Цент на двоих. Сказки века джаза (сборник) - Френсис Фицджеральд

Теперь настала очередь Кларка удивляться.

– Так ты не знаешь, что произошло?

Удивление в глазах Джима послужило ему достаточным ответом.

– Так вот, – драматическим тоном продолжил Кларк, – эти четверо достали еще одну бутылку, выпили и решили всех шокировать; так что Нэнси и этот Меррит сегодня, в семь утра, поженились в Роквилле.

В металле машины под пальцами Лоботряса появилась небольшая вдавленность.

– Поженились?

– Точно. Нэнси протрезвела и бросилась обратно в город, вся в слезах и испуганная до смерти, объясняя, что все это было шуткой. Сначала доктор Ламарр был вне себя и собирался убить Меррита, но кое-как они уладили это дело, и Нэнси с Мерритом отбыли в Саванну на двухчасовом экспрессе.

Джим закрыл глаза и с трудом преодолел приступ неожиданной слабости.

– Это ужасно, – философски заметил Кларк, – не венчание, конечно, думаю, что тут все будет в порядке, хотя до сих пор для Нэнси этот парень был пустым местом. Но нанести такой удар своей семье…

Лоботряс отпустил автомобиль и пошел. Внутри него снова что-то произошло, какая-то необъяснимая, похожая на химическую, реакция.

– Ты куда? – спросил Кларк.

Лоботряс повернулся и вяло посмотрел назад.

– Мне пора, – пробормотал он. – Слишком долго на ногах. Утомился.

– А-а-а…

В три на улице стояла жара, в четыре стало еще жарче. Солнце лишь изредка показывалось сквозь апрельскую пыль, бесконечно, из вечера в вечер, продолжая повторять все тот же старый как мир трюк. Но в половине пятого наступило затишье, тени под навесами и тяжелыми кронами деревьев удлинились. В такой жаре уже ничего не имело значения. Жизнь зависела от погоды, она казалась ожиданием окончания жары, в которой никакое событие не могло сравниться с моментом наступления прохлады, мягкой и ласковой, как рука женщины на усталом челе. Это чувство всегда испытываешь в Джорджии – его не выразить словами, и в этом великая мудрость Юга; через некоторое время Лоботряс свернул в бильярдную на Джексон-стрит, туда, где все как всегда, туда, где все всегда повторяют бородатые анекдоты – и будут повторять их вечно.

Половина верблюда

I

Усталый читатель, бросив тусклый взгляд на название этого рассказа, решит, что это чистой воды метафора. Рассказы о чашах и губах, о фальшивом пенни и новом венике довольно редко содержат информацию о чашах, губах, монетах или вениках. Данный рассказ является исключением. Действующим лицом здесь выступает вполне материальная, ощутимая и полновесная половина верблюда.

Начав с головы, мы постепенно доберемся и до хвоста. Позвольте представить: мистер Перри Паркхарст, двадцать восемь лет, адвокат, уроженец Толедо. У Перри прекрасные зубы, гарвардский диплом, волосы расчесаны на прямой пробор. Вы с ним уже где-нибудь встречались: в Кливленде, Портленде, Сент-Поле, Индианаполисе, Канзас-Сити и так далее. «Братья Бейкер, город Нью-Йорк» во время ежегодного вояжа по западным штатам всегда совершают остановку лишь ради того, чтобы одеть его с ног до головы; «Монморанси и К°» каждые три месяца шлют молодому человеку депешу спешной почтой, чтобы убедиться, что число отверстий для шнурков на его ботинках точно соответствует последним тенденциям. Сейчас он владеет родстером местного производства, а если доживет, то приобретет и французский родстер – и, без сомнений, купит даже китайский танк, как только этот вид транспорта войдет в моду. Он выглядит точь-в-точь как молодой человек из рекламы в журнале, натирающий свой покрытый ровным загаром торс линиментом и отправляющийся каждые два года на восток страны, чтобы навестить альма-матер.

Позвольте представить: его Любовь. Ее зовут Бетти Мэйдл, и она бы замечательно смотрелась на киноэкране. От отца она получает на одежду триста долларов в месяц, является счастливой обладательницей светлых волос, ясного взора и веера из перьев пяти расцветок. С удовольствием представляю вам ее отца: Сайрус Мэйдл. Несмотря на то что он – самый обычный человек из плоти и крови, в Толедо, как ни странно, его часто называют Мистер Алюминий. Когда по вечерам он восседает за столиком в клубе, с двумя или тремя мужчинами, которых люди за глаза зовут Мистер Железо, Мистер Лес и Мистер Латунь, можно заметить, что все они выглядят совершенно обычно, как и мы с вами, ну разве что немного масштабнее, если вы понимаете, о чем я…

На протяжении рождественской недели 1919 года в Толедо только при участии тех, кого называют «мистер такой-то», прошло: сорок четыре рождественских ужина, шестнадцать танцевальных вечеров, шесть торжественных обедов для особ как женского, так и мужского пола, двенадцать чаепитий, четыре холостяцких ужина, две свадебные церемонии и тринадцать вечеринок, на которых гости играли в бридж. Все это вместе на двадцать девятый день декабря месяца повлекло за собой принятие Перри Паркхастом решения.

