд

Бэйли не спеша открыл дверцу шкафа и извлек шесть симпатичных бутылок.

– Снимай эту чертову шубу, – обратился Мартин Мэйси к Перри. – Или, может, нам открыть все окна?

– Дайте мне шампанского, – сказал Перри.

– Идешь на цирковой карнавал к Таунсендам сегодня?

– Нет!

– Нет приглашения?

– Есть.

– А почему не идешь?

– Я устал от вечеринок, – воскликнул Перри. – Уже тошнит. Я уже так навеселился, что тошнит!

– Может, ты собрался к Говарду Тейту?

– Нет же, я сказал. Мне все это надоело.

– Ну что ж, – как бы в утешение сказал Мэйси, – у Тейтов все равно будут одни школьники.

– Да говорю я тебе…

– Я подумал, что ты наверняка собрался куда-нибудь. Судя по газетам, ты под Рождество не пропустил ни одной вечеринки!

Перри угрюмо хмыкнул.

Он больше никогда не пойдет на вечеринку! В его голове крутилась классическая фраза о том, что эта страница его жизни закрыта, закрыта навсегда! А когда в голове крутится «закрыта, закрыта навсегда!» или что-то подобное, можно с полной уверенностью сказать, что тут не обошлось без женщины, которая, так сказать, и осуществила это закрытие. Перри также пришла в голову еще одна классическая мысль о том, что самоубийство, в сущности, просто трусость. Эта мысль всегда отдает благородством, таким теплым и воодушевляющим! Только подумать, сколько достойных людей мы бы потеряли, если бы самоубийство не было бы просто трусостью!

Прошел час, и в шесть вечера Перри потерял всякое сходство с молодым человеком, рекламирующим линимент. Теперь он выглядел как первый набросок к картине разгула. Они пели импровизированную песню, текст которой только что придумал Бэйли:

Некий Пер Ламп, соблазнитель известный,Всегда отличался за чаем воскресным:Он переливал и заливал,Ни разу ни капли не проливал —При этом салфеткой колени свои он никогда не накрывал!

– Проблема в том, – сказал Перри, закончив взлохмачивать свои волосы расческой Бэйли и пытаясь повязать на голову оранжевый галстук, чтобы подчеркнуть свое сходство с Юлием Цезарем, – что вы, парни, ни черта не смыслите в пении. Как только я ухожу вверх и начинаю петь тенором, вы тоже начинаете петь тенорами.

– У меня от природы тенор, – глубокомысленно заявил Мэйси. – Голос не тренирован, вот и все. Абсолютный слух, говорила тетка. Прекрасный певец от рождения.

– Певцы, певцы, все прекрасные певцы, – вставил Бэйли, который в этот момент разговаривал по телефону. – Да нет, не в кабаре. Я хочу яйцо. Пусть какой-нибудь проклятый клерк, который с едой – едой! Я хочу…

– Юлий Цезарь! – объявил Перри, отвернувшись от зеркала. – Человек со стальной волей и железными принципами.

– Заткнись! – взвизгнул Бэйли. – Эй, это мистер Бэйли. Пришлите нам ужин. Что-нибудь грандиозное. На ваш выбор. Прямо сейчас!

С некоторым затруднением он попал трубкой обратно на телефон, после чего его губы сжались, и с выражением торжествующей настойчивости он выдвинул нижний ящик шкафа.

– Взгляните! – не терпящим возражений тоном скомандовал он.

В его руках оказалось некое вычурное одеяние из розовой дешевой ткани.

– Штаны! – важно произнес он. – Глядите!

На свет появилась розовая рубашка, красный галстук и детский воротничок а-ля Бастер Браун.

– Глядите! – повторил он. – Это костюм для циркового карнавала Таунсендов. Я изображаю мальчика, который носит воду для слонов.

Несмотря на свое состояние, Перри был впечатлен.

– Я буду изображать Юлия Цезаря, – объявил он после некоторого раздумья.

– Так и думал, что ты идешь! – сказал Мэйси.

– Я? Конечно иду! Не пропускаю ни одной вечеринки. Полезно для нервов, как сельдерей.

– Цезарь! – рассмеялся Бэйли. – Тебя не пустят. Он не из цирка. Это из Шекспира. Лучше оденься клоуном.

Перри замотал головой:

– Нет уж. Только Цезарь.

– Цезарь?

– Точно. Колесница!

Луч света осветил разум Бэйли.

– А правда. Хорошая идея.

Ищущим взглядом Перри обвел комнату.

– Я позаимствую у тебя банный халат и этот галстук, – сказал он.

Бэйли задумался:

– Не пойдет.

– Нормально. Это все, что надо. Цезарь был варваром. Они даже не пикнут, если я скажу, что я Цезарь, потому что он был варвар.

– Нет, – покачав головой, сказал Бэйли. – Костюм надо взять напрокат в лавке. У Нолака.

– Уже закрыто.

– Проверь.

