Комментарий к роману Чарльза Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба» - Густав Шпет

Серьезнее был тот упрек критики, который отмечал изменение в характере главного героя романа, самого мистера Пиквика. В самом деле, бросается в глаза, что мистер Пиквик выступает сперва как ограниченный, смешной педант, а потом оказывается образцом жизнерадостного благодушия и неисчерпаемого благоволения, сердечности и отзывчивости. Больше того — из героя комических ситуаций, из объекта насмешек он превращается в активного благодетеля для всех окружающих, в объект всеобщей симпатии, даже со стороны тех, кто хотел подшутить над ним или обидеть его. Диккенс упоминает об этом упреке во втором из цитируемых Предисловий, хотя формулирует его мягче; было отмечено, — говорит он, — что мистер Пиквик по мере развития рассказа становится добрее и разумнее. По-видимому, силу этого упрека Диккенс признает, потому что объяснение, которое он дает в ответ на него, может быть принято только как шутливая и остроумная отговорка. По его мнению, перемена в характере мистера Пиквика не покажется читателям надуманной или неестественной, если они примут во внимание, что в реальной жизни особенности и странности человека, сколько-нибудь выделяющегося своей экстравагантностью, прежде всего бросаются в глаза, и лишь только после того как мы познакомимся с ним ближе, мы проникаем глубже поверхностных черт характера и знакомимся с лучшими сторонами его. Если допустить, что это не шутка, то меньше всего от Диккенса можно было бы принять такого рода ссылку на «реальную жизнь» как на критерий его фантазии (ч. 12). Скорее эта ссылка, в устах Диккенса, имеет в виду подчеркнуть шутливый характер высказанного им соображения, ибо признание принципа не есть еще его выполнение.

Непоследовательность в изображении мистера Пиквика проистекает, однако, не столько из отсутствия у Диккенса склонности к реализму, сколько из его авторской неопытности. Когда он задумывал «ряд приключений» на фоне «меняющегося места действия», он еще не осмыслил своего способа создавать единство в разнообразии действия. Когда он убедился, что «отправной пункт», выбранный им (ч. 12), связывает его, он все же отказался от него не прежде, чем нашел для романа подходящую завязку.

Он как бы снова начал повествование, повел его от нового отправного пункта действительной завязки, от нее пустил всех своих героев единым путем, находя для каждого из них естественный и свободный выход из действия.

Натянутое и искусственное разрешение некоторых частностей обязано своим схематизмом и поспешностью все-таки неудачному первому началу и особенно заметно в его свете. Новый замысел и внезапная завязка романа ясно видны начиная с двенадцатой [в наст. издании — одиннадцатой. Ред.] главы, «сообщающей об очень важном деянии мистера Пиквика, ставшем не меньшим событием в его жизни, чем в нашем повествовании». Предыдущая, одиннадцатая [в наст, издании — десятая. Ред.] глава содержит последнее прямое обращение мистера Пиквика к клубу, а затем автор о клубе забывает, чтобы вспомнить о нем только в последней главе и устами мистера Пиквика объявить, что Пиквикский клуб закрыт. Между тем существование клуба было, по-видимому, первоначально рассчитано на более длительный срок, как видно из фразы, составляющей едва ли не самое крупное редакционное отступление первых изданий «Записок» от последующих. Когда мистеру Пиквику были преподнесены пиквикистами очки в золотой оправе, он повесил в зале клуба свой портрет, писанный масляными красками, который «не пожелал уничтожить и после того, как стал несколькими годами старше». Эта фраза, находившаяся в противоречии с быстрой ликвидацией клуба, была потом выброшена (гл. 10, XI).

Начиная с двенадцатой [в наст, издании — одиннадцатой. Ред.] главы, члены-корреспонденты клуба меньше всего думают о заданных им первою главою «научных изысканиях», точно так же как и о спорте. Все повествование располагается теперь вокруг «дела миссис Бардль против Пиквика». Это была счастливая мысль, она выводила фантазию Диккенса на твердую почву хорошо известных ему мест: суда, адвокатских контор, долговой тюрьмы. Введением Сэма Уэллера создавалась не только интересная параллель к мистеру Пиквику, но открывалась также возможность развития самостоятельных мотивов по его линии с участием новых действующих лиц: отца Уэллера, мачехи, Стиггинса, Соломона Пелла и др. А это, в свою очередь, позволяло писателю изображать знакомый ему антураж пассажирских карет, кабачков, попоек и т. д. В связи с этим переставляются все намеченные ранее роли.