Девица Мэйдл согласна выйти за него замуж – и в то же время не согласна. Ее жизнь была полна удовольствий, и сама мысль о предприятии столь ответственного шага казалась ей ненавистной. А кроме того, их тайная помолвка находилась все в том же состоянии уже столь долго, что временами казалось, будто в любой момент она может разорваться под действием собственного веса. Малыш Уорбартон, который знал все и обо всем, убедил Перри, что необходимо действовать, как Супермен: добыть брачную лицензию, прийти с ней в дом к Мэйдл и поставить ее перед фактом – или она выходит замуж прямо сейчас, или не выходит никогда! И он пошел и предложил руку, сердце, лицензию и ультиматум – и не прошло и пяти минут, как разразилась жесточайшая сцена, с отдельными вспышками неприкрытой вражды, именно такая, какие всегда возникают ближе к концу любой затяжной войны или помолвки. В результате наступило одно из тех ужасных затиший, в конце которых любящие внезапно умолкают, трезво оглядывают друг друга и начинают думать, что произошла какая-то ужасная ошибка.

После этого следует благотворная волна поцелуев и уверений в том, что это моя вина. Скажи, что это я виноват! Это все я! Я хочу, чтобы ты это сказала!

Но в тот самый момент, когда в воздухе начал чувствоваться дух примирения и оба участника сцены до некоторой степени вжились в роль, которую необходимо было сыграть так, чтобы как можно глубже почувствовать всю томность и нежность приближающегося момента, позвонила словоохотливая тетушка, и Бетти пришлось вступить в телефонную беседу, затянувшуюся на целых двадцать минут. На исходе восемнадцатой минуты Перри Паркхарст, снедаемый гордостью, ревностью и уязвленным самолюбием, надел шубу, взял свою светло-коричневую шляпу и торжественно удалился в направлении двери на улицу.

– Все кончено! – отрывисто произнес он, пытаясь завести мотор автомобиля. – Все кончено… да заведешься ты наконец, черт тебя подери!

Последнее относилось уже к замерзшей машине, простоявшей некоторое время на улице.

Он поехал в центр – точнее, заснеженная колея сама понесла его в центр города. Он низко ссутулился на сиденье, погруженный в печальные раздумья, и ему было совершенно все равно, куда ехать.

Проезжая мимо отеля «Клэрендон», он услышал оклик с тротуара. Там стоял Бэйли, человек с подмоченной репутацией и выдающейся челюстью, живший в отеле и никогда не любивший.

– Перри, – тихо произнес человек с подмоченной репутацией, когда перед ним у обочины остановился родстер, – у меня стоит шесть бутылок такого чертовски прекрасного шампанского – без единого пузырька! – которое ты, ручаюсь, никогда не пробовал. И треть всего, Перри, получишь ты, если только поднимешься со мной в номер и поможешь нам с Мартином Мэйси все это выпить!

– Бэйли, – с напряжением сказал Перри, – я выпью твое шампанское. Я выпью все до капли, пусть даже это и убьет меня.

– Чокнулся? – кротко ответил человек с подмоченной репутацией. – В шампанское не добавляют метиловый спирт. Это напиток, который весь мир пьет уже шесть тысяч лет. А пробки на этих бутылках даже окаменели, и вытаскивать их приходится с помощью алмазного сверла.

– Веди меня наверх, – мрачно промолвил Перри. – Как только эти пробки увидят мое сердце, они выскочат сами – из простого сострадания.

Весь номер был увешан типично гостиничными невинными картинками, изображающими маленьких девочек с яблоками в руках, сидящих на скамейках и играющих с щенками. Других украшений в номере не было, если не считать разбросанных повсюду галстуков, а также розовощекого человека, читавшего розовую газету, полностью посвященную дамам в розовых чулках.

– Иногда приходится торить дороги и тропы, – произнес розовощекий человек, укоризненно взглянув на Бэйли и Перри.

– Приветствую, Мартин Мэйси! – коротко ответил Перри. – И где это каменноугольное шампанское?

– Куда спешим? Это же вроде не налет. У нас вечеринка!

Перри покорно сел и с неудовольствием оглядел галстуки.