После пяти минут, проведенных у телефона, далекий, уставший голос сумел убедить Перри, что на другом конце провода находится мистер Нолак и что лавка из-за карнавала Таунсендов будет открыта до восьми. Успокоившись, Перри съел большое блюдо филе-миньон и выпил последнюю из трех оставшихся бутылок шампанского. В восемь пятнадцать швейцар в высоком цилиндре, стоявший у входа в «Клэрендон», смог наблюдать, как он пытается завести свой родстер.

– Видимо, замерз, – мудро заметил Перри. – Мороз схватил мотор. Холода.

– Замерз, что ли?

– Да. Мотор покрылся льдом.

– Не заводится?

– Никак. Пусть постоит тут до лета. Один теплый августовский вечерок, и все будет в порядке.

– Хотите оставить тут?

– Точно. Пусть стоит. Вряд ли найдется такой горячий воришка. Подайте такси.

Швейцар в высоком цилиндре подозвал такси:

– Куда, мистер?

– Поезжай к Нолаку – ну, знаешь, костюмы напрокат…

II

Миссис Нолак выглядела приземистой неудачницей – представительницей одной из новых наций, возникших сразу по окончании мировой войны. Из-за нестабильности европейской обстановки она так и не смогла определиться, кем же она была на самом деле. Помещение лавки, в которой она вместе со своим мужем ежедневно зарабатывала хлеб свой насущный, было, как и положено замку с привидениями, тускло освещено, его заполняли рыцарские доспехи, одежды китайских мандаринов, а с потолка свешивались огромные бороды из папье-маше. Из углов на посетителя выглядывали ряды безглазых масок, стеклянные шкафы были наполнены коронами и скипетрами, искусственными драгоценностями и огромными корсажами, коробками с гримом, вуалями и париками всех рас цветок.

Когда Перри неторопливо вошел в лавку, миссис Нолак уже была занята уборкой последних, как ей казалось, следов напряженного дня в шкаф, заполненный розовыми шелковыми чулками.

– Чем могу служить? – с неприкрытым неудовольствием поинтересовалась она.

– Пожалуйста, костюм Юлия Гура, колесничего.

Миссис Нолак было очень жаль, но вся одежда для колесничих была давно сдана в прокат.

– Это для циркового карнавала Таунсендов?

– Да, конечно.

– К сожалению, – сказала она, – у нас не осталось абсолютно ничего циркового.

Возникло непредвиденное препятствие.

– Гм… – промолвил Перри. Неожиданно в голову ему пришла идея. – Если у вас найдется кусок холста, я смогу нарядиться шатром!

– К сожалению, ничего такого не держим. За этим вам бы лучше куда-нибудь в скобяную лавку… Но у нас есть несколько очень приличных костюмов солдат Конфедерации!

– Нет. Никаких солдат.

– И еще один – почти новый – король!

Он покачал головой.

– Несколько джентльменов, – с надеждой продолжала она, – наденут цилиндры, длиннополые фраки и будут изображать инспекторов манежа, хотя… У нас же кончились цилиндры… Могу предложить вам накладные усы.

– Хочется что-то узнаваемое.

– Ну, давайте посмотрим еще. Так, вот львиная грива, вот гусь, верблюд…

– Верблюд? – Идея сразу же, окончательно и бесповоротно, завладела воображением Перри.

– Да, но это на двоих…

– Верблюд. Вот это да! Дайте посмотреть.

Верблюда извлекли с самой верхней полки шкафа. На первый взгляд он состоял из одной лишь изможденной, страшной головы и значительных размеров горба, но, как только его развернули на полу, оказалось, что имеется еще и болезненно выглядящее туловище темно-коричневого цвета, изготовленное из плотной ворсистой ткани.

– Как видите, нужно два человека, – объяснила миссис Нолак, с неприкрытым обожанием разглядывая распростертого верблюда. – Если у вас есть товарищ, он может стать одной половинкой. Видите, вот тут что-то вроде двух пар штанов. Одна пара для передней половины, а вторая – для задней. Передняя половина может смотреть вперед сквозь вот эти прорези, а задняя половина просто держится за переднюю и идет следом.

– Надевайте, – скомандовал Перри.

Миссис Нолак послушно поместила голову верблюда на свою, напоминавшую кошачью голову и свирепо огляделась.

Перри был восхищен.

– Какие звуки издает верблюд?

– Что? – переспросила миссис Нолак, сняв верблюжью голову и стряхивая с лица пыль. – Ах, какие звуки? Ну, он… Как это… ревет…

– Где здесь зеркало?

Перед большим зеркалом Перри примерил голову и оценивающе повертелся из стороны в сторону. В тусклом освещении костюм казался исключительно многообещающим. Потертая морда верблюда выражала вселенский пессимизм, и необходимо отметить, что шкура также находилась в запущенном состоянии, что является отличительным признаком любого хорошего верблюда: фактически она нуждалась в стирке, и погладить ее тоже не помешало бы, но, в общем, узнаваемость была налицо. Костюм выглядел величественно. Он привлек бы внимание в любом обществе – хотя бы одной только меланхоличностью черт и олицетворением жестокого голода, проглядывавшим из глубоких глазных впадин.