Если предположить, что введение Джингля во второй главе должно было служить цели внутреннего объединения приключений членов Общества корреспондентов, то теперь это средство уже второстепенное. И действительно, мотив Джингля теперь отходит на третий план, исчерпывается, прежде чем роман доходит до середины, и появляется вновь только для развязки.Мистер Уинкль, который со своими спортивными склонностями, как указывает Диккенс в Предисловии, был введен для Сеймура (ср. ч. 11), теперь отводится на задний план и оказывается не столько неудачливым спортсменом, сколько удачливым влюбленным. Все действие заворачивается не вокруг научных экскурсий и охотничьих похождений, а вокруг любовных приключений и матримониальных дел. Мистер Тапмен, единственный из пиквикистов, кто был в первой главе аттестован как специалист по этим делам, отбрасывается на очень отдаленный план, почти исчезает, потому что его неудачный роман с «девствующей тетушкой» уже завершен, хотя, может быть, этот роман и навел Диккенса на мысль о характере новой завязки. Снодграсс так и не успевает раскрыть своих поэтических дарований, каковые были заявлены в первой главе, и оказывается тихим героем-любовником. Мистер Уордль, представленный как воплощение провинциальной тороватости, хотя не теряет этих качеств, но главная его роль состоит в том, чтобы снабдить всех названных героев их матримониальными партнерами прекрасного пола и провинциального происхождения, Кажется, один только Сэм Уэллер справился с такой же задачей без посредства мистера Уордля. Извлеченный из каретных пристанищ и занявший в повествовании довольно значительное место, отец Уэллер как будто введен со специальной целью осветить вопрос о брачных отношениях с точки зрения участия в них вдов. И даже совсем эпизодические герои, такие как мистер Магнус и мисс Уидерфилд, чета Даулеров или Поттов и т. д., каждый по-своему, в свою очередь, освещают тот же вопрос. Может быть, действительно есть какая-нибудь идейная связь между двумя датами, установленными в биографии Диккенса: в «Таймс» от 26 марта 1836 г. было помещено объявление о выходе в свет 31 марта первого выпуска «Посмертных записок Пиквикского клуба», и та же газета несколькими днями позже оповестила о том, что 2 апреля мистер Чарльз Диккенс женился на Кэтрин, старшей дочери мистера Джорджа Хогарта.

ЧАСТЬ 14

Некоторые недостатки плана

Новый план спасал построение целого романа, но неудача первого замысла все же отразилась на многих частностях, и Диккенс не везде свел концы с началами. Некоторые из распущенных нитей он так ни к чему и не привязал и в то же время приплел к концу нити, невесть откуда взявшиеся. Диккенс задает самостоятельную работу воображению читателя. Мы должны не только воспринять изготовленные им образы, мы должны также вообразить их развитие или вернуться назад, чтобы дополнить или усложнить и во всяком случае освежить образ, может быть уже полузабытый. Это, конечно, не относится к образам эпизодическим, с которыми читатель не вправе связывать никаких ожиданий, — вроде доктора Слэммера, или мистера Магнуса, или мистера Даулера. Хотя никого не удивило бы, если бы без всякой внутренней надобности Диккенсу захотелось, после того как он отпустил их на волю, вновь призвать их к действию, как он поступил, например, с редактором Поттом (гл. 46, LI). Нет, речь идет о действующих лицах, относительно которых читатель может ожидать того или иного отчета. Таков, например, мистер Блоттон из Олдгета, беспощадный оппонент мистера Пиквика (гл. 1; 10, XI). Его просто уничтожил новый план. Но куда девались игравшие в новом плане немаловажную роль мистер Уордль и его тучный паж Джо, которому оказалось достаточно «церемонного пинка» Сэма Уэллера (гл. 50, LVI), чтобы быть выведенным из романа?

С другой стороны, Диккенс ошарашивает нас, когда, уже подходя к развязке романа (гл. 42, XLVI), вдруг сообщает, что милая квартирохозяйка беспечного Боба Сойера, миссис Редль, была близкой приятельницей миссис Бардль, хотя читатель тотчас вспомнит об ее отсутствии и во время visite de condoléance (гл. 23, XXVI), когда Сэм Уэллер, навестив миссис Бардль, застает у нее миссис Сендерс и миссис Клаппинс (столь же неожиданно оказавшуюся потом сестрою миссис Редль), и на суде, где те же приятельницы миссис Бардль выступали в ее пользу свидетельницами (гл. 30, XXXIV). Больше того — Диккенс ничем не обнаружил ее отношений с миссис Бардль даже тогда, когда она лицом к лицу столкнулась с мистером Пиквиком на пирушке у Боба Сойера и бросила почтенному джентльмену несколько назидательных слов. С таким же чувством изумления читатель узнает в конце романа (гл. 48, LIII) о судьбе приятеля Джингля, мрачного Джемми, которому по первоначальному плану, возможно, и предназначалась какая-нибудь роль, но который исчез вместе с этим планом, мимоходом заглянув в компанию мистера Пиквика лишь в самом начале его приключений (гл. 3; 5) и проявив так мало активности, что читатель, добравшийся до пятьдесят третьей [в наст, издании — сорок восьмой. Ред.] главы, и на пари не вспомнит, под каким именем тот сам себя представил мистеру Пиквику (Джем Хатли). Неужели к нему нужно было вернуться при развязке только затем, чтобы оправдать неисполнение им обещания представить рукопись мистеру Пиквику и его клубу (гл. 5), что, может быть, имелось в виду по первоначальному замыслу, но о чем читатель давно перестал думать? Еще, пожалуй, неожиданнее мрачный Джемми оказывается родным братом Джобу Троттеру (гл. 48, LIII). Уж не объясняется ли этот каприз фантазии Диккенса невыполненным намерением превратить Джемми в Джоба или раскрыть в последнем Джемми? Это тем более вероятно, что о прошлом Джоба, до его выступления в роли слуги капитана Фиц-Маршалла (Джингля; гл. 14, XVI), точно так же как и о самом вступлении его в эту роль, мы ничего не знаем. Вероятность эта увеличивается еще тем обстоятельством, что мистер Пиквик предупредительно сообщает мрачному Джемми свой предстоящий маршрут, который и заносится последним в засаленную записную книжку (гл. 5)[8]. Кстати отметим, что если бы у Диккенса мелькало вышеупомянутое желание и если бы он от него не отказался, а привел в исполнение, молодой Диккенс только предвосхитил бы один из приемов более позднего Диккенса. Во всяком случае, то, что Диккенс не сделал этого, а может быть, даже и не замышлял, не увеличивает его прав на звание «реалиста».