Любовник роз - Ярослава Лазарева

– Жизнь – полное дерьмо, – в тон ему ответила она.

Новый приступ давящей безысходности накатил на него, будто он напитался от девушки какой-то черной мертвящей энергии.

– Полное дерьмо, – как эхо повторил он и шагнул к перилам.

Моника встала рядом, плечом касаясь его плеча. Они опустили головы, глядя на шевелящуюся темную воду.

– Давай прыгнем вместе? – после паузы предложила девушка. – Тогда не будет так страшно.

– Да, я за этим сюда и пришел, – прошептал он и начал забираться на перила.

Жар разлился в висках, но в груди так похолодело, что перехватило дыхание. Отчаяние утихло, но появилась смертельная тоска, идущая из самых потаенных глубин подсознания. Она принесла новую боль, так плохо ему еще не было…

Виктор втянул носом воздух и открыл глаза. Его ладони, лежащие на раскрытых страницах, похолодели. Он скользнул затуманенным взглядом по столу. В вазе поникла увядающая роза бледно-желтого цвета. Он тряхнул головой и отвернулся. И тут же громко выругался. На диване в томной позе сидела Моника и улыбалась. Рядом томился аморф, словно прикованный к хозяйке невидимой цепью.

– Ай-яй-яй, – укоризненно проговорила девушка и погрозила пальцем Виктору. – Я все видела. А ведь ловцам запрещено возвращаться в свое прошлое! Да на тебе лица нет! Любите вы, люди, себя мучить! Получил порцию боли, дурачок? И зачем? В чем глубокий смысл этого действия? Я вот никогда не возвращаюсь в прошлое! Оно мне надо?

– Так тебе уже не одна сотня лет, насколько я понимаю, – раздраженно бросил Виктор и протер глаза.

Он окончательно пришел в себя и грозно посмотрел на аморфа. Тот прикрыл белесые до полупрозрачности глаза без зрачков и сжался.

– Этого урода ты зачем притащила? – спросил Виктор.

– Хотела сделать тебе сюрприз на день рождения, – весело сообщила Моника и прижалась к аморфу.

Тот затрясся всем своим зыбким телом.

– Он все еще жутко тебя боится, – с удовлетворением констатировала девушка. – И его страх послаще любого пирожного. Считай, я получаю отличный десерт. Все же именинник должен угощать!

– Угостилась? – сухо поинтересовался Виктор и встал.

Моника расхохоталась и оттолкнула от себя аморфа. Тот быстро, насколько позволяло его казавшееся невесомым тело, опустился на колени и пополз к Виктору.

– Простите меня, простите меня, – жалобно причитал он. – Я больше не могу так… я измучен до предела… я ежесекундно в аду…

– Ад еще впереди! – отчеканил Виктор. – Когда он должен был уйти естественной смертью? – спросил он у Моники.

– В восемьдесят три, – сообщила она и злорадно хохотнула. – И земных лет ему еще…

Она замолчала, что-то прикидывая про себя, потом наморщилась и кокетливо глянула на Виктора.

– Умом ты не блещешь, – ехидно заметил он. – Даже простой математический расчет произвести сложно, как я погляжу. Во сколько ты, болван, повесился? – обратился он к аморфу.

– Через год после смерти Людмилочки, – прошептал тот и тут же поправился: – То есть вашей матушки, уважаемый Виктор. Было мне сорок шесть.

– Семь лет он мой, – встряла Моника.

– Быстро же ты его тогда склонила, – рассмеялся Виктор.

– По твоей просьбе, милый, – нежно прошептала она. – И это оказалось совсем просто. Идиот легко поверил, что роскошная богатая сиротка, какой я ему представилась при якобы случайном знакомстве, вдруг без ума в него влюбилась. Такое вот самомнение у некоторых неудачников. Считай, перевернула все его убогое мировоззрение, и довести дело до конца была пара пустяков. Таким самовлюбленным недалеким ничтожеством легко манипулировать!

– Да, я был идиотом, – прошелестел аморф.

– И тебе еще тридцать лет служить кормом прилипал, – удовлетворенно сказал Виктор. – Это лучшая месть таким скотам!

Он неожиданно пнул склонившегося перед ним аморфа, бывшего когда-то Николаем Орестовичем. Но тот не шелохнулся.

– Ты же знаешь, что он не ощущает физического воздействия, – удивленно заметила Моника.

– Это я так, злоба одолела, – мрачно ответил Виктор и вернулся к столу.

– Простите, простите, – тонко завыл Николай. – Я уже искупил…

– Искупил?! – заорал Виктор. – Да разве такое можно искупить? Ты втерся в доверие к моей матери, прикинулся, что любишь, а потом начал методично избивать ее, пить, таскать девок прямо в ее новый дом, который я ей купил… Ей, понимаешь?! А не тебе, урод! Ты заставлял ее все это молча сносить. Она была слабым человеком, нежным, любящим, терпеливым… И кто ты после этого? Тварь, которую нужно было сразу раздавить!

