Антон Губенко - Виктор Митрошенков

Недавно в архиве я познакомился с документами первой Авиационной недели в Петербурге. Она состоялась с 15 апреля по 2 мая 1910 года. (Я не ошибся, могла же неделя быть 18 дней! Чего только авиация не натворит!) В полетах приняли участие иностранные летчики — Латам, Христианс, Эдмонд, Моран, Винцерс, баронесса де ля Рош и другие...

„Петербургская газета“ писала по поводу полетов Попова, Христианса и Морана: „Это авиационное трио, к общему изумлению, летало — и летало смело и красиво.

„Чудеса! и впрямь летают!“ — удивился генерал от воздухоплавания А. М. Кованько. Пришлось Петербургу, наконец, уверовать, что существуют люди, умеющие летать по воздуху“.

Вот видишь — все хотят летать.

...Очень хочу летать. Я как все: летать. Всякое новое дело трудное, но могут быть исключения и в авиации».

Невысокий, угловатый, Антон Губенко не производил на командира выгодного впечатления. Он был замкнут, сосредоточен, медлителен. Говор — смесь украинского с русским, да еще изрядная примесь какого-то приморского жаргона. На него не обращали внимания, о нем почти ничего не знали его друзья. Его даже дразнили сладкоежкой, так как он очень любил сахар; его называли «полиглотом» за то, что он очень много читал. Так продолжалось до тех пор, пока он не показал себя в полетах.

Год учебы в военно-теоретической школе летчиков проскочил незаметно.

Жаль было расставаться со школой, не хотелось уезжать из Ленинграда.

Летом, получив отпуск, Антон уехал в Мариуполь. Несколько дней гостил у сестры, потом уехал к матери.

Дома ему, как почетному гостю, отвели большую комнату. В ней нет прежнего огромного кованого сундука, длинной скамейки вдоль стены, широкой самодельной кровати. Обновление!.. Только один год отсутствовал, а как много изменений. Волнуют стены родного дома, сад в буйном цветении. Волнуют воспоминания детства. Прошлое кажется романтичнее настоящего. Он выходит на улицу, во двор, через калитку попадает в сад.

Тишина здесь необычная. Но скоро уже сама возможность свободно гулять кажется ему непозволительной роскошью. Никто не ищет, не зовет, можно не торопиться. Ах да, ведь он в отпуске! Пока не будет подъемов, отбоев, построений...

Он поднимает голову и долго стоит, зачарованный ночным небом в ярких светлячках-звездах. Безветрие. Земля, деревья еще полны дневного зноя. Природа не засыпает: ощутив прохладу, она тотчас приходит в движение, в неведомое состояние хаоса, в непрекращающуюся работу по очистке воздуха. Запахи родной земли.

Антон присмотрелся и теперь может различать в темноте предметы. Между грядок он проходит к плетню и садится на камень. Беленький, врастающий в землю дом хорошо виден на фоне ночного неба. Ему хочется двигаться, действовать. Антон идет в поле. Неширокая полоса земли, засеянная пшеницей, кукурузой, плавно спускается к пойме. В самом конце ее деревья, кустарники, густые заросли — мечта мальчишек, импровизированные джунгли, лучшее место для проведения соревнований по ловкости и силе. На том берегу — вздымающиеся в небо поля. Звездный путь, не имеющий окончания. Земля чуточку охлаждается. Он долго лежит на спине, смотрит в небо. Познав многое в авиации, он еще не стал летчиком. Неодолимый зов неба, как зубная боль — до тех пор, пока не вылечишь. Он думает о небе, мечтает о полетах.

Он любил и раньше смотреть в небо и отыскивать там место для проявления своих способностей.

Долгожданный отпуск пролетел стремительно. Впереди учеба. Первая военная школа летчиков имени Александра Федоровича Мясникова находилась в Крыму, на реке Каче, в 18 километрах от Севастополя. Она приняла в свои стены 12-й регулярный набор.

История российской авиации началась с Качи. Первый пилот школы инструктор Матыевич-Мациевич, поднимая 11 ноября 1910 года в воздух старенький биплан, еще не знал, что школа станет гордостью Советской России.

Антон гордился такой славой школы и считал себя ответственным за ее авторитет. Инструкторы школы, среди которых было немало будущих прославленных летчиков, охотно рассказывали об историческом прошлом школы. Губенко узнает о жизненном пути Нестерова, Ефимова, Арцеулова, Цветкова, Крыжановского, Спатареля, и в этом прекрасном перечне фамилий ему покажется, что слава всей авиации родилась в Каче.

Неизгладимое впечатление произвела на Губенко встреча с высоким, простодушным летчиком-инструктором Петром Стефановским, который сам недавно окончил Качинское училище. Как и Губенко, Стефановский тоже учился в Ленинградской военно-теоретической школе. Родные стены Ленинградской школы, общие знакомые сблизили курсанта и инструктора, сделали их друзьями.

Широкоплечий, с бритой головой, всегда с приветливой улыбкой, аккуратный и подтянутый, Стефановский олицетворял собой спокойствие. Он был прост в обращении, и эта простота чудесно сочеталась с армейской вежливостью. Курсанты не помнили случая, чтобы Стефановский позволил себе какую-нибудь грубость. Его любили за то, что он хорошо летал, за то, что не делал никаких секретов из техники пилотирования, за то, что щедро делился с товарищами и душевным теплом и опытом.

О своем первом полете с инструктором Антон позднее рассказывал:

«Дальше началось невероятное. Земля под нами расшалилась и принялась неуклюже куролесить вокруг самолета. Она исчезала, появлялась и перемещалась во всех направлениях. Она вздымалась передо мной, как морская волна, и снова тяжело обрушивалась вниз. Меня то вдавливало в сиденье, то отрывало так, что я повисал на ремнях, то вертело до головокружения. Я пытался сообразить, что сейчас делает самолет, но у меня ничего не получалось. С уважением подумал об инструкторе: „Как он в этом разбирается? Бог!..“ Наверное, и сейчас на его лице та же спокойная, приветливая улыбка».

Несколько лет тому назад, когда Петр Михайлович Стефановский работал над книгой «Триста неизвестных», он вспоминал:

«Курсант — это продолжение инструктора, его школа, его система, его, если хотите, бессмертие. Инструктор не влияет на подбор курсантов, но зато активно влияет на их жизнь. Смело можно утверждать, что хорошего инструктора курсант помнит всю жизнь. Антон Губенко был из числа нелегких курсантов. Своим устремлением вперед он опережал программу обучения, хотел летать и летать. Мне не раз приходилось предупреждать его за нетерпение. Он прекрасно знал теорию, великолепно летал. Думаю, что это качество у него было врожденным. Антон не уставал на аэродроме. Значит, он любил свою работу, любил авиацию. И еще один эпизод. Проверкой крепости чувств к профессии являются смелые и неожиданные потрясения. В авиации это аварии и катастрофы. Однажды после сильного дождя, не успев вовремя затормозить, Антон выкатился за полосу, попал колесами в яму, перевернулся и вообще-то чудом остался живым.