Пять минут до любви - Ирина Лобусова

В самые первые моменты нашего знакомства я еще не могла разглядеть черты, из — за которых этот некрасивый и не молодой человек стал для меня дороже всех остальных мужчин мира. Я могла только предчувствовать, блуждая на уровне ощущений, ту непреодолимую и главную грань, за которой раскрывалась область неопознанных, почти не существующих впечатлений. Впечатлений о том, как сильно этот человек отличается от всех остальных.

Я любила эту грань, словно темную половину его скрытной, неповторимой души. Я любила то, что принято прятать. Я любила его за то, что он был плохой, выставляя напоказ подлость, хитрость, грубость, надменность и жестокость — единственные качества, благодаря которым можно выжить в этом мире и составить себе состояние. Я любила его за то, что все обнаженное в нем, без прикрас, было выставлено на поверхность жестокой, шокирующей правдой. Как никто другой, он умел выжить, работая для этого мозгами, зубами и когтями. Пробуждая все самое плохое и одновременно сильное в моей душе. Он научил меня истинной ценности любви в мире, в котором любовь ничего не стоит. Он научил меня бороться и быть сильной там, где тебя могут унизить или растоптать. Он научил истине о том, что отступление — путь к победе и сколько можно выиграть, вовремя отступив в тень.

Сильный и подлый, жестокий и хитрый, он был истинным творением своего времени. Он заставлял принимать мир таким, какой он есть. Он словно заявлял всей своей жизнью: «Мир, я такой! Принимай меня таким или убирайся к черту!» И он не лгал, отличаясь от всех остальных людей демонстрацией силы и власти. Все плохое, бывшее на поверхности, всегда было с ним. И он как никто другой умел будить в людях жестокость. Составляя конкуренцию сильным, а более слабых используя для своих нужд. Он научил меня быть наглой и сильной, и, добившись своей цели, вовремя уходить в тень, чтобы никто не мог напасть. Он был единственным человеком, похожим на меня до мозга костей тем, что так же, как и я, пытался стремиться к успеху.

Успех представлялся для нас разным, но мы оба ставили его во главу угла. Я знала, что во мне ему импонирует моя мужская сила воли и стремительная настойчивость в достижении своей цели. Он был единственным человеком, которому я могла не лгать. Я могла не приукрашивать розовым ладаном не всегда благозвучные и благопристойные порывы моей души. Погружаясь в самые глубины откровенного и бесстыдного разврата, он учил меня быть смелой и брать от жизни все, что эта жизнь может мне дать. Мне не нужно было притворяться хорошей и я откровенно могла делать все, что захочу. Все, что мне будет угодно-точно зная, что моя импульсивность не вызовет осуждения.

Например, мое стремление к свободе, к материальной независимости, к форме одежды и умению водить машину, к тому, что я никогда не стремилась выйти за него замуж, никогда не говорила о том, что замужество — моя единственная жизненная цель. И еще это был единственный мужчина, который мог быть сильнее меня. Мужчина, с которым мне самой не нужно было быть сильной. Наверное, я любила его за то, что он меня не любил. Если б он был со мной нежен, внимателен и заботлив, подносил духи, конфеты и стихи, я смеялась бы над ним и отвергла эту недостойную меня, слащавую любовь с презрением. В нем не было ни слащавости, ни сентиментальности, ни покорности. И когда он причинял мне боль, я вопила от восторга и знала, что снова и снова к нему вернусь. Потому, что это был единственный мужчина, знавший о том, когда не нужно применить нежность. Наверное, мой двухлетний роман длился только потому, что на протяжении этих лет я не могла его добиться. Он умело порождать волнительные чувства крайности в моей душе. С ним я могла пойти до конца, и эта мысль опьяняла. Это был риск, которого в обыкновенной жизни я никогда не могла найти.

Кстати, что, что я могу пойти до конца, было тем, что я окончательно и твердо поняла в первый же вечер. Мы шли втроем по залитой ночными огнями, ослепительной улице. И я чувствовала, что медленно влюбляюсь в него. Так мы дошли до стоянки. И там я увидела его машину. Мы остановились возле огромного блестящего мерседеса представительского класса самой последней и дорогой модели. Я обалдела. Я не могла представить такую машину даже в фантастическом сне. Немного разбираясь в машинах, я поняла, что сияющее перед нами полированное чудо стоит целое состояние. Он сказал:

— Это моя машина.

Потом развернулся ко мне.

— Ты садись.

— А ты пойдешь пешком, — повернулся к моей подруге.

Я видела, как она краснеет от обиды. Я хотела сгладить бестактность его слов, но — не успела. Он почти толкнул меня внутрь. Я только крикнула ей вслед:

— Завтра тебе позвоню!

Он добавил с той же жестокостью:

— А я тебе не позвоню.

В тот год я работала журналисткой на одном из местных телевизионных каналов. Так как канал был достаточно маленький, я снимала практически все — от показов мод до информационных новостей. Криминальная хроника со всякими допустимыми страшилками типа маньяков, сатанистов на кладбищах и прочей, любимой народом, чернухи, не была исключением. Я часто стакивающийся с криминальными темами и знала все страшные случаи изнасилований и убийств, связанные с машинами, происходившие в этом городе. И вот зная все это, я спокойно села в машину к незнакомому, абсолютно чужому мне человеку, три часа назад случайно встреченному на улице, села так, словно ждала этого всю свою жизнь. Даже не успев бегло взглянуть на номер. И тем более — его запомнить. Ну просто — полный бред!

Мы остановились поблизости от моего дома. Он поцеловал меня сразу же, как только машина замедлила ход. Поцеловал властно, жестко, словно намеренно стараясь причинить боль — и так сладко, что, как от местной анестезии, заледенели, заныли мои губы и что-то очень гулко и быстро заколотилось внутри груди. Это был короткий, беглый поцелуй, но его вполне хватило на то, чтобы я крепко притянула его к себе, раскаленным дыханием впиваясь в его неподдающиеся, твердые губы, целуя его так, словно от этого зависела вся моя жизнь. Это была какая-то вспышка дикого безумия! Я не знаю, что это было на самом деле, но позже такое безумие оглушительной, захватывающей все мое существо страсти не повторялось уже никогда. Может, потому, что мне хотелось, чтобы от этого поцелуя зависела моя судьба. Так непроизвольно расплелись мои руки и, обессиленная, я застыла в его объятиях, прижавшись лицом к его щеке. Он первый нарушил молчание:

— Я намного тебя старше. Тебе всего двадцать лет.

Я поразилась прозвучавшей в его голосе горькой грусти. И энергично замотала головой, успокаивая его и себя:

— Нет, нет, что ты говоришь, ты намного лучше всех остальных!