Англичанка - Дэниел Силва

Столпы расположили точно в том порядке, в каком их обнаружил Габриель: в две ровные колонны, на расстоянии примерно двадцати футов друг от друга. Один из столпов, высочайший, был опален огнем — в ту ночь, когда вавилоняне разрушили Первый Храм, почитаемый древними иудеями как земное обиталище Бога. За него хватался умирающий Эли Лавон, и у него же Габриель сегодня отыскал Кьяру: в одной руке она держала планшет, другой указывала на стеклянный потолок. На ней были линялые джинсы, сандалии на плоской подошве и белая вязаная безрукавка, плотно облегающая изгибы тела. Голые руки темнели иерусалимским загаром, а в длинных непослушных волосах играли золотистые лучи солнца. Габриель находил жену поразительно красивой и… слишком молодой для супруги усталой развалины вроде него.

Кьяра руководила техниками по свету: обращалась к ним на иврите с отчетливым итальянским акцентом. Дочь главного раввина Венеции, она провела детство в изолированном мире древнего гетто, который покинула лишь затем, чтобы получить степень по римской истории в Университете Падуи. Потом вернулась в Венецию и устроилась работать в небольшой еврейский музей в Кампо-дель-Гетто-Нуово. И оставаться бы ей там, если бы во время визита в Израиль ее не приметил вербовщик Конторы. Он подсел к ней за столик в тель-авивской кофейне и спросил: не хочет ли Кьяра выбраться из музейчика в умирающем гетто и послужить еврейскому народу по-настоящему?

Спустя год подготовки Кьяра возвратилась в Венецию, на сей раз в качестве тайного агента израильской разведки. Ее первым заданием стало прикрывать своенравного ликвидатора Конторы по имени Габриель Аллон. Тот приехал в Венецию восстанавливать картину Беллини — запрестольный образ в церкви Сан-Заккариа. Кьяра раскрылась ему чуть позже, в Риме, — после инцидента со стрельбой и карабинерами. Запертый вместе с Кьярой на явке, Габриель отчаянно хотел прикоснуться к ней. Они дождались окончания дела, вернулись в Венецию и там, в доме с видом на канал в районе Каннареджо, на застеленной свежими льняными простынями постели впервые занялись любовью. Для Габриеля это было все равно что переспать с девушкой, написанной Веронезе.

И вот эта девушка обернулась и, заметив Габриеля, улыбнулась. Ее глаза — большие, восточного разреза, цвета карамели с золотистыми крапинками — Габриель так ни разу и не сумел воспроизвести на холсте. Кьяра уже давно ему не позировала — выставка отнимала все время. В их браке все словно стало с ног на голову: если прежде Габриель пропадал либо в мастерской, либо на задании, то теперь дома не бывало Кьяры. Прирожденный организатор и невероятно скрупулезный человек, она буквально расцвела под гнетом рабочих хлопот, однако в глубине души Габриель все не мог дождаться, когда же они вновь будут вместе.

Кьяра перешла к следующему столпу и посмотрела, как на него падает свет.

— Я недавно звонила домой, — сказала она. — Никто не ответил.

— Я завтракал с Грэмом Сеймуром в «Царе Давиде».

— Как мило, — съязвила Кьяра и, не отрывая взгляда от столпа, поинтересовалась: — Что в конверте?

— Рабочее предложение.

— Кто художник?

— Неизвестный автор.

— Тема?

— Девушка, Мадлен Хэрт.

Габриель вернулся в сад скульптур и присел на скамью с видом на охряные холмы Западного Иерусалима. Кьяра присоединилась к нему через несколько минут — теплый осенний ветерок трепал ее волосы; поправив выбившуюся прядку, Кьяра закинула ногу на ногу. Габриелю внезапно расхотелось покидать Иерусалим ради поисков совершенно незнакомой девушки.

— Давай еще раз, — сказала наконец супруга. — Что в конверте?

— Фотография.

— Что за фотография?

— Доказательство жизни.

Кьяра протянула руку, однако Габриель не спешил передавать ей конверт.

— Уверена? — спросил он.

Кьяра кивнула, и Габриель наконец сдался. Кьяра вскрыла конверт, и, когда она взглянула на фото, на ее лицо упала тень. Тень торговца оружием Ивана Харкова. Габриель забрал у него все: бизнес, деньги, жену и детей, за что Иван отомстил: похитил Кьяру. Операция по ее спасению стала самой кровавой за долгую карьеру Габриеля: он ликвидировал одиннадцать приспешников Ивана, а после, на безлюдной улочке в Сен-Тропе, — и самого оружейного барона. Впрочем, даже после смерти Иван продолжал преследовать Аллонов: кетамин, который кололи Кьяре, спровоцировал выкидыш. Из-за того, что Кьяре вовремя не оказали медицинскую помощь, она осталась и вовсе бесплодной. Хотя не теряла надежды вновь зачать.