– Я не хотел, я не хотел, – заплакал аморф. – Бес попутал…

– Не надо все на бесов валить! – почти рычал Виктор. – За все приходится держать ответ! Это ты убил ее! Хотя для всех моя мама типа случайно упала со стула, когда стирала пыль со шкафа. И так вот она странно упала, что переломила шею. И ты вышел сухим из воды, да еще и слезы и слюни пускал на дознании. Думаешь, я хоть что-то забыл? Думаешь, ты сейчас в аду, находясь во власти Моники? Нет, тебя ждет настоящий ад, когда придет срок естественного ухода, ты попадешь именно туда.

– А ты что ж, не попадешь? – вдруг разозлился аморф и даже поднялся с колен. – Ты кем стал, милый мой пасынок Витюшка? А?! Ты заключил сделку с дьяволом, так вот я думаю. Иначе откуда все это? Откуда твое неслыханное богатство? Купить матери роскошный особняк! Я еще тогда подумал, что дело нечисто. Но решил, что ты связался с криминалом.

– Лучше бы ты и оставался в этом заблуждении, – ответил Виктор. – Тогда бы боялся!

– Отчего ты стал таким? – тише продолжил аморф. – Якшаешься с этими страшными существами? Уж они-то точно не ангелы!

И он указал зыбкой рукой на Монику. Она скривила губы и пожала плечами. Но ее обычно мутные глаза блестели. Видно было, что она наслаждается всем происходящим и подпитывается.

– И ты, именно ты подослал ее! – нервно продолжил Николай. – Я в аду… в аду!

Он повернул лицо к Монике, его зыбкие черты проступили ярче, выражение было испуганным.

– Сладкий мой! – весело сказала она и смачно облизнулась, словно кошка, увидевшая большую миску жирных сливок.

– Отпустите! – жалобно произнес аморф.

– Закон таков, что ты до срока своей естественной смерти будешь в руках Моники, – с усмешкой ответил Виктор. – А законы нарушать нельзя!

– Да? – снова возмутился Николай. – А ты-то сам разве не нарушил? Ты должен уберегать людей от самоубийства, а не подталкивать к нему. Странно, что твое начальство тебя не покарало!

– Кто бы тут вякал! – расхохотался Виктор и снова пнул аморфа.

– Не больно ему! – напомнила она. – И сдерживай эмоции! А то знаю я вас, ловцов, чем дольше служите Ордену, тем все более нервными становитесь. Я сейчас сама им займусь, есть методы, чтобы вызвать у него жутчайшую боль воспоминаний. Сейчас мы отправимся в его прошлое, еще раз понаблюдаем, как одурманенный крепким алкоголем папаша Николай выгоняет родную дочь ночью на улицу и что с ней стало… Пьяная тварь, его же дружок, воспользовался беззащитной жертвой…

– Не надо! – заплакал Николай. – Я не ведал, что творил. Я больше не могу все это выносить! Пощади! Сколько можно возвращать меня в этот ужас!

– А каково было твоей семнадцатилетней дочурке? – угрожающе спросила Моника. – Выгнанной на улицу родным отцом и изнасилованной пьяным скотом…

– Отпустите его! – раздался звенящий печальный голосок.

И в комнате возникла светлая тень женщины. Виктор вздрогнул и закрыл глаза руками.

– Людочка, Людочка, спаси меня! – залепетал аморф и пополз к призраку. – Я же любил тебя! Правда, любил! Водка все!

– Не любил, – еле слышно прошелестел призрак матери Виктора. – И убил. Но я и после смерти полна любви, я простила.

Виктор не поднимал головы, он даже отошел в дальний конец кабинета, только бы не видеть и не слышать призрак матери. Это было выше его сил. Чрезмерная эмоциональность, которая все развивалась и развивалась, как следствие работы в Ордене, причиняла ему жесточайшую боль. Он с трудом удерживался от рыданий, он не мог общаться с матерью, вернее с тем, во что она превратилась после смерти. А она была ангелом. Существовал непреложный закон: все насильственно убиенные отлетали на небо в виде ангелов. И Виктор, как только попал в Орден, понял, отчего необходима отмена смертной казни. Убийцы, маньяки, насильники должны жить, оставаться в заточении до своего естественного ухода, чтобы совесть мучила их душу изо дня в день, меняла их сущность, заставляла снова и снова переосмысливать содеянное.

– Сыночек, – услышал он грустный голосок, – отпусти его душу на покаяние! Ты отомстил за меня с лихвой! Но я больше не могу наблюдать, как он мучается!

– Виктор тут бессилен! – ответила Моника. – Он не может нарушить естественный ход вещей. И аморф будет в моей власти еще тридцать лет.