Кьяра вернула фотографию в конверт, конверт — Габриелю, а после выслушала, как дело досталось Грэму Сеймуру и от него — Габриелю.

— То есть британский премьер вынудил Грэма Сеймура сделать грязную работу, — подытожила она, когда Габриель договорил, — и вот Грэм вынуждает тебя.

— Он хороший друг.

Габриель ничего не сумел прочесть по лицу Кьяры, как и в глазах, — обычно такие открытые, сейчас эти зеркала ее души скрывались за темными очками.

— Как думаешь, чего они хотят? — спросила наконец Кьяра.

— Денег. Похитители всегда хотят денег.

— Почти всегда, — поправила его Кьяра. — Бывает, они требуют невозможного.

Сняв очки, она повесила их на вырез безрукавки.

— Сколько у тебя времени? — Услышав ответ, Кьяра медленно покачала головой. — Не успеешь. Срок слишком короткий.

— Обернись на здание у тебя за спиной. Ну? Твое мнение изменилось?

Кьяра неотрывно смотрела в лицо мужу.

— Жандармы искали Мадлен Хэрт больше месяца. С чего ты взял, что тебе удастся ее отыскать?

— Может, они не там искали? Или не тех спрашивали?

— С чего бы ты начал?

— Расследование лучше всего начинать с места преступления.

Кьяра взяла очки и принялась с отсутствующим видом протирать их о джинсы. Габриель почуял неладное: раздраженная, Кьяра всегда принималась начищать что-нибудь.

— Этак ты их поцарапаешь, — сказал он.

— Стекла запылились, — пустым голосом ответила Кьяра.

— Может, тебе класть их в футляр, а не бросать в сумочку?

Кьяра не ответила.

— Ты меня удивляешь, — признался Габриель.

— Чем же?

— Тебе ли не знать, в каком аду оказалась Мадлен Хэрт. Она сгниет там, пока ее не спасут.

— Пусть отправят другого.

— Других людей нет.

— Нет равных тебе. — Присмотревшись к стеклам очков, Кьяра нахмурилась.

— В чем дело?

— Поцарапались.

— Говорил же, испортишь.

— Ты всегда прав, дорогой.

Надев очки, она посмотрела в сторону города.

— Шамрон и Узи, я так полагаю, тебя благословили?

— Грэм первым делом заглянул к ним.

— Вот ведь хитрец. — Кьяра встала со скамьи. — Мне пора возвращаться. Времени до открытия осталось не так уж и много.

— Ты проделала титаническую работу, Кьяра.

— Лестью ты ничего не добьешься.

— Попытка не пытка.

— Когда я снова тебя увижу?

— У меня всего семь дней в запасе.

— Шесть, — поправила мужа Кьяра. — Через шесть дней бедняжка умрет.

Она наклонилась и нежно поцеловала Габриеля. Потом развернулась и пошла прочь через выгоревший под солнцем сад, плавно покачивая бедрами — словно в такт одной ей слышной музыке. Габриель проследил за женой, пока она не скрылась за пологом брезента. Габриель снова почувствовал, что никуда не хочет уезжать.

Вернувшись в гостиницу «Царь Давид», Габриель забрал у Грэма Сеймура оставшиеся материалы: записку с требованием выкупа, в которой на самом деле не было ни слова о выкупе, диск с признанием Мадлен и две фотографии ее визави из «Ле Пальмье». Плюс к этому он запросил личное дело Мадлен из архива Партии, чтобы его доставили по адресу в Ниццу.

— Как прошло с Кьярой? — спросил Сеймур.

— Похоже, мой брак в еще более плачевном состоянии, чем у Ланкастера.

— Могу я как-то помочь?

— Как можно скорее покинь Иерусалим. Никому на Даунинг-стрит — даже премьеру — обо мне ни слова.

— Как мне с тобой связаться?

— Я зажгу сигнальный огонь. До тех пор меня просто не существует.

Сказав это, Габриель удалился. Дома, в квартире на улице Наркис, он нашел денежный пояс с двумястами тысячами долларов — тот лежал на кофейном столике, на самом виду, а рядом — билет на рейс до Парижа (самолет вылетал в 14:00) на имя Йоханнеса Клемпа (один из любимых псевдонимов Габриеля). В спальне он забрал дорожный набор: модные вещи герра Клемпа, из которых выбрал черный костюм и черный пуловер, для перелета. Потом, встав перед зеркалом, внес кое-какие коррективы в собственную внешность: добавил седины волосам, надел немецкие очки в проволочной оправе и карие контактные линзы — скрыть ярко-зеленые радужки. Через несколько минут он сам себя не узнал, потому как перестал быть Габриелем Аллоном, ангелом возмездия израильской разведки, превратившись в Йоханнеса Клемпа, маленького и вспыльчивого, как сухой порох, мюнхенца.